Ранний экспресс (стр. 7)
Рис. В. Дудкина
окончание
И на Пашку напахнуло дождевою прохладой, осенней свежестью, и сзади на макушку ему вдруг так знакомо легла чья-то рука, что он дрогнул, развернулся, завизжал на весь интернат:
- Русаков! Русаков!
В тесной от людей спальне, в двух шагах от раскрытой двери рядом с Пашкой, в самом деле стоял Русаков. Только Русаков не тот, привычный, а очень, очень праздничный. Сырой свой плащ он перевесил через руку, а сам был в новом сером в стрелочку костюме, при полосатом галстуке.
Но волосы у Русакова были все те же - как опаленные летним солнцем. Но лицо - все так же до коричневой смуглости обветренное. Кисти рук из-под белых обшлагов рубахи - темные, прежние, рабочие. Самое же удивительное: держал Русаков немного на отлете от себя, на весу за тонкое колечко клетку с чижом.
- Юлька! - взвизгнул снова Пашка.
Чиж качнулся на жердочке, отвесил поклон, вроде как Пашку признал.
- Пием ко-фе, пи-ем чай! - свистнул чиж, и все тут первышата загалдели, все ринулись, обтекая Косову и Гулю, к внезапному гостю:
- Русаков! Русаков! Русаков!
А тот опять сказал Косовой:
- Правильно я догадался: у вас тут полное содружество. Даже про меня с чижом дети знают. Наверняка оповестил Пашка. Выступал тут, поди, каждый день... Я сюда и в спальню-то из коридора без приглашения заглянул как раз на этот дружный, приятный шум... вы уж меня простите!
Русаков, почти точно как чиж, отвесил Косовой поклон, а она вопреки всем своим правилам, вопреки всей своей железной выдержке смутилась! Она впервые не знала, как ей поступить. Ей ведь неизвестно было, видел Русаков или не видел, что происходило тут минуту назад, и вот пришла в замешательство. И совсем уже не думая, что сейчас нарушит другое свое правило, она назовет ученика не сухо, по фамилии, а ласково, по имени, быстро-быстро произнесла:
- Как я понимаю, вы тоже друг Павлуши!
- Больше...
- Ох, интересно-то как! - не стерпела, вмешалась в разговор Гуля. - Вот бы ребятам услышать про Кыж не только от Паши, но и от самого от вас... Хотя бы чуть-чуть.
Косова глянула на Гулю, что-то скорехонько в уме прикинула да и все свои правила пустилась нарушать подряд:
- Что ж... Разумеется, такого мероприятия в расписании нет, но мы расписание поправим.
- А с чижом можно в класс? - спросил Русаков.
- Раз вы с ним приехали, значит, можно.
7.
Но и в классе опять все пошло не только не по правилам, даже не так, как хотела Гуля, не так, как сказала заведующая. И совсем по-другому, как думал Пашка.
Шагая в класс бок о бок с Русаковым, придерживая вместе с ним чижиную клетку, Пашка полагал: сейчас Косова и Гуля усадит Русакова за учительский стол рядом с собой, Русаков поставит на стол клетку с Юлькой, да и сразу махнет Пашке: "Садись к нам тоже!" И вот они устроятся у всех на виду, и класс будет смотреть, какие они все трое - Русаков, Юлька, Пашка - друзья. Весь класс на них будет любоваться, а когда Русаков заговорит про Кыж, про экспресс, да Юлька ему еще подпоет, да еще Пашка сам подскажет чего-нибудь, то все так и захлопают в ладоши.
Все, даже Косова, захлопают тому небывалому в классе празднику, впереди которого он, Пашка Зубарев, чуть ли не главная фигура.
Главная. потому что затем Русаков поднимется, отвесит всем за хлопки поклон, как недавно отвешивал Косовой, да вот тут же и заявит: "А сейчас прощайся, Пашка, с классом! Наступило время ехать тебе домой, в Кыж!" И уж он, Пашка, после этого рассусоливать не будет, кланяться особо тоже никому не станет, разве вот одной Гуле, и вскочит, и гаркнет: "Прощай, интернат!", да и ринется в спальню собирать свои вещички.
Но вышло все совсем не так.
Еще когда выходили из спальни, еще на ходу в коридоре Пашка почувствовал: его от Русакова оттирают. Не то чтобы отпихивают силой, а именно этак помаленьку оттирают. Причем, как ни странно, энергичнее всех тут действуют девочки. И теснятся они не к чижу Юльке, на Юльку они почти не глядят, а лепятся прямо к Русакову. Те же, кто в толкотне прилепиться не сумел, те забегают вперед и, оглядываясь, устремляя на долгорослого Русакова сияющие глаза, все спрашивают и спрашивают: "А ты к нам надолго? А ты к нам навсегда? А ты с нами завтра и послезавтра еще побудешь?"
