Вот моя деревня - 3 -
Владимир Арро
Рисунки Т. Капустиной
Сразу видно, что кильковские в лес ушли
Сразу видно, что кильковские в лес ушли - народу возле клуба толчется немало, а сутолоки никакой. Все ждут, когда киномеханик Слава начнет впускать.
Раньше-то мы приходили в кино с Любой, Слава с нас никаких денег не спрашивал. А теперь как пройдешь? Что-то придумывать надо. Я говорю Федяре:
- Давай, Федяра, что-то придумывать надо.
И он убежал. А мы тем временем за Любой присматривали.
Сидит Люба на лавке под вязом с кильковскими девушками, посмеивается, а напротив них трактористы стоят, курят, Сенька Морозов у них на побегушках, окурки собирает и все еще за иностранца себя выдает. Девчонки кильковские в догонялки между взрослыми бегают, а возле крыльца Куварин стоит, держит наготове десять копеек.
Я говорю:
- Куварин, никак лучшее место себе занять хочешь?
А он отвечает:
- А чего ж мне не хотеть? Я первым пришел. Вот потому и хочу.
Но вот Слава встал у двери и начал всем продавать билеты. Куварин прошел первым. Прошли и девушки, и трактористы двинулись вслед за ними, а Федяры все нет.
Прошла Люба, а на нас даже не оглянулась. Вот и остались мы одни у порога. Слава спрашивает:
- Ну, все?
Я говорю:
- Все, да вот мы еще...
- А вам, - говорит Слава, - к чему это? Картина про любовь, так что вам это без пользы дела.
Коля говорит:
- Слава, пропусти!..
- А свистеть не будете при демонстрации?
Я говорю:
- Это кильковские всегда свистят, мы не будем!
- А ну карманы выворачивай!.. Жуков нет?
Я говорю:
- Нет жуков, какие жуки, мы всех отпустили...
- А кто скамейки всегда раскачивает? Я уже три раза ремонтировал инвентарь.
- Мы инвентарь не раскачиваем! - кричит Коля. - Мы всегда сидим на полу!
- Ну, подите, - говорит Слава. - Да садитесь культурно, на скамейку, зачем же на полу.
И мы вошли.
Куварин сидел на первом ряду
Куварин сидел на первом ряду, а между скамейками, на полу прятался Федяра.Он сказал:
- Я ведь на задней двери крючок откинул, чего же вы не шли?
Я говорю:
- Надо было сигнал дать, откуда мы знали.
- Я Куварина прошу-прошу, - говорит Федяра, - а он не идет.
Я сказал Куварину:
- Куварин, ты чего же не идешь нам сигнал давать, ведь тебе безопасно, ты по билету.
- А бывает, что туда выйдешь, - ответил Куварин, - а обратно не войдешь.
Я говорю:
- Эх ты, Куварин! Как дам сейчас!..
А с задних рядов кричат:
- Ну, вы там, тише!..
Глянул я на экран, а картина-то уже идет.
Стали мы смотреть картину. Там один парень на грузовой машине все ездил. Комнату в городе получил, каких-то женатых поселил, а сам уехал. Я Куварину все равно тычка дал. Но тут кончилась часть.
Коля говорит:
- Мы сегодня целый день голодом. А ты, Куварин, небось поел? Молока попил?
- А чего ж мне не поесть? - отвечает Куварин. - Я как из лесу с сеном приехал, так и поел.
Затрещал опять аппарат, быстро Слава части меняет.
Вот сидит парень на большом ковре среди иноплеменного народу. Как он туда попал - не могу понять. Сидит, вино выпивает и курицей закусывает.
Вдруг Федяра шепчет:
- А давайте Куварина-то кувырнем!..
Посмотрел я, Куварин сидит такой блаженный. И сразу мне захотелось его кувырнуть. Взялись мы за ножки, как нажали - Куварин и грохнулся на пол. А скамейка на него.
- Чего вы! - в полный голос говорит Куварин. - Я вам мешаю, да?
А сзади кричат:
- Эй, мартышки, уйметесь ли вы!
Но тут опять кончилась часть. Куварин не захотел больше рисковать и сел рядом с нами на пол.
