SOS

Главы из повести "Семь футов под килем"
Изд. "Детская литература"

Илья Миксон
Рисунки Ю. Шабанова

   "Ваганов", получив дополнительную сводку о силе и направлении урагана, изменил свой курс на семь румбов, почти на девяносто градусов.
   "Можем отделаться легким испугом, - полчаса назад оптимистично предположил штурман Кудров. - Стороной пройдет". Капитан еще заметил тогда: "Не загадывайте".
   Теперь, вместо того чтобы дальше бежать от пекла, неслись к нему на высшей скорости. Машина работала на полную мощность.
   Координаты бедствующего судна почти совпадали с центром штурмового района. Что там произошло - неизвестно. Сигналы о помощи явно подавал автомат: "SOS", позывные судна, координаты, и все.
   Николаев, начальник судовой радиостанции, по справочнику определил, что гибнет "Биг Джон", торговое, Либерия. Последнее вовсе не означало, что "Биг Джон" либериец. Под флагом маленькой страны плавают суда многих пароходных компаний.
   Ветер уже не завывал - ревел тысячей сирен. Волны вздымались все выше, и судно карабкалось наверх, словно к высокогорным снежным перевалам. На гребне судно на миг застывало, будто взвешиваемое на остром трехграннике.
   Весы океана могли перетянуть в любую сторону. Океан мог и разломить стопятидесятичетырехметровый теплоход надвое.
   Стальные переборки скрипели и стонали, как рассохшиеся стулья. Палуба и борта гудели набатом. Надстройка дрожала будто в ознобе.
   Взбесившийся океан захлестывал пеной иллюминаторы.
   Хлынул тропический ливень, с громом, с молниями. Сверкало, грохотало, заливало внизу и сверху.
   - Всем надеть жилеты. Аварийным командам быть в полной готовности, - распорядился капитан.
   Второй помощник взял микрофон:
   - Внимание всему экипажу! Немедленно надеть нагрудники! Аварийным партиям быть наготове!
   Внимание всему экипажу!..

   Водяные громады одна за другой обрушивались на палубу, расшибались о тамбучины, мачты, захлестывали кипящими брызгами надстройку до пеленгаторного мостика.
   - Завсегда в этом коридоре сквозняк, - хмуро и осуждающе сказал боцман Зозуля. Он сделал пять "кругосветок", раз десять обошел с юга Африку и был достаточно близко знаком с "ревущими сороковыми".
   Никто не отозвался. Матросы аварийной партии, как десантники перед высадкой, сосредоточенно и напряженно прислушивались к штормовой канонаде. Все были в спасательных жилетах. Пенопластовые пластины распирали оранжевую обшивку. Нагрудники казались рыцарскими доспехами; высокий воротник на затылке - откинутым перед поединком забралом.
   - Смирнов, - обратился боцман к Лешке, - ты на верхотуре был, что там?
   - Автомат строчит.
   - А морзянка?
   - Не отзывается. Только автомат.
   Автоматический сигнализатор "SOS" висит в штурманской. Небольшая металлическая коробка с радиопередатчиком. Под стеклянной крышкой - два цифровых набора. В случае опасности надо разбить стекло, установить координаты и нажать кнопку, - сигнал "SOS" и позывные судна заложены в программу заранее.
   - Может, там никого и нет уже? - предположил Паша Кузовкин.
   - Как это - нет? - вскинулся Лешка.
   - На шлюпках спаслись, а мы зазря идем к ним...
   - Ты!.. Ты думаешь, что говоришь?!
   - Спокойно, Смирнов, - осадил Зозуля. - Идем не зря, Кузовкин. Шлюпки не спасение при таком волненни и ветре. А может, у них радиостанция из строя вышла, кто знает?
   В красном уголке и столовой, как и на всем судне, иллюминаторы были наглухо задраены. Матросы ничего не видели, да и ничего нельзя было увидеть, даже из ходовой рубки.
   Вращающиеся стеклянные диски прояснителей звенели от максимальных оборотов, но дождевые потоки и пенные заряды заливали иллюминаторы. Гром не утихал. Гигантские вспышки молний, словно белые ракеты, ослепляли, били в упор.
   Зозуля поднял глаза к динамику. Судовая трансляция молчала.
   - Ежели не поутихнет, на спасательные шлюпки рассчитывать трудно, - высказал вслух свою тревогу старший матрос. - Опрокинет или о борта расшибет.
   - Залить может, - подтвердил Зозуля. - Море оно такое. А насчет автомата тоже бывает. Помню, танкер один на подводные скалы наскочил. Испанский или датский. Команда на шлюпках ушла, от взрыва подальше. На борту ни души, а автомат стрекочет, не выключили.
   - Летучий Голландец, - сказал Лешка.
   - То выдумка, призраки кораблей только в старых книжках и легендах плавают. А про танкер, что я рассказал, натуральный факт. - Зозуля повернулся к Паше. - Насчет же твоего "зазря" - это брось, из головы выкинь. Когда дело жизни касается, максимальная вера нужна. И тому, кто помощи просит, и тому, кто спасает. Выдохлась вера, запаниковал - пиши пропало. Моряк до последнего стоять должен. За себя, за других, за судно - наперед всего. Оно твой дом и главная зашита.
   Что-то щелкнуло. Все, как по команде, вскинули головы к динамику. Но оттуда - ни звука.

