Среди войны ч. I - IV
Документальная повесть
Лия Симонова,
лауреат премии Союза журналистов СССР.
Рисунки В.Дудкина
I
Родился Володя седьмого ноября, в праздник Великой Октябрьской социалистической революции. И люди, собравшиеся отметить это радостное событие, сулили родителям, что жизнь мальчика будет праздничной и великой.
Володина мать, Улита Тихоновна, задумчиво и светло улыбалась посулам, понимая, что никакая жизнь всякий день и даже год не складывается празднично. Величие же человека она давно определила для себя как достоинство и благородство души. А душу, она хорошо это знала, приходится долго и нелегко воспитывать. До маленького Володьки растила она пятерых детей. И теперь ей казалось, что появление нового ребенка все больше умудряет ее и словно бы раздвигает горизонты ее видения и понимания мира.
Отец Володи, Сергей Борисович, спокойный и обстоятельный, весьма почитаемый в округе лесник и охотник, считал, что каждый человек по-своему велик, а праздничной жизнь не бывает без леса. И он не мыслил себе, что его сыновья уедут, не останутся тут лесниками, как он сам, его отец и отец его отца. Лес и служение лесу в представлении Сергея Борисовича соединяли в себе и праздник, и величие, и жизнь.
Маленького Володьку отец называл Последышем, Последышеком. И как ни старался скрыть свое неуемное чувство от жены, а особенно от старших детей, ему не удавалось. Старшие дети не ревновали. Любви и ласки от отца и матери им хватало, а Володьку, Последышека, они и сами выделяли и холили.
День ото дня Последышек подрастал, и лес для него становился частью его самого, тем родным, понятным и близким местом на земле, без которого не проживешь.
Ранним прохладным утром, едва касаясь босыми ногами росной травы, Володя, казалось, лучше всего слышал лес. Трели. Клекот. Уханье. Стрекотание. Постукивание. Шелест листьев. У деревьев, Володя был убежден, свой язык, который надо научиться понимать.
Когда Володе становилось плохо: нездоровилось или обижало что-то, - он бросался к дереву. Обхватывал руками теплый шероховатый ствол, прижимался к нему и ждал, пока почувствует, как дерево передает ему свою силу.
На поляне против их дома рос Большой Дуб. Этот Большой Дуб не был лесом, он жил среди Костиковых членом семьи. У его крепких корней стоял сколоченный отцом деревянный столик, две скамьи по одну и другую стороны и таганок с решеточкой. На таганке шипели огромные сковороды то с картошкой и яичницей, то с грибами, мясом или дичью. Парились чугунки со щами и картофельным супом. Отец усаживал семью за стол и по-своему руководил этим столом, объясняя детям, что и как в данный момент есть и как при этом себя вести. Раньше отца никто не смел схватить ложку и сказать слово. В этом давным-давно заведенном порядке таились своя красота и мудрость, и каждый вступающий в жизнь должен был усвоить это. Дуб же, десятилетиями присутствовавший при семейных трапезах, казалось, наблюдал, чтобы никакая самая малая капелька нажитой Костиковыми разумности не потерялась, а, напротив, росла и превращалась в общий семейный разум и общее благополучие.
Чуть дальше дуба, на той же поляне перед домом покоилась еще и Вековая Ель, одним только видом своим внушая спокойствие и уверенность. Ель, как и Дуб, тоже воспринималась Костиковыми как родственница, и отец любил повторять детям: "Я рос - ее знал, мой дед о ней говорил, и никто никогда не смел ее тронуть".
На вершину Ели отваживались садиться только коршуны. С этой Ели, которая раза в полтора была выше всех лесных деревьев, хорошо смотрелась добыча. И одно время коршуны повадились за костиковскими курами. Отец взял ружье, прищурил глаз, прицелился, выстрелил и свалил свирепого коршуна. Другой раз старший брат, Степан, попробовал сразить коршуна, но ничего у него не получилось. Слишком высока была Ель и хитра хищная птица.
Отец, Володя сам видел, знатным был охотником. Сколько б ни извивался, ни танцевал в вышине вальдшнеп, отец мог остановить его на лету. Утки не отличали звука его кряковых дудочек от своих голосов и чучела, сделанные отцовскими руками, принимали за уток. Как бы ни петляли зайцы, ни хитрили лисы, ни пугали медведи и волки, против отца никто не мог устоять. Но зря, без надобности, без разума отец не поднимал ружья. Он любил и охранял лес и никогда не нарушал мудрости лесной жизни. Подрастая и присматриваясь к охоте, Володя постепенно осознавал, что за умением и поступком отца скрывается целая наука, которую, заботясь о лесе, придется ему постигать всю жизнь.