Коля зевнул и говорит:
- Что-то уж больно тягомотно, и есть хочется.
Я говорю:
- Ладно уж, досмотрим, потерпи.
Потом у него оказалась любовь, это уже в другом городе. Только они вздумали поцеловаться, а сзади кто-то как чмокнет! Я тоже так умею чмокать, это нужно в кулак. И тут мы закричали: "Э-э-эй!.." Вдруг кто-то свистнул и крикнул басом:
- Легче на повор-отах!..
И все замолчали. А она говорит: нет-нет, я замужем за другим.
Но тут опять кончилась часть.
Вот приехал муж, он моряком плавал, а у нее другой сидит.
В это время кто-то жуков выпустил.
Я говорю:
- Федяра, ты, что ли?
А он шепчет:
- Ага!.. Я березницких десять штук в коробку напихал.
И как они у него там, десять штук, поместились?
Садись, - это муж говорит, - гостем будешь. Сзади кто-то кричит:
- Эй, кончайте жуков пускать!
Летают жуки, носятся в светлом луче прямо над самыми головами, и на экране мелькают большие черные тени от жуков.
Стали оба друг на друга молча смотреть, вдруг одна девка как закричит:
- Ай, ай, ай!..
Руками она замахала, жук у нее, значит, в прическе запутался, вскочила она, и тень ее тоже прыгнула на экран, лохматая такая, руками машет, а те все молчат и смотрят.
Кто-то как засвистит, кто-то как крикнет:
- Ну, гады, дайте картину посмотреть!
Тут и другие девки завизжали, замахали руками, а жуки носятся, как угорелые, стукаются об экран.
Вдруг один жук залетел прямо в будку киномеханика. Аппарат и потух. Слава лампу зажег и вошел в зал.
- Ну, граждане, так больше демонстрировать невозможно. На таком-то месте, ай-яй-яй!
- Это там у пацанов жуки, выставить их! - закричал Сенька Морозов и уже к нам двинулся.
- Ничего подобного! - сказал Слава. - Я у них перед началом карманы проверял. Это кто-то из взрослых забавляется.
Пока Слава говорил, трактористы всех наших жуков переловили.
- Все! - кричат. - Амба! Славка, начинай!
Все уселись, и картина началась снова.
Только я смотрю, а Санька-то с Ванькой на полу спят. Привалились друг к дружке и носами выводят. Хотел Федяра им бумажками ноздри позатыкать, а я говорю:
- Не тронь ты их, не тронь!.. Уморились люди, пусть отдыхают.
А тут скоро и кино кончилось, парень снова уехал.
Мне эта картина не понравилась. Я люблю про войну смотреть.
Пять кукушек на рассвете
Пять кукушек на рассвете за рекой перекликались, не меньше. Вся река в тумане стояла, а на лугу кто-то косы яркие точил.Кто пескарей хочет ловить
Кто пескарей хочет ловить, у нас может поучиться. Мы в песке канавку прорываем, в нее вода из реки заходит, а с нею и пескари, они ведь любят по песчаным отмелям гулять, оттого рыба и зовется пескарь. А в конце канавки у нас бутылка установлена - в горлышке пробка, а дна нет. Отбито дно камнем начисто, для безопасности сточено, в том-то вся и штука, что дна нет.
Побежим мы по канавке вслед за пескарями, а они - в бутылку! А куда ж еще, больше-то им деваться некуда, а тут и надо закрывать бутылку рукой. Вот как надо пескарей ловить.
Вот ловим мы пескарей, уже у нас их скоро поллитровая банка будет, вдруг по кильковскому прогону Шурка и Тришка бегут.
- Эй, равки, - кричат.
Я шепчу своим:
- Молчите!..
И мы молчим. Будем мы еще с ними разговаривать, кильки несчастные, сколько мы из-за вас вчера километров наколесили да еще людей невиноватых в испуг ввели.
Загоняем пескарей, а Шурка снова:
- Эй, равенские! Антошка! Колька! Оглохли, что ли?
- От глухого слышу! - кричит Колька. - У тебя и дед глухой.
