Повесть

Вадим Фролов
Рис. И.Харкевича

5

 ТЕТКА ПОЛЯ

   Время было не слишком позднее, но дома уже все спали - утомились: тетка Поля с дороги, мама от встречи, а Мишка с Олей, наверно, просто объелись. Я стукнулся к дяде Саше - его все еще не было. Ну, что ж... тем лучше.
   Я тоже улегся. Завтра воскресенье. Ворочался, ворочался - никак не заснуть. Все какие-то мысли в голову лезут. Разные. А главным образом про то, что, наверно, я так и останусь неорганизованным - опять день прошел почти без толку. Да и наглупил я порядочно. Зачем, например, ушел с урока? Или, например, зачем пошел к Басовой, а потом - в этот "Гном"? Тьфу-ты! - опять стихи! Стихи вдруг стали наползать на меня.

Зачем пошел я к Маше?
Не надо бы ходить...
   Но дальше, кроме "каши", никакой рифмы не подбиралось.

...Поел бы лучше каши,
и нечего чудить!
   И еще:

Пес Повидло залаял,
А Фуфло испугался.
И, как дым, он растаял,
Но ужасно ругался.

   Вот последнее - хотя это и не совсем правда - мне даже понравилось. Особенно: "И, как дым, он растаял". Это, по-моему, как это называется... художественный образ. "Как дым, растаял"....
   Я начал засыпать и уже сквозь сон слышал, что пришел батя. Он заглянул в комнату, но сразу прикрыл дверь. За дверью снял ботинки и в носках тихо зашел.
   - Пап, - сказал я шепотом.
   - Не спишь, - спросил он.
   - Ты ложись на Мишкиной раскладушке.
   - А он где?
   - Он на Олиной кровати, а Оля с мамой и тетей Полей.
   - Ага, - сказал он и начал в темноте раздеваться.
   Потом в трусах и в майке присел ко мне.
   - Слушай, Сень, ты, если рано проснешься, разбуди меня. Поговорить надо.
   - Ладно, - сказал я.
   - Ты, Вася? - спросила мама сонным голосом. Она всегда просыпается, когда папа приходит.
   - Я, Люда. Спи, спи, - сказал папа тихонько и улегся.
   Раскладушка под ним заскрипела, и уже через минутку я услышал, как он задышал глубоко и ровно. Заснул. Он всегда засыпал сразу. "Солдатская привычка, - говорил он, - меня и пушками не разбудишь". И действительно, мы могли шуметь сколько угодно, он не просыпался. Но, между прочим, если какой-нибудь посторонний шум слышался, например, дядя Гриша, сосед, на кухне табуретку уронит или за окном кто-нибудь заголосит, он сразу поднимал голову и прислушивался и, если считал, что все в порядке, опять сразу засыпал. И вот он заснул, а у меня сон прошел, и я опять начал ворочаться.
   А потом я услышал громкий шепот на маминой кровати. Это тетка Поля спрашивала маму, часто ли папа так поздно приходит.
   - Часто, - вздохнув, сказала мама. - Работа такая.
   - Провались она, такая работа, - сердито сказала тетка Поля. - Что за жизнь?!
   Я не хотел слушать и натянул одеяло на уши, но тетка Поля шептала так громко - тихо она не умела, - что как я ни старался, а  все равно слышал. Тетка Поля то ругала, то жалела маму, а мама возражала, но как-то не очень уверенно. А ругала ее тетка Поля за то, что у мамы с таким мужем совсем жизни никакой нет. Сидит сиднем дома, никуда не ходит, даже в отпуск и то по-человечески ни куда не съездит.
   - Я ж болею часто, Поля, - говорила мама, - куда уж мне разгуливать-то. Я и на работу-то почти не хожу - все бюллетени да бюллетени. Мне уж и инвалидность предлагают...
   - А раз болеешь - надо лечиться, - шипела тетка. - Был бы хороший муж, он бы тебя из санаториев да домов отдыха не отпускал бы.
   - Я ездила... - говорила мама.
   - Ездила, ездила! Вон и квартиры настоящей с такой-то семьей и то получить не сумел, а очередь - когда она еще подойдет-то, эта очередь, - гнула свое тетка. - Нет, не практичный он человек, не хозяин он, твой Василий.