В этом галдеже, писке, толкотне все позабыли не только про Юльку, все позабыли даже про Пашку. Русаков, похоже, и тот Пашку из виду совсем выпустил. Раздосадованный Пашка стал толкаться тоже, да так вот все кучей и ввалились в класс.
В классе порядок наводить принялись Косова с Гулей. Но и здесь ребятишки поуспокоились только тогда, когда за дело взялся Русаков сам. Он сказал:
- От вашего шума чижик оглохнет! Смотрите, как присмирел. Усаживайтесь на свои места, тогда я отвечу на каждый ваш вопрос.
Все сразу послушались, сели. Пашка, деваться ему некуда, сел тоже на свое законное место рядом со Степой Калинушкиным.
Но сесть-то ребятишки сели, а все равно каждый тянул вверх руку, каждый с нетерпением приговаривал: "У меня есть вопрос! У меня есть вопрос!" От выкриков по классу катился гул.
Тогда Косова сказала:
- Какие могут быть вопросы, когда мы еще не услышали обещанного рассказа о железной дороге... Я думаю, рассказ начинать вполне пора.
А Гуля при Русакове отчего-то осмелела совсем, Гуля Косову поправила:
- Если вопросы есть, пусть ребята все же их задают.
- Точно! - кивнул Русаков. - Мне на вопросы отвечать даже легче.
- Чивли-чай! - подсвистнул Юлька. - Чивли-чай!
Класс дружно заулыбался, все принялись тянуть руки выше.
Русаков ребят оглядел, долго не мог ни на ком остановиться. Наконец его выбор пал на Степу Калинушкина, да и то потому, что Степа - единственный - руки своей не поднял.
Даже Пашка, который был все-таки уверен, что Русаков о нем обязательно и отдельно вспомнит, даже он, Пашка, поднял руку, чтобы спросить о бабушке, а вот Степа, как сел за парту, так глаза вниз опустил, так до сей поры и не ворохнулся.
- У тебя, малыш, разве вопросов нет? - спросил Русаков.
- Это не малыш, это Степа... Калинушка! - подсказал Пашка.
- Прошу прощения... У тебя, Степа, разве ни одного вопроса не имеется?
- Не смущайся, Степа, спрашивай... - подбодрила мальчугана Гуля.
- Когда с тобой разговаривают взрослые, молчать невежливо, - сказала Косова.
Тогда Степа набычился еще круче и, не поднимая от парты глаз, почти сердито пробубнил:
- К чему задавать-то? Мне и так все давно известно...
Русаков улыбнулся еще шире:
- Да ну! Так уж и все?
- Все! - упрямо бормотнул Степа.
- А Гуля сказала:
- Ты, Степа, пожалуйста, встань и , пожалуйста, нам объясни, что же такое "все" тебе известно. Не тушуйся. Объясни толково. Ты же у меня один из лучших учеников.
- Объясни! Встань! - загудел еще громче класс.
Пашка подтолкнул приятеля под бок:
- Не трусь... Коля Русаков тебе ничего не сделает...
И тогда почти таким же решительным рывком, каким недавно выскакивал перед Косовой Пашка, Степа встал над своим местом.
Он поднялся, глянул Русакову напрямую в глаза да и выпалил:
- Зря ты к нам приехал! И братишкой меня называешь не по правде!
- Как?! - изумился Русаков, даже опустил клетку с чижом на пол.
- Как?! - выдохнул единым гулом класс, и сразу наступила жуткая тишина.
В этой тишине лишь явственно проговорила Косова:
- Что за грубость?
А Гуля побледнела точно так, как Степа, хотела к Степе побежать, потому что он уже навзрыд плакал, да Гулю опередил Русаков.
- Постойте, постойте, тут что-то совсем не то... мы со Степой разберемся вдвоем, сами.
И, оставив примолкшего чижа вместе с клеткой на полу, он к Степе шагнул очень быстро и, опять руша все интернатские правила, Степу приобнял, Степу поднял, широченной ладонищей утер обе его уже мокрехонькие от слез щеки.
- Ты что? Ну, что? Почему это я приехал зря и почему это я тебя не могу назвать братишкой?
