Книги (стр 7)
Александр Яковлев
Повесть
Рисунки А. Ивашенцевой
Рисунки А. Ивашенцевой
продолжение
Пруд был усыпан листьями. Ветер собирал их в один угол, туда, где низко над коричнево-зеленой водой наклонила ветви береза, а потом сыпал еще и еще, легко срывая золотистые, багряные, лимонные, коричневые листья с почти голых берез, дубов, осин. Лишь клен, стоящий вдалеке от берега среди других деревьев, сохранил почти всю листву и светился теплым рыжим костерком среди темных стволов.
Но ветер напрягся и оторвал-таки два листа клена. Один, быстро закружившись, упал где-то рядом, а второй, большой, с коричневыми, загнувшимися вверх краями, был брошен на середину пруда и, покачавшись на мелкой ряби, неспешно поплыл, поджидая свою Дюймовочку, своего стойкого солдатика.
Было холодно и тихо. Доносилась музыка - на большой эстраде репетировал к ноябрьским праздникам духовой оркестр, почему-то приятно было ловить эти далекие звуки.
Внизу у воды стоял с удочкой в руках высокий худой дядечка в брезентовом плаще и зеленой фетровой шляпе.
Поплавок чуть покачивался, на него наплывали мелкие аккуратные листики березы, рыболов подергивал удилище и опять терпеливо замирал, уставившись на воду.
- Бедный, и что он поймает, замерзнет только, - поежилась Люба.
- Мало ли какие у мужчин бывают увлечения, - тихо сказал Резник.
- Тоже мне - мужчина! - толкнула его в бок Ленка. - У Гриши усы растут, а у тебя?
- Алик, - подошла ко мне Люба. - Подними воротник, видишь, какой ветер.
- Ну, чего тебе надо! Отстань! - рассердился я.
Ветер действительно усилился, но теперь я уже не мог поднять воротник. Сунув замерзшие руки в карманы пальто, папку под мышку, я молча злился на Любу. И чего она увязалась с нами? Ленка еще туда-сюда, но эта чего лезет?
- Все! - объявила ленка. - Мы с Любой замерзли. Идемте отсюда.
Людей в аллеях было мало, в основном старушки, да матери с колясками.
Ленка собирала опавшие кленовые листья, Гриша с Резником, заговорившись, ушли вперед. Мы шли с Любой, загребая ногами листья и с хрустом ломая упавшие ветки.
- Алик...
- Что?
- Какая хорошая осень стоит, правда?
- Да.
- Тебе нравится мой воротничок?..
Она расстегнула пуговицу и размотала зеленый шарф. Воротничок, правда, был красивый, легкий, как недавняя узорчатая изморозь на темном стекле. А глаза у Любы были коричневые, нет, орехово-коричневые, в зрачках я видел свое маленькое отражение. И мое отражение недоуменно смотрело на меня.
Но ведь если нравится один человек, как можно - с другим? Просто невозможно!
- Да, ничего. - И я поспешил за Гришей с Резником.
Дошли до эстрады. Оркестр молчал. Музыканты зябко потирали руки, укладывая трубы в чехлы и футляры, переговаривались, и только один расхаживал по краю эстрады с флейтой в руках, и ее нежный звук еще висел в воздухе.
- Давайте в салочки играть! - предложила Ленка.
Водить досталось Грише, он быстро догнал Любу, она осалила Резника, а уж Володю мы заводили так, что он запыхался.
Потом Гриша сбегал за эскимо, и мы медленно ели его, сидя перед пустой эстрадой. Оркестр уехал, но, странно, если затаить дыхание, был слышен нежный звук флейты.
И так светло и легко было на душе, так тепло оттого, что рядом свои ребята, свои, так замечательно и чисто и ясно, что хотелось одного - пусть это не кончается!
- Мальчики, а что будет с нами через пять лет? - заговорила Люба. - Не через десять - двадцать, это очень долго, а через пять? Восемнадцать лет, значит, окончим школу и - кто куда. Вы все учиться будете, а я портнихой стану, как мама... Но как было бы хорошо увидеться тогда!
- А что? Давайте поклянемся, - воскликнул Гриша, - ровно через пять лет встретиться на этом месте!
- На чем клясться, на палочках? - улыбнулась Ленка.
- Подождите, подождите... - забормотал Резник. - Пускай в руках у нас не шпаги, а палочки от эскимо, клянемся: верными быть в счастье...
- А коли нет - пойдем в кино, - срифмовал я.
- Какие вы хорошие, мальчики, - вздохнула Люба.
- А нам других и не надо, - заключила Ленка.
- Где тебя носит, Алик?
Мама была сегодня чем-то раздражена или встревожена.
- Гуляли... Здрасте, баба Глаша!
- Садись, внучек. Опять с книгой? Ишь, умник зачитанный... Морковь-то мать покупает? Как глаза?
- Нормально.
- Тетя Глаша, мне ваш совет нужен.
- Что такое? Давай рассказывай. Только ты знаешь мое правило, Лида: уж если совета просишь, то совету моему и следуй. А иначе я и советовать не буду.
- Я письмо получила из Тамбова, от Аглаи Евстафьевны, ну, от тетки Аглаи.