Тришка говорит:
- У него дед глухой, а ты щербатый!
- А у тебя руки в бородавках!
Ах ты, Колька, снова не выдержал.
- Молчите вы, ребята, - говорю я. - Молчите!..
Но куда уж там! Пошло-поехало.
- А у вас в деревне, - кричит Шурка, - два очкарика!
Это он про Саньку с Ванькой. А они очки только в школу носят. Тут и я не выдержал.
- Ты физических недостатков не касайся!
- А у Тришки что, не физические?
- У Тришки, может быть, и физические, а пусть жаб не трогает!
- А я жаб и не трогаю! - кричит Тришка.
- Он не трогает! Это у него от обмена веществ!
- Что это еще за обмен веществ? - кричу я Шурке.
- Обмена-то не знаешь? Что у тебя, чирий никогда не вскакивал?
- Чирий-то вскакивал, - говорю, - только это отношения не имеет.
- А вот имеет!
- Почему ты знаешь?
- Знаю! Нам Люба говорила!
Ах вот что, Люба им говорила, а нам, значит, нет. Тоска на меня напала.
А Шурка кричит:
- Мы пришли вас в клуб звать!
Звать они, видишь, нас пришли, какие вдруг вежливые. Мы их в амбулаторию не пустили, а они к нам с приглашением. Видать, мы им сильно понадобились.
Я кричу:
- А что у вас там?
А Шурка с Тришкой не отвечают.
- Эй, - говорю, - кильки, вас спрашивают!
А на том берегу молчат. Дразнят, значит. Отвернулись от нас и камешки в руках перебирают.
Очень мне любопытно стало, что же у них в клубе. Я кричу:
- Ну, как, будете отвечать?
Подождали мы еще немного, и я говорю:
- Коля, поди к Куварину за велосипедом, сгоняй в Кильково. У клуба так и так объявление висит.
- А вот и не висит! - говорит Шурка. - Это нам с Тришкой поручение в сельсовете дали ребят собрать.
- А что же не собираете?
- Мы-то собираем, да вы откликаться не хотите.
Я от возмущения даже в воду ступил.
- Вы не собираете, а людей оскорбляете, особенно ты, Тришка!
А Тришка тоже в воду ступил.
- Да?.. Я сам от вас оскорбление понес, будто я жаб трогаю! А я и не трогаю жаб! Я их боюсь!
- Ну и трус!
- Нет, не трус, а брезговаю!..
- Я и сам брезговаю...
- Вот так!
- Вот и так!
- Ну, ладно, - говорит Шурка и камешки свои в воду бросает. - Приходите, значит, в четыре. Пионерский лагерь из Красной Горы прибудет. Концерт поставят, в футбол хотят с нами сыграть.
- В футбол - это можно, - говорю.
- Ну вот. Так надо бы собрать нам с двух деревень сборную команду.
Я говорю:
- Ну, ладно, поглядим... Мы тут у себя в Равенке подумаем...
- Думайте, думайте, - говорит Шурка, - только чтобы трусы справные были, не так, как у Саньки с Ванькой в прошлый раз.
Шурка с Тришкой к себе побежали.
А Санька тут покраснел.
- Я, - говорит, - и вовсе, может, не приду...
- И я, может, вовсе не приду, - говорит Ванька.
Вот те раз! А это у нас в Равенке самые сильные полузащитники. Не то чтобы у них хорошая техника или там точный удар, нет, а просто они выручают друг друга сильно. Если противник, допустим, напал на Саньку, то Ванька тут как тут. Вертится, крутится, толкается, ну просто замечательно выручает. И наоборот.
Я им говорю:
- Вам что, не дорога честь деревни Равенка?
- Честь-то дорога, - отвечает Санька, - да трусов справных нет.
Я говорю:
- Так неужто из-за трусов пойдем на попятную?
- Не пойдем! - кричит Коля Семихин. - Не ходили и не пойдем на попятную! Это пусть кильки идут!
Тут мы спрятали бутылки в кусты и пошли к себе на гору готовиться к встрече.
У Саньки с Ванькой дома
У Саньки с Ванькой дома была только их сестра Зойка. Она грызла семечки и баловалась с котенком.