Отец подолгу рассказывал Володе о жизни леса. Случалось, Володя сам вопросами вызывал отца на разговор. Долго не мог он сообразить, как волк задирает лошадь. Отец отвечал неторопливо, обстоятельно, дополняя рассказ жестом, движением. Подберется волк поближе к лошади, схватит за хвост и ждет. Лошадь рвется вперед, тянет хвост - пытается уйти от волка. А волк держит хвост мертвой хваткой и снова ждет. Напряжет лошадь все свои силы, вытянется струной, тогда волк хвост выпустит. Лошадь от неожиданности падет на передние ноги, тут волк и схватит ее за холку. И не отпустит.
С малых лет Володя знал, что лошадь без присмотра далеко в лес отпускать нельзя. Малыш, любимый отцов конь, всегда бродит по лесу с колокольчиком. Не слышно колокольчика, Степан скажет: "Володя, возьми уздечку, приведи Малыша". Володя бежит, бывает, и за семь километров - резвый конь Малыш. Володю Малыш любит. Увидит издали, идет виновато, с понурой головой, тычется мордой в плечо, зовет вскочить на него и уж тогда понесет лихд. Однажды Володя на коне не удержался. Малыш в мгновение притормозил свой бег, остановился, словно врос в землю.
"Для овец, - научал между делом сына Сергей Борисович, - волк еще опаснее, чем для лошади. Овцы от одного только запаха волчьего бесятся". Как-то отец показал Володе, как волк идет на овец. Володя сам увидел, как волк подкрался к овечьему загону и хвост в оконную щель засунул. Овцы тут же каруселью завертелись, заблеяли. Собака Котик завыла. Отец из сарая, где они с Володей спрятались, выстрелил. Волчью тушу притащил в сени. Мать утром дверь отворила и как закричит: "Сергей, батя, волк ожил". Прижала всем телом дверь, в глазах страх. Отец спокойно ее отодвинул. Дверь быстро рванул на себя и, не дав волку опомниться, в упор выстрелил.
"Зверя не надо бояться, - наставлял Володю отец, - зверя надо знать. Будешь кричать, бежать, он тебя настигнет. Обязательно. А увидит, что ты спокоен, сам станет нервничать. Зверь ведь тоже человека боится..."
Володя, чуть повыше ствола подрос, попросил у отца ружье. Сергей Борисович слова не сказал, поехал в Брянск, привез ружье самого малого калибра.
Пришла зима. Приехали охотники, потянулись в лес на толстых коротких лыжах. Такие ляжи в глубокий снег не проваливаются, а волки и медведи красного цвета боятся.
Охотники зверя окружают, а Володе велят в сторонке стоять, во весь голос кричать и из ружья палить. Медведь на крик ни за что не пойдет, он в другую сторону направится, а там как раз и засели охотники. С тех давних пор запряталась в сознании Володи мысль, что "крикун" только пугает, а настоящего дела не делает. Главное же происходит там, где тишина и спокойствие.
Что бы ни случилось, Володя всегда привык видеть отца спокойным и уверенным. Напоролся как-то один человек в лесу на медведя, ранил его, а ружье двухзарядное, и второй патрон отсырел. Этот человек кричит: "Сергей, помоги, медведь задерет!" Отец услышал крик, мигом из-за деревьев выскочил и выстрелил. Медвежья туша тяжелая. Несколько человек на лыжах связкой идут, сани с медвежьей тушей тянут. Шкура достается тому, кто зверя убил. Не ранил, не остановил, а последним выстрелом свалил. И это тоже запомнилось Володе: победителем становится тот, кто умеет завершить дело.
Мама, все дети чувствовали это, сильно уважала отца. И обращалась к нему всегда с надеждой: все он рассудит, и все сумеет, и поступит правильно.