- Слышала про нее, скалдырная баба. Никак не могла поверить, что отец твой, Павел, ей родной брат. Уж такая она... ух! Ты ведь у ней в войну с моими девками была?
- Да, два месяца у нее жила.
- Григорий недавно рассказывал, Ефим ему написал, что Аглая от людей прячется, дверь открывает чуть не с ружьем в руках, а собаку свою выучила кусать, если кто погладить ее хочет, собаку то есть. Руку протянешь, она тебя - цап!
Неопределенная и безликая тетка Аглая, которой среди прочих к праздникам мама посылала открытки "Поздравляем... Желаем... Горячо любящие вас...", начала принимать некоторые очертания.
Прихлебывая гречневую кашу с молоком, я представил деревянный темный дом с закрытыми ставнями, открывается скрипучая дверь, и на пороге стоит злая Аглая на деревянной ноге, с черной повязкой на глазу и с двумя пистолетами. За ней - худющая собака, готовая броситься. Потеха!
- Мама, а сколько ей лет?
- Отстань!.. И вот она пишет, тетка Аглая, чтобы я приехала повидаться.
- А ты что?
- Да вот думаю...
- Что ж тут думать? Через два дня ноябрьские - и поезжай.
- Я так устала, тетя Глаша. На праздники отдохнуть хотела. И постирать надо. Отгулы взяла на работе...
- Непрактичный ты человек, Лидия! Не умеешь жить! Другая бы давно уж у тетки сидела, а ты - "отдыхать". Отдыхать на том свете будем. У тетки, кроме тебя, есть кто?
- Веня умер... Ефим, он приемный сын брата ее покойного мужа. Ефим... и все.
- Лида, я тебя как родную дочь люблю и желаю только добра. Иди завтра утром на Павелецкий вокзал и покупай билет. Аглая-то ведь из бывших, понимаешь? Не графиня, а... Алик, как там у них звания всякие?
- Княгиня?
- Да нет!
- Баронесса?
- Вот! Баронесса она бывшая. Она такая тихая-тихая, один раз ее видела - век не забуду. Своего не упустит... А ты! Живете - дырка в дырку смотрится. Она тебе хоть шубу-две даст, все хорошо. У нее и золотишко есть. Глядишь, телевизор купите. Поняла?
Я напряженно смотрел на маму. Вот это да! И она до сих пор молчала!
Дом тетки вырос в заброшенную барскую усадьбу с щербинами на белых колоннах, с расколотыми мраморными ступеньками парадного входа, с зарослями дикого винограда, скрывающими балкон. И вот баронесса Аглая...
-Пока ты думаешь, этот Ефим уж у тетки сидит и говорит, что ты ее забыла. Это наверняка!.. И потом, сегодня она жива, завтра нет. И останешься ты...
- А как же Алик?
Пусть у меня поживет. У меня Роза Лильку оставляет, на праздники вместе погуляют.
Я быстро взглянул на маму и замотал головой. Прожить у тети Глаши несколько дней... Нет, лучше у дикой тетки из Тамбова.
Мама бросила на меня взгляд:
- Нет, тетя Глаша. Я его с собой возьму.
- И то верно. Увидит она какого-никакого внука, может, разжалобится. Лет сколько ей?
- Моложе отца на год, значит, шестьдесят пять.
- Моложе меня, а старуха, небось... Так едешь?
- Да, тетя Глаша, поеду.
- Вот все сейчас пожилые люди берегутся, травы пьют, "Здоровье" читают, что вредно, что полезно, в полиелинику, как на работу, ходят, и что?
- Да, - кивнула мама. - Вам налить еще?
- Плесни полчашечки да пойду. Хватит, хватит... Я одно точно знаю: никакие травы не помогут, если организм слабый. У меня вот организм сильный - и живу, а и колбасу ем, и сало, и чай крепкий люблю, грешница...
Она долго еще рассуждала о здоровье, о чужих болезнях, о пользе простой жизни, без умничанья.
Ушла тетка, а мы допоздна сидели за столом. И так хорошо было сидеть под старым оранжевым абажуром с длинной бахромой.
- Мама, а она правда баронесса?
- Нет. Тетка была экономкой у какого-то барона, вот ее так и прозвали.
- А почему ты не поправила тетю Глашу? Почему ты ей всегда поддакиваешь?
- Ты еще многого не понимаешь, Алик. Вырос большой, а все дурачок.
Как странно, я ни от кого не стерпел бы этого слова, но от мамы готов. И дело, видимо, не в том, что она говорит, она просто любит меня. И как это хорошо, замечательно, что мы с ней вдвоем, вместе и никогда не разлучимся!
- Мама, а у нее книги есть?
- У тети? Как будто есть. Я уже плохо помню, но мы там что-то читали. Да, у нее должно быть много книг, вся баронская библиотека ей досталась.
- Ух, ты! Там, наверно, все собрания сочинений есть!
- В войну она книги продавала, кто знает, что осталось. Ладно, спать давай. Приедем - все увидишь.
Ночью я летал, парил меж высоченных стеллажей, тесно уставленных большими книгами в крепких переплетах с золотым тиснением. Я не успевал даже прочитать имя автора, как взмывал вверх или падал вниз, а там видел другие книги и гладил руками их холодные, слегка шершавые переплеты.
Ист. журнал "Пионер"
1980-е