   В ходовой рубке был почти весь командный состав: капитан, первый помощник, штурманы. Там же находился и Николаев, он пытался связаться с либерийцем по радиотелефону.
   "Корабль - средство ближней связи с портом, другими судами, со шлюпочными радиостанциями.
   - "Биг Джон", "Биг Джон". Я "Ваганов". Отвечайте. "Биг Джон", "Биг Джон".
   - Молчит, Василий Яковлевич? - спросил из темноты капитан.
   - Молчит.
   - Третий штурман, продолжайте вызывать. Василий Яковлевич, возвращайтесь к себе.
   - Да, я пойду, - сказал Николаев, - вдруг морзянка заговорит.
   - На румбе?
   - На румбе 108 градусов! - доложил Федоровский.
   "Ваганов" двигался на юго-восток.
   - Так держать. Четвертый, есть что?
   - Пока не видно, Сергей Петрович. Волна забивает.
   Четвертый штурман Кудров, широко расставив для устойчивости ноги и цепко держась за поручни, не отрываясь вглядывался в экран. Дымчато-зеленый круг - сплошь в фосфоресцирующей ряби, как озеро в ветреную лунную ночь. По экрану кружил тонкий свотовой индикатор, зажигая зеленым огнем отраженные от волн сигналы. Когда индикатор отдалялся, вызывая новые всплески радиоэха, прежние затухали, плавно, протяжно. Лучевая стрелка, описав полный круг, опять возвращалась, притрагивалась, словно волшебная палочка, к угасшему эху и вновь возрождала его.
   Волны, волны, волны...
Капитан и второй помощник прошли в штурманскую рубку, плотно задернули за собой портьеру и склонились над картой.
   - Порядком еще, - вздохнул Пал Палыч, - и волна встречная.
   Он поднял глаза на контрольные приборы. Извилистая кривая на ленте барографа изменила направление.
   - Давление повышается!
   - Хорошо бы, сказал капитан. - Машину загоним. При такой волне, на таких оборотах.
   Капитан переживал за машину, за судно, за сорок шесть жизней, которые он подвергал сейчас серьезному риску. Но судно приняло сигнал "SOS". Судно шло на помощь.
   В штурманскую ворвался Кудров.
   - Вижу! - и бросился обратно к локатору.
   Капитан и Пал Палыч поспешили за ним. В ходовой рубке, как обычно, стояла тьма. Лишь слабо трепыхались неоновые мотыльки сигнальных лампочек на панелях, светящейся медузой колыхались на рулевой колонке картушка гирокомпаса.
   От резкого перехода от света в темень перед глазами замельтешили золотые мухи. Капитан на ощупь добрался до камеры радиолокатора.
   - Справа по курсу! - крикнул Кудров.
   - Точнее.
   - Справа десять.
   В густой и мелкой чешуе волновых отражений четко выделялась крупная зеленая точка. Впереди и правее на десять градусов от курса "Ваганова".
   Капитан быстро завертел маховичком дистанционной шкалы. От центра развернулась световая спираль, остановилась, замкнулась в окружность, прошла через зеленую точку.
   Сергей Петрович, - в голосе Пал Палыча недоумение и озабоченность. - Уточнил местоположение либерийца. Что-то не то. Координаты не совпадают с теми, которые передал автомат.
   - Намного?
   Значительно. Их не могло так далеко снести.
   Балансируя в полумраке рубки, капитан быстро прошел к радиолокатору.
   - "Биг Джон", "Биг Джон"... - устало взывал голос третьего штурмана.
   Капитан выпрямился, бросил через плечо:
   - Не надо больше. Поставьте на "прием", и все.
   Атмосферный треск усилился. Третий штурман, очевидно, прибавил громкость.
   - Сергей Петрович, Сергей Петрович! - взволнованно позвал Николаев.
   Капитан проследовал в радиорубку. Возвратился он минут через десять.
   - Лево руля!
   - Есть лево руля.
   Звякнул телеграф. Стрелка перескочила на "средний".
   - Руль лево на борту! - доложил Федоровский.
   - Хорошо. Курс 228, - приказал капитан и обратился к помощникам. - Команду приняли на борт норвежцы. "Биг Джон" затонул.
   - Всех спасли?
   - Кажется, всех.