Степа ткнулся мокрым лицом в плечо Русакову, завсхлипывал, забубнил безо всякой теперь сердитости:
- Да потому что все-все неправда... Да потому что братишка у тебя только один Пашка. Ты сам о нем сказал: "Побратим!" И я знаю: ты приехал на своем алом экспрессе только лишь из-за него и уедешь в ваш хороший Кыж только с ним. А мы никто-никто никуда-никуда ни на чем не поедем... Мы вот и Пашку-то больше не увидим. А он мне, вот уж который день, стал - друг! Потому и выходит: даже на алом экспрессе ты уж к нам лучше бы и не приезжал! И пусть бы все оставалось у нас по-старому!
- Верно... Пускай бы по-старому... - вздохнул вслух сидящий невдалеке Федя Тучков, а класс насторожился тревожно.
Русаков Степу с рук опустил, взглянул на Пашку.
Взглянул, тронул за плечо:
- Не понимаю ни слова... Какой такой алый экспресс? И при чем здесь ты, Пашка?
Вздыхать теперь пришлось Пашке. Он, повинно глядя на Русакова, сказал:
- При том, Коля, я здесь, что про алый-то экспресс это я и придумал. Ждал тебя, ждал; маму вспоминал, папу вспоминал; а еще все помнил и помнил твою, с Юлькой, о друзьях песенку... И вот - придумал для себя и для ребят алый экспресс! Он мчится вперед и вперед, а на нем едешь в Кыж ты, и с тобой, может быть, мы все вместе... Но теперь придумка кончилась, и Степа, и Федя считают: ни на какой экспресс, ни в какой Кыж ты, конечно, весь класс взять не можешь... Вот от этого им и грустно, вот от этого Степа и заплакал. и сказал, что все зря.
Чем подробней, чем повинней говорил Пашка, тем серьезнее слушал его Русаков. И тем внимательнее смотрели на Пашу и на Русакова ребятишки, тем сочувственней становилось лицо Гули. Даже Косова, как в самом начале, недоуменно повела плечами.
Русаков, после того как Пашка смолк, с целую долгую минуту, а может, и намного дольше, тоже озадаченно молчал.
Да вдруг и задал всем живо, весело вопрос:
- А собственно, почему все, что мечтается, не всегда должно сбываться?
И сам ответил тут же:
- Никакая мечта на свете не бывает зря! Пашкина задумка - не такая уж выдумка. Когда у вас первые каникулы?
- Почти через три недели... - не слишком смело, но все же с надеждой в голосе ответила Гуля.
- Через три! - стройно, куда Гули уверенней, моментально все наперед сообразив, грянули ребятишки.
Ну, а Русаков их уверенность поддержал. Он произнес то, чего они и ожидали:
- Приглашаю вас каждого на каникулы в Кыж! Мой в Кыжу дом будет вашим домом хоть насколько!
- Постойте! - опомнилась и заведующая. - Что вы хотите этим сказать? Вы хотите сказать, что берете над первым "Б" свое личное шефство? Не так ли?
- Ну, если этому так надо называться, то пусть так и называется. Я не против. С вашего, конечно, доброго разрешения.
- Разрешите, Валентина Семеновна, разрешите... Ну, прошу вас! - сказала Гуля.
- Разрешите, Валентина Семеновна, разрешите! - закричал Пашка.
То же самое закричал вслед за Пашкой Степа, за Степой Федя, а там и девочки подхватили:
- Ох, разрешите, Валентина Семеновна!
И вот, может быть, впервые слыша свое собственное имя из уст ребятишек, Валентина Семеновна впервые в своей педагогической жизни развела руками. Развела и сказала:
- Хорошо, хорошо... Только, товарищ Русаков, под вашу ответственность. И только под вашу строжайшую ответственность, Галина Борисовна... Вы, Галина Борисовна, разумеется, обязаны поехать тоже в Кыж. Главным сопровождающим.
- Нам так еще лучше! - возликовал класс.
- А вот это будет всего прекраснее! - всколыхнулся еще живее Русаков.
Лишь сама Гуля тут не сказала ни слова.
Ну, а Пашка совсем зазвенел:
- В Кыжу не только Колин дом, в Кыжу теперь и бабушкин дом станет домом нашего первого "Б"!
И тут Пашка вспомнил про всеми забытого чижа, поднял клетку, спросил весело:
- Что мы будем делать, Юлька, в Кыжу все вместе?
- Пе-еть! - чувствуя всеобщее славное настроение, отозвался чиж. И выдал мотив всем уже известной, поведанной Пашкиным стараньем всем бывшим заговорщикам русаковской песенки:
Что так спешно поезда
С нами вдаль несутся?
Да затем, чтобы всегда,
Хоть откуда, хоть когда,
Нам к друзьям вернуться!
_________________
Ист. журнал "Пионер"
