Промашка
Лев КузьминРассказ
Рисунки И. Панкова
Промашка
Трактор заглох среди поля. Вмиг стало слышно в недальних, одетых молодою зеленью березниках напористое кукование кукушки. Сразу стало видно: мир с его летучими, весенними облаками огромен, а трактор мой в этой огромности - всего лишь недвижная колымага, я же при ней - растерянная букашечка.
Растеряться было отчего. День за днем я ждал: выеду в поле не под суровым командирством наставницы Валентины, не мальчиком на подхвате, а сам по себе, заправским, полноправным рулевым. И вот весна вошла в самый разгар, по межам полей вытолкнулись встречь солнцу ранние цветы, сочные травы, и мне повезло. Валентину вдруг повысили, командировали на укрепление в новую бригаду, и тем же утром, когда Валентина помахала мне легким своим узелком, наш здешний бригадир Ваня-Дедок сказал:
- Ну, Левка, из-за чужой спины выглядывать хватит. Время военное - на долгую учебу нет лишней минуты. С трактором, с плугом, надеюсь, и ты управишься...
И я чуть было не заорал: "Управлюсь! Конечно же, конечно, управлюсь, расчудесный ты наш Дедок-Дедунюшка!" Но вовремя вспомнил, кличут так бригадира лишь заглазно, лишь за его белую, седым-седую бороденку, а вообще-то он еще куда как расторопен, напорист, и характер у него - с шуточками не нарывайся.
И я ответил солидно, без излишней суетливости:
- Постараюсь... Нынче же допашу до конца начатый с Валентиной загон.
И вот... допахал!
И вот трактор остывает, печально молчит, я топчусь рядом. Вокруг лишь усмешливый шепот ветра в прошлогодней стерне, в светлых, недальних березах кукушка словно бы издевается надо мной настырным голосом: "Ку-ку! Доверили руль полному дураку!"
От огорчения, от тревоги я отупел совсем. Не возьму в толк, за что схватиться, не знаю, как к чему подступиться. Заводную рукоять пробовал крутить не один раз, даже выверил самое для меня трудное - магнето на искру, но и при хорошей искре трактор молчит.
И я затосковал напрочь.
Мне оставалось загорать, сидеть, постыдно дожидаться Ваню-Дедка. Дедок только и делает, что колесит день-деньской по колхозным пашням на избитом своем велосипеде, чутким ухом только и слушает, где какой трактор смолк.
Но и Ваня-Дедок при всей своей расторопности везде поспеть не может. Поднадзорная территория у него - целый сельсовет. Да и сам я не очень горю желанием с первого раза попадаться под горячую его руку. Ведь если неполадка в тракторе ерундовая, то бригадир под горячий запал-то не только меня отругает, а еще и непременно скажет: "Не-е-ет... ты далеко не Витька Петухов!" И это позорней позорного, потому что Петухов Витька почти мне ровесник.
Витька старше меня лишь на полгода, а трактор у него работает изо дня в день, как часы, и бригадир нам, "салажатам", начинающим механизаторам, то и дело ставит Витьку в пример. За это мы Витьку любим не слишком. Да и он в нашей любви тоже не очень нуждается. Он, знай себе, крутит с утра до ночи баранку, пашет, боронит колхозные гектары; про него Ваня-бригадир даже однажды совершенно всерьез, совершенно торжественно провозвестил: "Если и есть среди нас настоящие бойцы трудового тыла, так это Петухов Виктор Николаевич!"
И вот только я про Витьку завистливо подумал, как в солнечной тиши за перелеском прорезалось, бархатно запереливалось дальнее тракторное урчание.
"Петушище! - так и всколыхнулся я. - Там, на соседнем поле, Петухов Витька. И нечего мне страдать, нечего раздумывать, надо мчаться на поклон к нему!"
Я ринулся наискось через рыхлую пашню, через частый березник, через глубокий, весь в голых, ломких зарослях прошлогоднего малинника овраг вылез на ту сторону.
Там распрекрасно тарахтит, катит почти мне навстречу, отваливает трехлемешным плугом пашенные пласты Витькин трактор.
Витька меня пока что не видит, я машу ему кепкой, бегу наперехват:
- Стой, стой, стой!
Витька тормозит, смотрит на меня недоуменно.
- Слушай! - кричу я. - Слушай! У меня мотор не заводится!
Витька разводит руками:
- А я при чем? Если не заводится, ожидай на помощь Ваню-бригадира.
И тут я с жалобного тона срываюсь, кричу возмущенно, зло, даже свирепо:
- Эх, ты! А еще передовой боец в нашем передовом тылу!