   Прижавшись щекой к наружной переборке, Зозуля с минуту прислушивался, затем уверенно объявил:
   - Сдает, утихомиривается. А вообще, шторм что радикулит: никто не знает, когда начнется, когда кончится.
   И, словно в подтверждение его слов, невидимая громада со всего маху двинула теплоход в скулу.
   - Ого! "Стихает!" - охнул Левада.
   - Напоследок огрызается.
   Опять замолчали. Слушали. Вроде бы переборки не так скрипели. Тише.
   В закупоренном помещении становилось душно. И ожидание изматывало. Клонило в сон. Но тут заговорила трансляция.
   - Вниманию всего экипажа!
   Все вскочили на ноги. Дремоты как не было.
   - Наконец-то! - вырвалось у Лешки.
   Боцман предостерегающе поднял руку:
   - Тихо!
   - Вниманию всего экипажа! Бедствующему судну помощь оказана. Отбой общесудовой тревоги. Отбой тревоги. Нагрудники не снимать. Повторяю...
   Люди повеселели. Даже Паша приободрился.
   - Я уже думал рубаху чистую надевать!
   - Ты у нас известный герой, - беззлобно пошутил боцман. - Можно разойтись. Нагрудники не снимать!
   - Кто их выручил? - спросил Лешка.
   - Океан не без добрых людей, - сказал боцман. - Расходись по каютам. - И опять напомнил: - Нагрудники не снимать!

   Пластмассовое ведерко для мусора каталось под ногами, подушки упали с коек. Лешка и Паша навели в каюте порядок и уселись на диване.
   Было два часа тридцать пять минут по местному времени.
   - Кто же их выручил?
   - Выручили и ладно, - безразлично ответил Паша.
   - Как это - ладно? - Лешка хотел еще что-то сказать, но замер.
   И Паша насторожился. Откуда-то с кормы донеслись странные звуки, будто трещало под ветром расколотое сухое дерево.
   - Что это? - шепотом спросил Лешка.
   - Не знаю... - голос Паши дрогнул.
   Скрежет повторился.
   - На корме, - определил Лешка. - Идем.
   - Куда? - Паша побледнел.
   - Посмотрим.
   - Что ты, что ты! - затряс головой Паша. - И не положено...
   Они были ближе всех другихк кормовой части. Остальные могли и не услышать.
   - Встать! - с неожиданной для себя властностью приказал Лешка, и Паша подчинился.
   Ветер упал значительно, но взбудораженный океан еще буйствовал. От дверей до трапа на ют пять шагов. И у трапа всего десять ступенек, но Лешка и Паша сразу вымокли.
   Клокочущая, вспененная вода свободно перекатывалась по трюмным крышам. На юте нет ограждающей стены фальшборта, лишь релинги - стойки с прутьями в четыре ряда.
   В воздухе снежными вихрями носились сорванные волновые гребни, будто мела пурга.
   В сердце вполз холодный, жгучий страх.