Я сказал:
- Зойка, а ну выдавай мужикам трусы!
Зойка плюнулась шелухой и сказала:
- А ты кто такой, чтобы указания давать?
- Я?.. Да я... Я, Зоя, капитан сборной команды.
Зойка подумала и сказала:
- А мне больно наплевать.
Я говорю:
- Да ты погоди, Зойка, не злись. Вот скажи, тебе дорога честь деревни Равенка?
- Ну и что?
- А то, что без Саньки с Ванькой мы никак не можем играть. Ведь они же лучшие полузащитники!
Тут и Санька молвил слово:
- У нас, Зойка, понимаешь ли, сегодня мач...
- Не мач, а матч, - шепнул ему Ванька.
- Ну, мачт... вот нам и надо полузащищать...
Зойка засмеялась.
- Говорить-то правильно не умеете, полузащитники. Горе мне с вами. Ванька, утрись! Надо говорить - матч.
Ванька шмыгнул носом и утерся. Утерся на всякий случай и Санька.
- Вот мы, Зойка, тебя и приглашаем, - сказал я. - Зови всех девчонок и приходите за нас болеть. Ты бы поискала, Зоя...
- Напасешься на них! - фыркнула Зойка, но все же вынула откуда-то ключи и открыла шкаф. Из кучи белья она достала две пары трусов, и Санька с Ванькой пошли в клеть переодеваться.
Мы вышли на дорогу
Мы вышли на дорогу в тот момент, когда возле нашего поворота остановился автобус. Он как раз в это время из Красной Горы в Кильково идет. У нас остановка называется "по требованию". Если потребуешь, автобус и остановится, а не потребуешь, то и нет. Но он остановился, значит, кто-то потребовал.
Нас было шесть человек, все мальчишки деревни, даже Куварин. В сборную я назначил себя, Колю Семихина и Саньку с Ванькой, а остальных запасными. Пока шли, Федяра все ныл: возьми да возьми его в основные. А ведь он правил не знает, как же мне его взять?
Я говорю:
- Федяра, ты ведь правил не знаешь!
- Знаю, - говорит, - знаю!
- А вот что такое офсайд?
Федяра думает, что офсайд - это когда мяч в овес закатится.
У нас возле футбольного поля овес растет. Только туда мяч кто-нибудь запузырит, Федяра кричит: "Овсайт, овсайт!"
- Я знаю, - говорит Федяра, - только выразить не могу.
Я говорю:
- Ну вот, когда выразишь, тогда и возьму, а пока, Федяра, тебе в основные рановато.
Но возле автобусной остановки положение резко изменилось. Из автобуса вышла тетя Валя Семихина, мать Кольки. Она нас увидала и говорит:
- Коля, поди-ка сюда, чего скажу...
Колька думал, что она из города чего-нибудь ему привезла и так скоренько к ней подходит. А она сумку поставила и - хвать его за ухо!
- Ты на кого Вовку бросил, а? А ну-ка марш домой!
А Вовку мы оставили бабке Тарарихе, она все равно всегда сидит у своего двора.
И вот Коля пошел обратно.
В автобусе все смеются, и Федяра с Кувариным вдруг: га-га-га! Ну, Куварин, понятно, он одиночка, а Федяра чего? Он же Кольке друг.
- Нет, - говорю, - Федяра, мы хоть и потеряли одного из лучших нападающих, но тебя все-таки не возьму в основные.
Набились мы все в автобус, чтобы, значит, через мост переехать и по берегу до Кильково - чтобы ноги зря не ломать.
Шофер дядя Коля дверцу закрыл и спрашивает:
- Куда это равенские собрались?
Я улыбаюсь ему и отвечаю:
- В гости к вам, дядя Коля, в Кильково.
Дядя Коля говорит:
- Ну, тогда плати.
- Мы, дядя Коля, значит, это... городские пионеры к нам едут, дядя Коля...
Я подталкиваю ребят, мол, помогайте, не могу же я один, в таких случаях нужно всем скопом нажимать.