   - Он о себе не думает, - сказала мама.
   - Он и о себе не думает, и о вас не думает. Вон, Сенька у вас совсем в прислугу превратился. А ему учиться, развлекаться надо.
   Ну и тетка - до чего же вредная оказалась. Мне даже крикнуть захотелось - пусть не выдумывает, я и учусь и развлекаюсь, а квартира у нас обязательно будет, и батя нас всех любит  и старается, чтобы нам нормально жилось, только времени у него действительно мало.
Конечно, я этого не крикнул, а взял и засунул голову под подушку, чтобы не слушать, что она там еще плетет, а то чего доброго не выдержу и запущу в нее подушкой. Но, честно говоря, чем-то ее слова меня зацепили. Не тем, конечно, что у нас квартиры еще нет отдельной, а чем-то таким... не знаю, даже, как сказать. Вот и стихов батя не знает, и поговорить ему со мной все времени нет, а когда мы вместе с ним куда-нибудь ходили - я уж и не помню. Кажется, года три-четыре назад он нас всех в зоопарк водил. И еще два раза в кино ходили. Один раз в Павловск ездили. Больше не помню. И чего-то у меня на сердце кошки зацарапали.
    В воскресное утром я проснулся позже всех. Огляделся. В комнате никого, а из кухни слышен громкий тети-Полин смех и другие голоса. Я вскочил и в трусах вышел в коридор и налетел на Ангелину Павловну.
   - Сеня, сказала она строго, - ты уже взрослый мальчик, почти юноша. И неприлично разгуливать в таком виде в общественном месте.
   Вот ведь, обязательно настроение испортит! Я, конечно, извинился, но, между прочим, подумал: а в этих, как их, бигудях и в халате прилично в общественном месте разгуливать? Ну, да ладно, не до нее мне сейчас.
   Батя тоже был в кухне. И веселый. Я даже удивился - такой он был веселый.
   - А-а! Сеня! - закричал он, когда я вошел. - Ну и спал ты!
   - Ага, - сказал я.
   На плите что-то шипело и скворчало. Тетка Поля, красная, как вареный рак, чего-то там колдовала и все время кричала и хохотала, мама сидела на табуретке, Мишка - подумать только - чистил картошку, а Ольга терла морковку. И этот подлый Повидло тоже был здесь и подхалимскими глазами смотрел на тетку Полю, авось отломится что-нибудь. И на меня никакого внимания не обратил, как будто я для него пустое место.
   А батя был такой веселый-развеселый - дальше некуда.
   - Ну и спал ты! - кричал батя. - Мы уж все встали и вот уже завтрак жарим, а ты все спишь и спишь!
   Да не сплю я вовсе, - сказал я и ушел из кухни. А Повидло даже не обернулся - подхалим несчастный. Никто не обернулся. И в комнате я хлопнул дверью. Чепуха какая-то!
   Я стоял у окна и смотрел на флигель напротив. Его, говорят, скоро снесут. Он солнцу мешать не будет. Какое-то дурацкое настроение у меня было. Я не слышал, как вошел батя.
   - Сень, - сказал он, - ты уж извини. Не хотел я тебя будить.
   - Лады, - сказал я. - Мне опять с теткой идти?
   - Н-не, - заторопился он, -  я сегодня сам с ней пойду. Выходной.
   - Чего ты мне сказать хотел? - спросил я и посмотрел на него. А у него на скулах желваки ходили, и был он уже не веселый, как две минуты назад. Он молчал.
   - Ты что, батя?
   - Ничего, - сказал он. - Иногда вот думаю - провались оно все пропадом. Вот написал писатель какой-то: добро должно быть с кулаками. А? Ты это... как понимаешь?
   Я никогда не видел его таким. И что я мог сказать? Откуда я знаю, каким должно быть добро?!
   - Думаешь, мне приятно, - хмуро сказал он, - в.. грязи ковыряться? А она... - он кивнул в сторону кухни, потом махнул рукой. - Ну, да ладно.