   Скрежет исчез. Паша потянул Лешку назад. Волна ударила в противоположный борт, судно накренилось, и что-то длинное, блестящее с металлическим визгом метнулось влево.
   - Стрела сорвалась! - крикнул Лешка и, не раздумывая, бросился вперед.
   - Убьет! - завопил Паша.
   Лешка навалился всем телом на грузовую стрелу и прижал ее книзу.
   - Конец давай!
   - Убьет! - Паша от страха ничего не соображал. Руки его приросли к поручням трапа.
   - Конец давай!
   Судно повалилось на противоположный борт. Стрела, обдирая лючины трюма, потащила Лешку с собой.

   Крутая волна обрушилась на корму. Все скрылось в белой кипени. Пашу тяжело ударило в лицо и грудь. Он хлебнул горькую воду, поперхнулся и, разжав пальцы, полетел назад и вниз. Волна протащила его между надстройкой и фальшбортом почти до самого камбуза и схлынула через шпигаты в море.
    Пашу стошнило, он слабо застонал и пополз на четвереньках обратно.
   - Леша, Леш!..
   "Пропал, пропал Лешка!" - и Паша затрясся от беззвучных рыданий. Но тут его обожгла другая мысль, о себе. Ведь это он крепил стрелу. Это он виноват, что стрела вырвалась, сбросила накладку, оборвала застропку. Он, Павел Кузовкин, в ответе теперь за все. За аварию, за гибель...
   Он полез наверх, высунулся по грудь, но высокий комингс трюмного люка закрывал палубу от глаз.
   - Ле-е-ш!.. - как только смог громко позвал Паша.
   Никто не ответил. Паша поднялся еще на две ступеньки.
   На корме было непривычно голо. Ни рабочей шлюпки, ни бочек. Не было нигде и Леши Смирнова.
   С ревом приближалась новая волна. Паша скатился вниз, ужом проскользнул в коридор.
   - Помогите! Помогите!
   От него долго не могли ничего добиться. Он впал в истерику.
   - А где Смирнов? - первым хватился боцман и послал матроса в каюту практикантов.
   Лешки там не было.
   - Объявить по трансляции, - приказал капитан. - Обыскать судно.

   Лешки не было нигде.
   - Кто-то выходил на палубу, - доложил Зозуля. - Стальная дверь отдраена.
   Доктор влил Паше в рот микстуру, сделал укол, и он, клацая зубами, выговорил, наконец, несколько слов: "Леша, корма, стрела"...
   - Стоп машина!
   По всему судну трижды длинно просигналил звонок громкого боя.
   - Тревога! Тревога! Человек за бортом! Человек за бортом!
   В три часа пятнадцать минут радиостанция "Ваганова" начала передавать на волне "SOS"^
   - Всем судам в юго-западном районе... долготы... широты, пропал моряк советского теплохода "Ваганов". Прошу всех включиться в поиск.
   Николаев с окаменевшим лицом стучал и стучал телеграфным ключом:
   "Всем судам в юго-западном районе Индийского океана..."

   Тревога

   Океан фосфорически вспыхивал в голубых щупальцах прожекторов, кипел, бурлил, как расплавленный металл в ковше. Шквальные порывы ветра обдавали судно водяными зарядами.
   Черные кучевые облака, громоздясь и толкая друг друга, неслись в одном направлении, на северо-восток. Далеко блистали молнии. Звуки грома уже не долетали сюда.
   Оранжевый поплавок в холмистом океане и днем не просто увидеть. Тем более ночью, даже в свете прожектора. Человека за бортом не запеленговать, не засечь локатором. Проще иголку найти в стоге сена.
   Почти весь экипаж, кроме вахтенных и дежурных наблюдателей, разместился в курительном салоне и в столовой.
   Матросы и офицеры "Ваганова" спали сидя, тяжелым беспокойным сном, смертельно вымотанные двенадцатичасовым штормом и тревогами. Но стоило прийти за очередной сменой, коснуться плеча, моряки пробуждались мгновенно.
   Во время тревоги "человек за бортом" вахтенные не меняются. Командиры не покидали своих постов ни на минуту. Никому не уступил штурвала и Федоровский. Чередовались только наблюдатели.
   Николаев, в наушниках, неотлучно сидел в рабочем кресле. На призывы откликнулся только норвежский рудовоз, который снял моряков с утонувшего "Биг Джона". Норвежец не имел возможности включиться в поиск или считал это дело бессмысленным. С либерийца пропала одна шлюпка с моряками, и то не нашли.
   "А мы найдем. Мы своего найдем!" - шептал Николаев, продолжая звать на помощь весь мир.