- Мы, может, так проедем, дядя Коля, - загудели наши, - мы вот и садиться не будем, постоим тут у двери...
Я говорю:
- Мы, дядя Коля, с городскими сегодня встречаемся, у нас тут сборная...
- Ну да, - говорит дядя Коля. - Это конечно...
Вдруг он на обочину свернул, дверь открыл и говорит:
- А ну-ка, сборная-крохоборная, вылезай!
Глянул я вниз, а подо мной канава, и в ней крапива выше нашего роста, ба-атюшки, думаю, как же тут быть!..
В автобусе все смеются, а дядя Коля подгоняет:
- А ну, поживей тут у меня, поживей, чтобы мигом!.. Все как один!
Прыгнул я в крапиву, а за мной и все наши повыкатывались. Стоим посреди крапивы, руки-ноги поджимаем, шипим от боли, а она во как жжет! А дядя Коля еще и не отъезжает, смеется.
- Ну, как, будете в другой раз платить?
- Откатывай! - кричу. - Кильковские зажималы! Своих небось бесплатно возите, кильки вы и есть! И все пацаны у вас кильки, и девки кильки!..
В автобусе все хохочут, носы давят об стекло. Наконец, он отъехал, и мы выбрались на дорогу...
Федяра больше всех ноет:
- Ой, обстрекался!.. Ой, как обстрекался!
Я говорю:
- Не визжи, Федяра! Плюнь да слюнями разотри!
А Федяра все равно ноет:
- Ой, больно!.. Где же я слюней столько возьму!
Вот стоим мы посреди дороги и плюемся. А ноги у всех паленые, красные, да и руки горят.
Я говорю:
- Еще землей хорошо потереть.
Санька с Ванькой самые терпеливые оказались: сели на дорогу и молча ноги себе посыпают землей.
Федяра говорит:
- Кольке-то Семихину как повезло!
- Нет, - говорю, - Федяра, я тебя в основные не возьму, ты второй раз слабину проявляешь.
Минут пять только сильно болело, а потом отлегло.
Возле клуба, когда мы пришли, еще никого не было. Мы пока зашли в магазин.
Продавщица говорит:
- Ну, что, равенские, бутылки принесли сдавать?
Я говорю:
- Нет. Дайте мне конфет на пятнадцать копеек.
Это мне бабушка в воскресенье три пятака дала.
Отвесила нам продавщица сто грамм кругляшей, "Театральные" называются. Я тут же в магазине всем раздал: основным игрокам по две, запасным по одной.
Сели мы на крыльце магазина, сосем конфеты, смотрим, что у кильковских делается. А у них чайную строят для трактористов, два плотника стропила оседлали, молотками колотят. Стоит у сельсовета автобус с открытой дверцей, четырех часов дожидается. Дяди Коли нет поблизости, видно, в сельсовет зашел.
Федяра говорит:
Ну, погоди, мы ему еще что-нибудь придумаем.
Я сам лично человек не злопамятный, но тут уж и я говорю:
- Давай.
Только что-то мне подозрительным показалось безлюдье такое.
Я говорю:
- Не попались бы мы в ловушку, а, Федяра?
Но тут из клуба вышла Евдокия Петровна, кильковская учительница, а с нею Шурка, Тришка и еще несколько ребят.
- Ну вот, - говорит Евдокия Петровна, - молодцы, что пришли пораньше, мы тут клуб подметали, а еще не все подготовили. Вот кто, например, сможет прочесть?
И разворачивает она листок из тетрадки.
Тришка говорит:
- Пусть Шурка. У него по чтению пять.
- Ты только, Шура, сначала ознакомься, - говорит Евдокия Петровна. - А когда читать будешь, то остановки делай и глаза от бумаги все же отрывай.
- Две тыщи пятьсот.Тут на велосипедах быковские подъезжают, Иван да Тимофей. Следом за ними березницкие, все как один горохом увитые.
Мы к ним:
- Дайте горошку! Дайте горошку!
Разодрали подчистую все их венки.
А потом как стали кильковские с двух своих улиц стекаться, да наши девчонки подошли, да бреховские подъехали. Будто первое сентября наступило. Галдеж стоит возле клуба, велосипеды по площади круги делают, мячики над головами летают - ой-ой!..