   - Кто она? - быстро спросил я. - Мама?
   - Ты что?! - сказал он тоже быстро, мне показалось, что он даже испугался. - Что ты - мама! Мама у нас знаешь какая... Нет, не мама, а вот...
   - Тетка? - спросил я.
   Он не ответил. Помолчал немного, потом спросил:
   - Ты мою... биографию знаешь?
   - Н-ну, знаю, - не очень уверенно сказал я.
   - А какая моя биография? - сказал он грустно. - А вот какая...
   Но продолжить ему не дали. Прибежала Ольга и позвала завтракать.
   - В другой раз, - сказал батя и пошел на кухню.
   Вот, так всегда "в другой раз", подумал я и поплелся за ним. Только захочешь с человеком по-настоящему поговорить - обязательно кто-нибудь или что-нибудь помешает. Всегда "в другой раз".
   А какая у него биография в самом деле?
   Знаю только, что он не воевал - мал еще был. Хотя вот Машкин отец тоже еще молодой, а успел повоевать: был сыном полка, в разведку ходил, своему командиру жизнь спас, награды имеет... Знаю еще, что до милиции мой отец был рабочим. Токарем на "Большевике". И, наверно, хорошим токарем, потому что ему часто премии давали, а в столе у нас и сейчас хранятся три почетных грамоты. А в милицию он пошел, когда туда посылали рабочих-коммунистов и комсомольцев. Для укрепления. Я еще помню, как они с мамой долго обсуждали - идти ему или не идти. Мама не очень хотела, но отец сказал "надо", и она согласилась. А вот что он на своей службе делает - я толком и не знаю. Участковый и участковый. Следит, наверно, за порядком на своем участке. С пьяницами ругается, следит, чтобы после одиннадцати в квартирах радиолы или магнитофоны на полную мощность не пускали, за ребятами, вроде Фуфлы и Хлястика, посматривает, чтоб не хулиганили...
   Был я поменьше - ребятам врал, что он у меня  знаменитый сыщик и чуть ли не тридцать бандитов и жуликов выследил и задержал. А потом как-то и думать об этом перестал. Ну, в милиции, ну, участковый: надо ведь кому-то и участковым работать - тоже дело нужное. Вон, у Пашки Волкова - это в старой моей школе был такой парень - отец на кладбище работает, могилы роет. Ну и что - надо ведь кому-то и на кладбище работать. А милиция - это... в общем, без нее пока не обойтись... Добро... с кулаками. Как это? Добро с кулаками?
   ...На кухне шумела и смеялась тетка Поля, и все смеялись и шумели, а мне не хотелось смеяться. Не хотелось и все. Меня даже зло взяло - чего это она все время хохочет, хотя и смешного-то вроде ничего нет.
   Пока завтракали, тетка Поля все рассказывала, какой у нее сад, да какая усадьба, да какой дом - полная чаша.
   - Вот соберитесь да приезжайте ко мне, посмотрите, как мы с Петей живем, да и сами поживете. Всех накормлю, всех напою и еще останется! - кричала она и все время посматривала на батю.
   Он улыбался и кивал головой, а глаза у него были хмурые. Только раз он спросил:
   - А вы, Полина, что, не работаете уже?
   - То есть как это не работаю?! - возмутилась тетка. - А дом? А хозяйство? А сад?
   - Нет, я про школу спрашиваю, - сказал батя и как-то странно посмотрел на нее.
   - А-а, - протянула тетка Поля. - Хватит! Наработалась.
   - Ну, понятно, - сказал батя с каким-то непонятным выражением и встал из-за стола. - Спасибо. Ну и накормили вы нас!
   Я посмотрел на маму. Она сидела очень прямо, почти ничего не ела и только переводила глаза с отца на тетку Полю, с тетки на отца. А я сразу ночной разговор вспомнил.
   - Ну, раз сыты, значит, хорошо! - сказала тетка. - У меня всегда так! Вот мы сейчас со стола приберем, посудку помоем. И гулять пойдем. Пойдем, Василий Семеныч?