Случалось, мама пожалуется: "Сергей, смотри, пчелы опять в клубок свалились". Отец пчел любил, шесть ульев держал. Лес кругом лиственный, подлесок цветущий. Пчелы хорошо приживаются. А когда шаром у входа в улей висят, значит, у них вторая матка появилась. Вот-вот сорвется шар с прежнего места и полетит искать себе новый дом. Отец научил Володю двухручную пилу гнуть так, чтоб получалось похоже на пчелиное жужжание. Пчелы пойдут на этот звук, сядут роем на дерево. Тут нужно быстро найти матку, осторожно забрать ее, перенести в запасной улей, который заранее приготовлен. За маткой и все новое семейство переселится в собственный дом. Это сложная работа, и, чтобы справиться с ней, Володя во все глаза глядел за каждым движением отца.
Володя ждал, когда отец позовет его с собой в лес. Отец учил его видеть деревья. Сухие, и больные, и молодую поросль. Наставлял, как распознавать грибы и ягоды, различать голоса птиц и следы зверей. Как-то, Володя был еще совсем маленький, отец показал ему на траве черного жучка. Жучок семенил кривыми лапками. Отец сзади поднес палку, жучок замер. Ножки подобрал, превратился в черный незаметный камушек. "Видишь, - сказал отец, - у всякой букашки и то своя мудрость. А человеку пристало быть мудрее всякой другой жизни".
Запомнил и впитал в себя Володя и отцово учение, и его хозяйское отношение к лесу. Увидит отец: кто-то лыко с липы дерет на лапти, оштрафует, и не проси пощады. Если кто-то, не дай бог, тронет в лесу лося, отец ни за что не простит, строго накажет. Обязательно для лосей, для птиц в лесу расставляет кормушки. Каждого спросит, где, в каком месте и какой след заметили, и все задержит в памяти. Целый день пропадает: чистит лес, и лечит, и новый сажает.
И мать, Улита Тихоновна, тоже без дела не сидит. Только солнце поднялось или даже не появилось еще, уже крутится по хозяйству. Хозяйство немалое. Корова Красуля, красная с белой звездочкой во лбу. Молока дает литров пятнадцать-шестнадцать, но капризная. Овцы, свиньи, куры. Лошадь Малыш да собака охотничья - Котик. Всех надо накормить, приласкать, обиходить. А еще огород, да и в поле - хлеба хдут и ее заботы. Но мать вроде никогда и не устает: и голоса не повысит, и слова обидного не скажет. Все в руках у нее горит. Бегает туда-сюда и поет. Голос у матери звучный, и если соберутся родственники или друзья, Улита Тихоновна запевает в кругу, и голос ее звучит лучше всех.Отец слушает, глаз от матери не отрывает.
Ближнее село Журиничи в трех километрах от их лесного домика. Но люди к ним наведываются часто. То, случается, из Журиничей приезжают родственники или знакомые посоветоваться, поговорить о житейских делах. То прибывают люди в лес поохотиться или за каким иным делом. С отцом ведут себя как с лесным хозяином. И Володя рано понял: если человек чувствует себя хозяином в своем деле, то живет спокойно и уверенно. И еще почувствовал Володя, человек черпает силу в близких ему людях. Оттого, что отец с матерью ласковы и уважительны, семья их веселая и дружная. И братья с сестрами по пустякам не ссорятся, а любят и понимают друг друга.
И не видел Володя в своей жизни, что можно от какого-нибудь дела отлынить, отказаться. Скажет мать: "Володенька, возьми, сынок, серп, сходи за крапивой для скотины", - Володя тут же мигом несется за серпом. Попросит отец: "Последышек мой, поставь капканчики", - Володя и эту просьбу выполнит. И что бы ни задумали Анна, Мария, Степан и даже Татьяна, которая старше-то всего на год, Володя всегда готов пойти в помощники. Но и его никто из старших не забывает. И на плоту прокатят, и в Журиничи на школьный праздник возьмут, а то и на станцию Ботагово прихватят посмотреть, как уходят в иные края поезда.
II
В школу Володя пошел - семи лет ему не исполнилось. Дорога до Журиничей была хорошо знакома. В село ездили на подводе к родственникам. Увязывался Последышек за старшими - братом и сестрами в школу. А то и мать просила снести в село молоко. Семья лесника, как и все колхозники, всякий день сдавала государству три литра молока от своей коровы. Татьяна тяготилась ходить в Журиничи. Как-то по дороге потеряла деньги. Мать не бранилась, рассердилась только. И, должно быть, по-своему наказала Татьяну. Позвала меньшого, Володю, сказала ему при дочке: "Теперь ты, сынок, понесешь молоко. Ты мужчина, и я тебе больше доверяю". Володя вздрогнул от радости, хоть и жалко ему было Танюшку. Из сельского магазина носил он матери, если просила, магазинный хлеб, сахар, селедку и аккуратно отдавал зажатую в руке сдачу. Мать никогда не забывала похвалить и благодарила: "Спасибо, сынок, мой помощничек".