Мы пока тренировку устроили с кильковскими - в одни ворота.
Евдокия Петровна на крыльце девчонками дирижирует, а они кричат:
- Здрав-струй-те!.. Здрав-ствуй-те!..
Репетируют, значит, как гостей встречать.
Только недолго все это продолжалось. Кто-то вдруг закричал:
- Идут! Идут!
Заиграл в конце улицы барабан
Заиграл в конце улицы барабан, и показались городские пионеры, их человек тридцать было, все с рюкзаками и в галстуках. Я как увидел впереди лопоухого, так у меня меж ребер защекотало, я говорю Федяре:
- Федяра, никак они...
А Федяра отвечает:
- Они, это точно.
Санька говорит:
- А вон черненький, который меня за руку держал. Я и Полину Марковну узнал, и девчонку с челкой, и Куканова.
Городские напротив нас остановились, Полина Марковна и говорит:
- Саша, давай...
Тут же на середину вышел черненький мальчишка, сунул руки в карманы и закричал девчоночьим голосом:
- От пионеров красногорского лагеря наш пионерский...
И все городские крикнули:
- Привет!
Тут все захлопали. А вокруг пионерского строя народу-то собралось: и мамаши с грудными детьми, и кильковские старушки, и председатель колхоза, а среди всех моя бабушка. Даже продавщица вышла из магазина на свое крыльцо.
Когда черненький свое приветствие выкрикнул, Полина Марковна подошла к нему и что-то сказала, и он сразу руки из карманов вынул.
Евдокия Петровна после этого вся вздрогнула и сказала:
- Три-четыре!
И наши все разом крикнули:
- Здрав-ствуй-те!
И снова все захлопали. Надька Шарова выбежала вперед и подала Полине Марковне букет цветов.
А черненький все с середины не уходит. Полина Марковна тихонько ему шепчет:
- Саша, давай...
Тогда он сунул руки в карманы и сказал:
- Мы к вам приехали сюда,
Чтоб с вами подружиться.
Давайте вместе навсегда
Плясать, петь и кружиться.
Я к Евдокии Петровне повернулся и спрашиваю:
- А в футбол разве не будем?
Городские это услышали и засмеялись. Евдокия Петровна каким-то игрушечным голосом говорит:
- Антон, ты послушай, не перебивай...
- Вот я, - сказал черненький, - я лагерный поэт. А среди вас поэтов нет?
Мы стали смотреть среди наших Верку Онуфриеву, она частушки хорошо сочиняет, но из пионерского строя вышла длинная рыжая девчонка. Она отвернулась и сказала:
- А я спою вам песни, чтоб было интересней.
И городские стали выходить один за другим.
- Я по секрету вам скажу,
Я шить умею и вяжу.
- А я пустил ракету
Гулять по белу свету.
Вдруг Шурка оборачивается и говорит:
- Евдокия Петровна, я листочек-то ваш потерял.
А сам бледный-бледный.
- Как-так? - спрашивает Евдокия Петровна.
- А вот, наверно, когда в футбол мотались...
- А что же мы теперь делать-то будем?
Мы все от городских отвернулись и на них обоих смотрим. Лицо у Евдокии Петровны стало такое, что даже стало жаль ее.
- Ну, не знаю, Шура... - говорит она. - Поищи хорошенько...
- Да я поискал...
- Может, ты запомнил?..
- Одну цифру-то я запомнил, - говорит Шурка. - Две тыщи пятьсот.
- Ну, скажи своими словами. Скажи, Шура, как отдыхаем, как работаем... Не хуже, мол, чем другие. Веников навязали пятьсот двадцать, цыплят на ферме вырастили две тыщи пятьсот...
Я говорю:
- Запомнить-то легко, в одной цифре пятерочка потом двоечка, а в другой цифре наоборот!
А городские все стихами кроют:
- У Жучки заболел щенок,
Я вылечить его помог.
А я, чего тут говорить,
Умею жарить и варить.
Черненький сунул руки в карманы и сказал:
- Вот мы закончили рассказ,
Теперь хотим послушать вас.