   Свайка, судовая собака, будто понимала, что судьба одного из ее лучших друзей всецело зависит от людей в ходовой рубке, от капитана. Она жалась к его ногам, задирала острую мордочку, стараясь встретиться глазами, тихонько скулила и подвывала. Или пробиралась на дрожавших от напряжения ногах к открытой двери и лаяла в темноту.
   - Уберите вы ее, наконец, - процедил старпом.
   Свайка, ласковая, добрая, маленькая Свайка, оскалилась, зарычала, залаяла.
   Капитан поморщился:
   - Оставьте собаку в покое!
   Из штурманской появился Пал Палыч.
   - Где-то здесь, Сергей Петрович.
   - Ветер, волны - все учли?
   - Все. Течение в этом районе можно в расчет не брать.
   - Стоп машина!
   Старпом перевел ручку телеграфа в верхнее положение.
   - Питание на все прожекторы. Тифон.
   "Ту-у-у-у! - понеслось в океан. - Ту-у-у-у-у!"
   "Иду, товарищ, иду! Где ты? Отзовись!"
   "Ваганов" стал описывать окружность, затем перешел на скручивающуюся спираль.
   Рыскали прожекторы. Монотонно басил тифон.
   Небо на северо-востоке посветлело. Сначала виднелась узкая неровная полоса бледно-зеленого цвета. Снизу, тяжело опираясь на горизонт, клубились иссиня-черные тучи, над ними и выше разливался по чистому небу солнечный румянец.
   Океан высветился фиолетовым, лиловым, сиреневым, палевым. Зеркальная гладь - словно во веки веков не бывало никаких штормов!
   Взошло солнце. Огромное, яркое, щедро источая на мир свет и тепло.
   Прожекторы выключили. Поблекшие на солнце лучи исчезли незаметно.
   Бескрайний слепящий простор выглядел безжизненной пустыней.
   - Еще лево руля. Помалу! Всем смотреть!
   "Всем смотреть!" - разнесла по каютам и палубам судовая трансляция.
   Смотрели все, кроме вахтенного механика и его мотористов.
   Ни в одном уставе, инструкции, конвенции нет хотя бы ориентировочных сроков поиска человека за бортом. Нет даже неписаных традиционных законов. Капитан сам назначает время. Сообразуясь с конкретными обстоятельствами и условиями. Учитывается все: от состояния моря до физических качеств человека за бортом. Есть и еще один фактор. Его не измерить никакими приборами и индикаторами. Фактор этот - совесть.
   - Послать человека на салинг "елочки". Подстраховать.
   Капитан мог приказать любому из сорока пяти, и каждый из них - кто спокойно, кто скрывая боязнь - выполнил бы приказ. Меньше всего из чувства повиновения. Человек за бортом!
   Нет, капитан не приказал бы любому из сорока пяти. Только одному из сорока четырех. Сорок пятого, П. Кузовкина, экипаж "Ваганова" молча и единогласно исключил из коллектива. Кузовкин имел право работать, отдыхать, четыре раза в сутки питаться в матросской столовой, смотреть кино, но на судне он стал чужим. Для всех. Он еще не знал об этом негласном приговоре, беспробудно спал на своей койке. Судовой врач успокоил его каплями и снотворным.
   Площадка на верху сигнальной мачты - самое высокое место судна. Оттуда до клотикового фонаря рукой подать. Сверху виднее, может быть...
   Океан - в полном штиле. Ветер упал почти до нуля. И все же капитан не послал бы на ходу матроса на салинг, но тут - человек за бортом!
   - Дозвольте мне.
   Лицо Зозули не просто смуглое до черноты, оно будто обуглилось за ночь.
   - Да, боцман.
   - Я подстрахую, Николай Филиппович, - сказал артельный Левада.
   Зозуля равнодушно кивнул.
   Океан дымил, сжимался, на глазах пропадал горизонт.
   В посвежевшем воздухе "курилась" теплая вода. Низкий, под планшир фальшборта, туман стелился, клубясь, над самой гладью.
   Казалось, судно бредет в утреннем тумане по осеннему лугу. Внизу, по пояс - сплошной молочный пар, наверху - небо без единого пятнышка.
   - Все, теперь все... - убитым голосом сказал Левада.
   - Ты чего? - нахмурился Зозуля. И рассердился. - А ну брось нюнить Моряк ты или кто? Спасем Алексея. Иначе и быть не может.
   - Извини, Николай Филиппович...
   Боцман полез на мачту.
   "Ту-у-у!.. Ту-у-у-!.. Ту-у-у!" - равномерно, с короткими паузами, затрубил тифон. Он посылал свой зов в непроницаемый туман, как береговой ревун, как звуковой сигнал маяка.
   Тифон будто отсчитывал время.
   - Стоп машина!
   Звякнул телеграф.
   - Надо переждать, - сказал капитан.
   - Да. Рискованно. Налететь можно.
   Свайка выбежала на мостик и вытянула вперед острую мордочку. Судно по инерции скользило вперед.
   - Малый назад.
   Под кормой опять забурлил ходовой винт.
   - Стоп машина!
   Все стихло.
   - Наблюдение продолжать!
   Ожил смолкнувший было тифон: "Ту-у-у!.. Ту-у-у!"
   "Ту-у-у! Ту-у-у!" - еще раз пробасил тифон и затих.
   - Полная тишина! Всем слушать!