Тогда Витька усмехается криво, мотор глушит совсем, прыгает из-за руля сверху ко мне на пашню:
- Леший с тобой... Пошли, да быстрее. Теряю из-за тебя дорогое время.
Я веду его прежним своим ходом через овраг, через перелесок, забегаю все наперед, опять заискиваю:
- Понимаешь, Витек, я и ручку пусковую сто раз крутил, и магнето проверял, а мотор - хоть бы хны. Мотор молчит, как заколдованный...
Витька идет, не то меня слушает, не то не слушает. По красно-рыжей его физиономии ничего не поймешь. А идет он степенно, руки в карманах пиджака, на скором ходу сутулится, явно подражает Ване-бригадиру.
И вот мы возле моего злосчастного трактора, возле моей застылой, упрямой колымаги.
Тут я все отдаю на Витькину волю. Сам скромно и, конечно, тревожно переминаюсь рядом. Витька - ну, прямо профессор-механик! - заглядывает туда, смотрит сюда, ощупывает то, трогает се, и вдруг говорит:
- Ха! Ну, ты и раззява... Если в бригаде сказать, не поверят. Со смеху помрут.
- Отчего помрут? Во что не поверят? - тяну я шею, а Витька тычет пальцем в топливный бак:
- Глянь, да получше!
Я взлетаю наверх, на рулевую площадку, срываю крышку бака, а там, в темной глубине, керосина - ни капли...
Я бы так сквозь землю и провалился. Я делаюсь, наверное, красней, чем рыжий Витька. потому что глупее моей оплошки не придумаешь ничего. Керосин-то рядом. В конце загона, в запасной бочке керосина хоть залейся, а у меня - сухой, пустой бак!
"Витя, Витя... - бормочу униженно. - Пожалуйста, никому об этом не говори. Я про керосин забыл сначала впопыхах, а потом забыл с перепугу... Ведь трактор мне доверили всего в первый раз. Ты не скажешь, нет? Очень тебя прошу... Ну, прошу же!
Канючу, краснею, сам шарю глазами туда-сюда, надеясь найти для Витьки какой-нибудь подарок. Какой-нибудь подарок такой, от которого бы Витька не отказался и тем самым дал бы согласие на полный молчок.
Но нигде, даже в инструментальном ящике, ничего интересного у меня нет. В ящике лишь гаечные ключи, но они не мои, они казенные, да и у Витьки их, наверняка, набор полный.
Нету, разумеется, подарка и в моих собственных карманах.
Тогда я решительно распахнул пиджак, выдернул со свистом, с потягом из опояски штанов свой кожаный, с блестящею пряжкою ремень. Это было единственное мое, уцелевшее с довоенной поры богатство. Этот ремень привезла мне когда-то из Ленинграда тетушка. На железной пряжке был выбит корабль с мачтами, и ремень оттого походил как бы на моряцкий, на краснофлотский. Мне однажды в школе давали за него отличный перочинный нож, но я не сменялся.
В ту пору не сменялся, а теперь из опояски выдернул, голову наклонил, сунул ремень Витьке рывком:
- На! Владей! Лишь меня не выдавай!
У Витьки глаза стали огромными, круглыми. Он за ремень ухватился цепко. Он стал разглядывать подарок, в я поддернул ослабшие штаны, давай их подвязывать концом медной проволоки.
Подвязал, - с пустым ведром в руке рванул к бочке через поле. Наполнил ведро в два счета, вернулся к трактору, нацедил керосина через воронку в бак, принялся крутить заводную рукоятку.
Трактор чихнул.
Трактор на весь весений, голубой и зеленый простор заржал, как сытый жеребец.
Я сам зареготал счастливым жеребеночком:
- Ага-га-га! Ага-га-га! Вот она в чем была промашка-то!
Кидаюсь к рулю, а Витька - гоп! - тут меня и перехватывает. Он меня за рукав держит и, совершенно как сам я вначале, толчком да отворотясь, впихивает мне за пазуху ремень мой обратно:
- Держи, не роняй! Держи, держи крепче! А то на радостях, ко всему прочему, штаны еще на борозде посеешь...
Он ремень мне отдал; он - руки в карманы. локти врастопырку - деловою, сутулой походкой пошагал через поле к себе за перелесок. А я сидел теперь за рулем, поддавал газу, и трактор мой - шумный, живой - опрокидывал пашенные пласты плугом ровно, укладисто, ходко.
Трактор шел уверенно, и я был уверен: Витька обо мне никому ничего не скажет.
Ист. журнал "Пионер"