   Батя остановился в дверях кухни и развел руками.
   - Вы уж извините, Полина, совсем я забыл. Мне... позаниматься надо - зачеты скоро, а у меня, как говорится, конь не валялся. Вот ребята с вами пойдут. Сеня. А меня уж извините. - Он повернулся и вышел.
   Тетка Поля ужасно удивилась.
   - Какие еще зачеты? - спросила она у мамы.
   Мама смущенно засмеялась.
   - Да, вот, - сказала она, - на старости учиться задумал. В прошлом году в университет на юридический поступил. Вот и занимается. Мало, правда. Времени не хватает.
   Вот номер-то! А я и забыл, что батя действительно в прошлом году на заочный поступил. Хотя понятно, почему забыл - он дома почти и не занимался. Поэтому я тоже удивился, когда он сказал, что не пойдет гулять. Ведь мне он сказал, что пойдет. Наверно, он просто не хочет с теткой Полей идти, вот и выдумал предлог. Ну, ладно, он не хочет, а меня-то зачем втравил? Хотя откуда он мог знать, что мне тоже расхотелось идти с теткой? А мне совсем расхотелось - факт!
   Я еще почему-то вспомнил, что вот она и останавливается около каждого красивого дома и ахает и охает, но только на секунду, вроде по обязанности, и сразу дальше, и главное время у нее на магазины уходит. И с каждой такой прогулки мы возвращаемся, как верблюды навьюченные. И провожать тетку Полю потом - одно мученье: никак в такси все ее пакеты, коробки, сумки, чемоданы не впихнуть. Я всегда удивлялся, куда ей столько барахла разного.
   Нет, она не жадная, тетка Поля, и подарки любит делать, вот и яблоки нам каждую осень присылает, но только... только... сам не знаю, что "только"... Вот сейчас расхотелось мне что-то от нее подарки принимать. Подарит, а потом опять кричать будет - вот, мол, я какая, всех одариваю, всем добро делаю. Да нет, и не кричит она вовсе, это я чего-то придираюсь уже, но все равно... И я начал быстро придумывать, как бы отказаться.
   А тетка Поля допрашивала маму:
   - Ну, и что? Кончит он университет, уйдет из милиции? Адвокатом или судьей станет?
   - Не знаю, Поля, - говорила мама устало, - там видно будет.
   - А может, ему в милиции повышение дадут? Пора бы.
   - Не знаю, Поля, - опять повторила мама, - и видно было, что ей неприятно на эту тему говорить, - он ведь знаешь какой...
   - Да уж, знаю, - сказала тетка Поля и поджала губы.
   - А куда пойдем, тетя Поля? - спросил я, чтобы перебить этот противный разговор.
   - А? - встрепенулась тетка. - Куда? По городу пройдемся - очень я люблю Ленинград ваш. Ну, посмотрим, конечно, какие магазины открыты. Мороженого поедим. И так далее. А ты, Люда, с нами не ходи. Ты устанешь - мы ведь галопом.
   То-то и оно, что галопом, подумал я.
   - Ладно, - согласилась мама, - а я дома посижу, мне кое-что поштопать, починить надо.
   - Вот и хорошо, - засмеялась тетка, - жена носки штопает, муж уроки учит, а детишки со старой теткой гулять пойдут. Куда как славно!
   Мне захотелось заорать, что никуда я не пойду, но я не заорал - отрицательные эмоции надо уметь сдерживать.
   Тетка прогнала всех одеваться, а сама быстро и ловко принялась мыть посуду.
   - Чего ж ты, пап? - спросил я, входя в комнату.
   Он и верно, сидел за столом с тетрадками и книгами.
   - Да вот, - сказал он, не глядя на меня, - вспомнил...
   Вид у него был такой, какой у нашего брата в школе бывает, когда знаешь, что тебя вызовут, а урок-то не готов. Я засмеялся. Он посмотрел на меня исподлобья и тоже засмеялся. Прикрыл рот ладонью и подмигнул мне.
   - Ладно, - сказал я, - погуляем с теткой Полей.