   Свайка будто сбесилась. Скачет, бегает туда-сюда, прыгает на банкетку, кладет передние лапы на планшир, опять прыжком на палубу. Заливается, заходится лаем. Бросилась капитану в ноги, обратно стремглав - на крыло.
   - Хозяина чует, - сказал капитан и не сумел скрыть волнения на осунувшемся лице. - Первую шлюпку на воду!
   Пал Палыч кинулся к трапу.
   - Второй помощник! Взять в шлюпку Свайку!
   - Лай-локатор! - впервые за последние сутки сострил Гена Кудров и почему-то отвел глаза.
   - Шлюпку вывалить!
   Белая шлюпка с матросской дружиной в оранжевых нагрудниках погрузилась в туман.
   Взревел движок, заглох, отчихался, зарокотал стойко и уверенно.
   В синее небо жаворонком взлетел отчаянно веселый лай.

Человек за бортом

   Он не успел даже крикнуть. Водяная гора навалилась, швырнула его вместе с длинной стрелой. Она была голой и мокрой, и Лешка скользнул по ней, как по лестничным перилам. Конец трубы с маху оборвал штормовой леер, сбил стойку релинга, волна подставила Лешке спину и - понесла.
   Сначала вверх, потом в сторону, оттолкнулась от судна и схлынула в океан.