- Ловко! - крикнул председатель колхоза и первый захлопал своими ручищами. - А ну-ка, что, деревенские, скажете?
Мы тоже все захлопали и начали выталкивать Шурку.
- Чего вы!.. - отбрыкивался он. - Не пойду я... Чего я там забыл...
- Ну, Шурик, - попросила Евдокия Петровна, - скажи своими словами... Он сейчас своими словами скажет...
Но Шурка весь покраснел, напыжился:
- Сказал, не пойду!.. Чего я там забыл...
Хлопать в это время на площади кончили. Городские смотрели на нас и ждали. А председатель колхоза просто глазами нас ел. И в это время мне в голову пришла одна мысль.
Я повернулся к Евдокии Петровне и говорю:
- А вот можно я скажу?
Все наши тут обрадовались:
- Вот Антошка скажет, у него язык подвешен!..
Евдокия Петровна еле губами шевелит:
- Правильно, Антоша, скажи...
Я выбрался на середину
Я выбрался на середину, и сзади меня так затихли все, что можно было подумать, что никого и нет. Я оглянулся на всякий случай, в кулак кашлянул и слышу, кто-то мне шепчет:- Ну, Антошка, ну!..
Уставился я на девчонку с челкой и говорю:
- Вот, мне даже очень приятно, что вы к нам приехали сюда и всякое такое хозяйство...
Только чувствую, дальше слово никакое не идет, ну, не идет слово!..
Смотрю, председатель колхоза щурится, за папиросами лезет, ждет. И женщины с детьми вперед пионерского строя повылазили, тоже, значит, ждут. И старушки кильковские ждут, а среди них моя бабушка. Оглянулся я на своих, а те стоят притихшие, рты пооткрывали. Ну, думаю, нет мне обратного ходу, надо что-нибудь говорить.
И тут повернулся этак боком, смотрю, а за рекой деревня моя любезная, Равенка, прилегла на горке, аккуратная вся, подобранная, ни одного колышка лишнего не торчит.
Стало мне жарко вдруг, что-то внутри меня колотнуло, я вперед шагнул и говорю:
- Мы хоть и кидались вчера вениками, а все равно очень рады, что вы к нам приехали сюда. Только это не совсем к нам получается, потому что деревня-то наша - Равенка, во-он она на горке стоит, а эта деревня Кильково, он кильковский, Шурка-то, который отказался говорить. Как же она, наша Равенка, у вас в картах не обозначена, вот я чего не понимаю, ее обязательно обозначить надо, потому что другой такой деревни нет во всем белом свете, хоть Россию, хоть и Америку возьми! В Кильково, конечно, тоже есть свои преимущества, у них клуб вот, и магазин, и автобусная остановка, но с Равенкой Кильково не сравнится, поскольку у них даже рыба не так хорошо берет и комаров больше, а в Равенке у нас ветерок.
Тут такое кругом поднялось! Кильковские сзади меня загудели, и березницкие, и бреховские, а впереди городские смеются.
Я говорю:
- Вы не смейтесь, не смейтесь, у нас тут с кильковскими из-за этого такая распря выходит, завидуют они нам, иначе зачем бы кильковские трактористы дорогу нашу распахали, разве ж так можно, и куда это председатель глядит!.. Или, скажем, шофер дядя Коля, зачем нас сегодня в крапиву высадил, ведь это нехорошо, больно!..
Хотел я еще про Любу сказать, а также про пастуха дядю Лешу, да тут и так уж слишком много шуму поднялось.
- Ну, а за веники, - говорю, - вы нас, конечно, извините, мы за Шуркой Шаровым охотились, да обозначка вышла. Вот на этом я и заканчиваю, а сейчас вам Евдокия Петровна цифры скажет!..
Евдокия Петровна как крикнет:
- Да полно, Антоша, не буду я никакие цифры говорить!
А на площади - мать честная! - хохот стоит, пионеры до корчи смеются, председатель колхоза аж приседает, не поймешь - не то хохочет, не то кашляет.
Евдокия Петровна кричит:
- Заходите все в клуб!