   СЕРЬЕЗНЫЙ РАЗГОВОР

   Смешно, но все-таки в этот раз я так и не пошел гулять с теткой. А получилось вот что. Я собрал все книжки и альбомы про Ленинград, которые мне дядя Саша накануне дал, и понес ему. Все равно уж ничего не прочитаешь, да и не нужно это, наверно, тетке Поле.
   Постучал к дяде Саше ногой - руки были заняты. Никто не ответил. Я сложил книги на пол и вошел - дядя Саша никогда не запирал своей комнаты, даже когда улетал надолго.

   Я втащил книги, расставил их по полкам и пошел к себе. И тут раздался звонок. Я открыл входную дверь и... На площадке стояла - кто бы вы думали? Сама М.Ба-со-ва! Собственной персоной! Я так удивился, что прямо застыл в дверях, держась за ручку, и молча смотрел на нее во все глаза. Она тоже молчала, потом покраснела и сердито сказала:
   - Ничего себе, вежливый! Даже не здоровается.
   - Здравствуй, - сказал я, все еще держась за ручку.
   - Так и будем стоять? - спросила она все так же сердито.
   - Заходи, заходи, - засуетился я и распахнул дверь.
   - Нет, лучше ты выйди, - сказала она.
  - Нет, лучше ты зайди, - сказал я.
  И тут из кухни выплыла тетка Поля.
   - А-а, - сказала она и засмеялась, - у тебя гости. Что же вы в дверях стоите? Проходите.
   - Спасибо. Я на минутку. Выйди, Половинкин! - сказала Маша.
   Ну, что тут будешь делать! Я сказал тетке: "Извините, я сейчас", - и вышел на площадку.
   - Ты мне нужен, - очень строго сказала Маша.
   "Это что-то новое", - подумал я и напустил на себя совершенно равнодушный вид.
   - Не воображай, пожалуйста, бог знает что, - презрительно сказала она. - Просто у меня нет другого выхода.
   Ну, конечно, не может какой-нибудь гадости не сказать. Ладно.
   - Надолго?  Надолго нужен? - спросил я скучным голосом. - У меня, понимаешь, дела...
   - У тебя всегда дела, - она фыркнула.
   Я решил железно сдерживаться, что бы она ни говорила.
   - Вопрос о судьбе человека решается. - продолжала Маша, - а у него дела. Подождут твои делишки!
   - Какого человека? - испугался я почему-то.
   - Я не привыкла на лестницах торчать, - заявила Басова.
   - Я же тебя звал, - разозлился я.
   - У тебя дома много людей. А этот разговор - один на один.
   - Ну, пойдем куда-нибудь. Я только предупрежу.
   - Предупреди. И побыстрее, - сказала она командирским тоном.
   Я влетел в комнату и сказал тетке Поле, что не могу с ней идти - очень важное дело.
   - Понимаю, - сказала тетка Поля, - очень важное дело, о-оч-чень! - она захохотала.
   Все уставились на меня.
   - Какое дело, Сеня? - спросила мама.
   - Общественное, - пробурчал я, ни на кого не глядя.
   - Ну, раз общественное... - сказал отец, поднимая голову от своих тетрадок.
   - Иди, иди, - сказала тетка Поля и подмигнула мне. Общественные дела завсегда важнее личных.
   Я помчался. Нет, все-таки она ничего - эта тетка Поля: кое-что понимает.
   Маши на площадке уже не было. Я понесся вниз сломя голову, и сердце у меня колотилось, как овечий хвост. Неужели ушла? Я пулей вылетел на улицу и по инерции промчался несколько шагов вперед. Чуть не сшиб с ног какого-то дядьку, но резко затормозил и развернулся на одной ноге.
   Маша стояла около парадной. Она посмотрела на меня и засмеялась - вид, наверно, у меня был чудной. Потом сразу оборвала смех и сказала спокойно:
   - Пойдем.
   - К-к-куда? - спросил я, отдуваясь.
   - В кафе "Гном", - сказала она ехидно.
   - Слушай... - начал я сердито.
   - Ладно, ладно, - сказала она. - Пойдем лучше, - она наклонила голову и искоса посмотрела на меня чуть-чуть прищурившись, - пойдем лучше в... садик на Некрасова.
   Вот вредная девчонка! Ничего не забывает - это я ей, когда только познакомился, встречу в том садике назначал, но она, конечно, не пришла. Я не подал виду, что меня это зацепило, и спокойно согласился. И мы пошли в этот садик.
   По дороге я спросил ее, что за дело, чья судьба решается.
   - Венькина, - сказала она. - Балашова.
   Пожалуй, я всего от нее ожидал, только не того, что она со мной о Жуке говорить будет. Я думал, что может она...
   - А что с ним? - спросил я.
   - Ему надо помочь, - сказала она серьезно. - Появился, - она вдруг понизила голос, - появился... его брат.
   - Ну и что? - удивился я.
   - Он из тюрьмы появился, - сказала она шепотом.
   - Из тюрьмы-ы?
   - Да, - сказала она. - Он жулик и бандит. Он отсидел, сколько положено, и вернулся. Венька говорит, что ему не разрешили в Ленинград возвращаться, а он вернулся. И Венька боится, что он опять начнет свои нехорошие дела и будет его затягивать.