   Он беспомощно кувыркался в плотной белой кипени, судорожно хватал ртом воздух, когда на секунду оказывался на поверхности, и опять погружался с головой в бурлящую тугую массу.
   Волна несла его, как чаечное перо, несла с сумасшедшей скоростью, волна могла домчать его до Африки или Магадаскара, но вдруг круто наклонила белую голову, и Лешка по инерции полетел над водой, полетел и - провалился. Белогривая волна, словно лошадь, сбросившая наездника, легко устремилась дальше, а Лешка остался позади, на малых волнах, как незадачливый седок на взрыхленной земле.
Силуэт залитого огнями "Ваганова" маячил в недоступном далеке. И лишь тогда Лешка до конца осознал, что произошло. Он был один в океане, и спасение, если только можно было рассчитывать н спасение, зависело от него самого. Прежде всего от него самого.
   Сколько придется или сколько он сумеет продержаться, трудно загадывать, но держаться надо до конца.
   В голове промелькнули случаи, о которых Лешка когда-то читал, слышал, видел в кино. Главное - выдержка.
   Беречь силы. Беречь силы. Не растрачиваться в бесполезном барахтанье, в безумной попытке доплыть куда-нибудь, догнать пароход. Максимально бездействовать. Но не впадать в безысходность, не поддаваться парализующему страху.
   Беречь силы. Сигналить фонариком - впустую. На таком расстоянии и топовые огни едва желтеют во мгле. Никто не услышит и твои крики о помощи.
   Все-таки он изрядно наглотался горькой, как микстура, воды. В животе булькало, в горле стоял тошнотворный ком.
   Наконец его вывернуло, всего, наизнанку. Отдышавшись, он почувствовал облегчение, а вместе с ним слабость. На берегу от такой слабости подламываются колени.
   Свинцовый груз ботинок тянул вниз. Лешка перевернулся на живот, скрючился, расшнуровал и сбросил с ног набухшие ботинки. Брюки он решил не снимать. Заштилит, объявятся медузы. В океане они всякие водятся.
   Акул он пока не опасался. Просто не думал о них. И глубина не тревожила. Не все ли равно, сколько под тобою: два, двадцать или две тысячи метров?
   Беречь силы. Океан стихает, притворяется тихим и благонравным, сделал свое дело и спокойно укладывается на отдых. Ложись и ты, лежи, пока можно. Раскинь крестом руки, выпрями ноги. Голова - на затыльнике спасательного жилета.
   Отлеживаться подолгу не удавалось: лицо захлестывало. Плыл он "по-собачьи", лениво и плавно подгребая под себя руками, и чуть-чуть ногами пошевеливал. Лишь бы держаться на плаву.
   Океан смирнел и смирнел. Остатки кучевых громад ушли за горизонт. Тропическое небо было все в звездах - как в планетарии.
   Он стал искать знакомые планеты и созвездия, которые показывал ему Пал Палыч. Вытянутый ромб Ориона, тлеющий Марс. Скорпион с загнутым вовнутрь хвостом, созвездие Льва. Звездное небо похоже на огни большого ночного города, когда на него сверху, с самолета, глядишь. Огромный старинный город с кривыми запутанными улицами. Только главный проспект - Млечный путь - широкий, просторный. Звездный проспект качался и пружинил. Тяжелая дремота расслабляла тело.
   "Не спать!" - вовремя очнулся Лешка. Он потряс головой, проплыл несколько метров саженками.
   Наступил рассвет. Небо линяло, звезды, одна за другой, исчезали. Лишь блистательная Венера гордо встречала солнце.
   Однажды, тоже где-то в тропиках, Лешка принял Венеру за огонь маяка. Такая она крупная и яркая в этих широтах!
   Геннадий Нилович, наверное, обыскивает океан радиолокатором. На "Ваганове" установлена станция "Донец", а "Донцом", как известно, человека не засечешь и при малейшем волнении.
   "Бедная мама; как она перенесет это!"
   Острая, безмерная жалость к матери охватила Лешку. Он тихо заплакал, горько и безысходно, как маленький ребенок. Он был совсем один, стесняться в океане некого. Его не видят ни люди, ни звезды - никто.
   Легкие, невесомые облака, вспорхнувшие выше кучевой массы, вспыхнули, будто солома. Океан порозовел, заискрился, вода потеплела. Губы пересохли, покрылись солью.