   - Постой, постой, - сказал я, соображая. - А ты его видела, этого брата?
   - Видела. Жуткий.
   - Черный?
   - Черный.
   - Перекошенный?
   - Вроде бы.
   - Он, - сказал я и даже задохнулся.
   - А ты что, его знаешь? - спросила Маша.
   Я ей рассказал, как встретился с этим типом. Она задумалась, потом спросила:
   - Что же делать?
   Мы уже незаметно дошли до садика и сели на скамейку.
   - Надо... в милицию заявить, - сказал я не очень уверенно.
   - Я тоже так думала, но Венька боится. Он боится, что брат... убьет его.
   Я присвистнул.
   - Ну, уж так и убьет?!
   - Ты не шути, - сказала она серьезно.
   Я вспомнил этого типа, его глаза, как черные дырки, и клыки, как у собаки. Да, такой шутить не будет.
   - И все-таки... - начал опять я.
   - Ничего не все-таки, - рассердилась Маша. - Не можешь ничего придумать, так нечего навязываться!
   Я еще и навязывался!
   - Ты же сама ко мне пришла, - сказал я с обидой.
   - "Сама, сама"! Знала бы...
   Я разозлился.
   - Ну и  шла бы к Герке своему, - сказал я.
   Она быстро посмотрела на меня.
   - Ни в коем случае!
   - А что? Он ведь шибко правильный, все бы рассудил, а мы что? Мы люди маленькие.
   - Дурак ты, Половинкин, - сказала она и вдруг засмеялась. - Дурак... ревнивый.
   Я чуть не задохнулся и почувствовал, что уши начинают гореть.
   - Т-ты... т-того, - пробормотал я. - "Ревнивый"... Г-говори, да не заговаривайся.
   Она вскочила со скамейки. Встала передо мной. Смеялась, а солнце просвечивало сквозь ее волосы. И я зажмурился почему-то. И почему-то обрадовался - ну и пусть, ну и ладно, и хорошо.
   Она оборвала смех и сказала опять сердито:
   - Ну, чего расплылся? Рот до ушей.
   Я сразу стал серьезным.
   - Ладно, хватит шутки шутить. Надо дело делать.
   И мне сразу захотелось куда-то бежать, что-то доказывать, кому-то помогать, кого-то спасать и как-нибудь обезвредить того страшного типа - Венькиного братца.
   - А что делать? - спросила она грустно.
   - Слушай, - сказал я - может, нам с моим батей посоветоваться? Он в таких делах вроде должен разбираться.
   - А он кто у тебя? - спросила она.
   - Он... - я вдруг замялся, - он-то, ну...
   И тут я разозлился на себя до чертиков - что я, в самом деле!..
   - Он милиционер, участковый, - сказал я решительно. - Вот!
   Она удивленно посмотрела на меня, фыркнула, но сразу прикрыла рот рукой.
   - Чего смеешься? Не у всех же родители профессора.
   Сказал я это сердито, а самому ужасно обидно стало. И эта не лучше, подумал я, все они одинаковы, девчонки эти.
   - Ты что? Совсем полоумный? Да? - спросила она. - Ты за кого меня считаешь?
   Я молчал. Она дернула меня за рукав.
   - Чего молчишь? - крикнула она. - Я ведь засмеялась потому, что вспомнила, как тебя милиционер за плечо вел. Я ведь не знала... - Это твой папа был?
   - Ну, папа, - сказал я, - а ты и рада была: с милицией Половинкина увидела. И всем раззвонила.
   - Так я же не знала... - сказала она виновато. - Ну, прости, я действительно глупо сделала. Я тогда на тебя ... зла была.
   - Зла была, - ворчал я. - Все вы такие - разозлитесь ни за что ни про что, а мы отдувайся.
   - Ну, хватит! - сказала она. - Ворчишь, как древняя старуха. Ну, я виновата. Но ты-то сам?.. Почему ребятам не сказал, что я ошиблась? Почему струсил и ушел? Гордость заела? А может быть, не я, а ты своего отца не уважаешь? Раз постеснялся сказать тогда, да и сейчас мне сказать стеснялся. Эх, ты!.. - она не договорила, резко повернулась и пошла из садика. А я, как истукан, остался сидеть на скамейке.
   Так и надо. Разворчался, расскрипелся, расшипелся, разобиделся. Человек тебе руку протянул, а ты... Я вскочил со скамейки и бросился догонять Машу.
   Басова вдруг остановилась, обернулась:
   - Ничего не говори отцу.
   - Почему? - спросил я.
   - Он ведь тоже... милиция, - сказала она, - а Венька просил.
   - А я с ним не как с милицией говорить буду, а как с отцом, - сказал я, хотя и не стоило с ней разговаривать как ни в чем не бывало.
   - А с ним можно не как с милицией? - спросила она.
   - А почему нельзя? - сказал я и осекся. В самом деле, можно с моим отцом как с товарищем говорить? А может, я не пробовал? Да нет, вроде пробовал. Не знаю...
   - Почему замолчал? - спросила Басова подозрительно.
   - Ладно, - сказал я, - не буду я с ним говорить.
   - Не говори, мы сами что-нибудь придумаем.
   - Кто это "мы"? - спросил я. Я подумал, может, она меня имеет в виду.
   - Без тебя, - сказала она, - найдутся люди, которые не только о своих драгоценных обидах думают.
   И Басова ушла.

-