   Солнце породило новые муки: ослепляющую яркость и жажду.
   Глаза воспалились и покраснели. Гортань, казалось, ссохлась от жажды. Сдавило горло, всю шею. В висках сильно билась кровь.
   Лешка зажмурился. И тут он вспомнил Аллана Бомбара, который своей жизнью и даже смертью доказал, что человек может и должен выжить в океане. Бомбар в одиночку пересек Атлантический океан в маленькой резиновой лодке, утоляя жажду сырой рыбой и морской водой. Один-два глотка безвредны для человека...
   Он набрал в рот воды, но выплюнул обратно. Самое трудное - в первый раз переступить через собственное предубеждение. Но Бомбар ведь смог! Зачем же он рисковал и жертвовал собой? Для примера. Для тебя, для других, для всех, потерпевших бедствие в море.
   Руки болят, пальцы сморщились от соли. Соль! Вот в чем трагедия. Тебе нужна пресная вода. Самая обыкновенная, пусть из умывальника, не питьевая, но пресная!
   Поблизости что-то стремительно вспорхнуло. Лешка разлепил белые от соли ресницы. Над ним, распустив прозрачные и блестящие, как целлофан, крылья, пронеслась радужная летучая рыба. За ней вторая, третья. Они шли на бреющем полете несколько десятков метров и плюхались в воду. Потом вновь взлетали, как стрекозы.
   "Крылатая рыба на три четверти состоит из пресной воды". Лешка повернул голову и набрал в рот воды, совсем немного. Он проглотил ее в два приема. Вкуса не ощутил, а горлу сразу стало легче. И горлу, и голове, и сердцу.
   "Почему они так разлетались? От врагов спасаются. Кто-то преследует их. Кто? Дельфины? Акулы?
   Об акулах не надо думать.
   Он перевернулся на живот, огляделся вокруг. Нигде ничего. Океан размеренно вздымался и опадал. Слегка парило. Редкие низкие кудели тумана заволакивали горизонт, скрадывали расстояние. На миг показалось, что в белесой дали сверкнула белой эмалью пароходная надстройка.
   Опять галлюцинация, мираж.
   Он лег на спину, но через минуту снова посмотрел в ту сторону. Никакого судна, низкий сплошной туман.
   Туман густел, рос. Теперь, если пароход и не померещился. все равно конец. В таком киселе молочном и корабли сталкиваются. Даже тифон не помогает. А разве услышишь за гулом машины, плеском воды у бортов и разговорами слабый человеческий крик. Не крик, стон, хрипение иссушенной гортани.
   "А что с Пашей? Его не смыло? Нет, он же ушел за концом, за стросом. Если бы Паша успел принести конец, может, они бы смогли закрепить стрелу..."
   Все-таки то была не галлюцинация. Он видел, видел, видел свой пароход. Конечно, свой! Он не сомневался: свои ищут и найдут его. Моряки не бросают товарищей в беде.
   Где-то там, за невидимым горизонтом - земля, Африка, мыс Доброй Надежды. Для многих и многих он стал мысом Крушения, но моряки верили, что найдут путь в Индию. Люди не теряли веры в успех и добились своего.
   Кто и когда первым обогнул мыс Доброй Надежды? Капитан Диас, Бартоломео Диас. Но и он не открыл морского пути в Индию. Это сделал Васко де Гама. Пятьсот лет назад...
   Пятьсот. 500 килогерц - частота волны "SOS".
   Товарищи, ребята, спешите! Скорее на помощь. Плохо мне, мысли начинают путаться. Скорее!
... В летающей рыбке много воды, а у соседа, доктора Федора Федоровича, бас как у пароходного тифона: "Ту-у-у, ту-у-у".
   Лешка очнулся от горячечного бреда.
   В густом тумане трубным басом звал пароход. "Ту-у, ту-у-у, ту-у-ууу".
   Он узнал бы этот голос в тысяче других, как рабочие узнают свой заводской гудок, как радисты - позывные своего судна.
   "Иду-у! Иду-у!" - кричал ему "Ваганов".
   Вода зарокотала, забила моторным грохотом.
   Невидимая в белой мгле моторная шлюпка выла и лаяла, как собака.
   "Здесь я, здесь", - хотел отозваться Лешка, но язык присох к нёбу, окаменели просоленные растрескавшиеся губы.

   Сильные матросские руки втащили его в шлюпку. Свайка лизнула в соленый нос. Лешка чихнул и открыл глаза.

1970-е

Скачатьрассказ
в электронной версии

в формате PDF
в формате EXE

_____________________