Родители думали, Последышек пошел первого сентября провожать в школу старших ребят, а он увидел Марию Яковлевну, знакомую и любимую всеми в Жириничах учительницу, и увязался за ее первоклассниками. Мария Яковлевна за свою долгую и замечательную работу сельской учительницей награждена была орденом Ленина. Всех журинических, и Костиковых тоже, хорошо помнила и Володе не удивлялась. Улыбнулась и строго сказала: "Будешь баловаться, прогоню, а хочешь учиться, учись, скорее профессором станешь". Попросила только, чтоб отец, Сергей Борисович, заглянул к ней в школу.
Улита Тихоновна, не зная, что Володя сидит за партой, сильно волновалась: куда Последышек запропастился? Но когда Володя вернулся из школы учеником, обрадовалась. И отец обрадовался: "Ну, сынок, молодец, ученым лесником будешь". И поехал в Брянск за тетрадками, ручками и карандашами.
Учился Володя старательно и во многих делах успевал быстрее тех, кто был старше его на год, а то и больше. Мария Яковлевна очень им была довольна. Сердилась только, когда Володя рисовал в тетрадках героя-пограничника Карацупу вместе с его собакой. А это случалось довольно часто, потому что Володя раньше всех решал задачки и писал слова. И делать тогда ему было совсем нечего, а без дела сидеть скучно.
Три километра в школу Володя бежал, как на праздник, и так же весело неслась за ним собака - верный друг Котик. Уши у Котика вислые, шерсть гладкая, глаза умные и добрые - все понимают. Но если другие собаки, пока Котик Володьку ждет, задерутся, Котик идет на них грудью, таранит. И не случалось еще, чтобы какая другая собака Котика в схватке осилила. Котик старый и опытный охотник.
Среди радости учения случались, конечно, и невезения. Казались они тогда Володе большими бедами и оттого особенно запоминались. Как-то задала Мария Яковлевна трудную контрольную по арифметике. Сопели, сопели ребята, долго с задачкой справиться не могли. А у Володи задачка сразу получилась. Увидели Ира и Николай, сзади они сидели, что Володя уже потолок изучает, и пихают его в бок - дай, мол, списать.
Володя вроде незаметно на край парты скользнул, но Марию Яковлевну не проведешь. Володя открыл тетрадку с контрольной и прямо застыл на парте. Впервые за все время учения Мария Яковлевна поставила ему "плохо", а а ошибки ни одной не отметила. Сидит Володя, насупился, слезы в глазах кипят. Мария Яковлевна с укоризной на него смотрит, спрашивает: "За что же ты, мой отличничек, плохую отметку получил, коли ошибок у тебя нет?" Володя молчит. Тогда Мария Яковлевна Николаю тот же самый вопрос задает, и Коля тоже молчит, глаз не поднимает. "Так вот, - говорит Мария Яковлевна, - ошибки вы, друзья мои, все же сделали. Не в тетради, так в жизни, а это еще страшнее. Тот, кто списал, у того меньше вина, он только себе плохо сделал. А кто дал списать, тот виноват за двоих, он товарищу навредил. Так что придется вас рассадить, чтоб запомнили: за ошибки в жизни приходится расплачиваться". И побрел Володя на глазах у всего класса к первой парте.
Среди долгих школьных дней выпадали и такие, которые несли в себе не только радости или мелкие неприятности, но становились событием, оборачивались мечтой. И вот таким большим днем запомнилась Володе встреча с героем сражений на Халхин-Голе Егором Васильевичем Прозоровым. Егор Васильевич вернулся в Журиничи с медалью "За отвагу". Такой медали во всей округе никто никогда не видел, и Егору, как первому герою в Журиничах , оказывали особый почет и уважение, избрали председателем сельсовета.
Ребята перед встречей с Прозоровым бегали за полевыми цветами, а в класс пришли все нарядные и никак не могли усидеть за партами. Все вскакивали посмотреть в дверную щель: не идет ли? Наконец, Мария Яковлевна привела героя Прозорова в класс, и ребята совсем близко увидели этого храброго человека. Темно-синие галифе и хромовые сапоги, начищенные до блеска. Форменная, защитного цвета рубаха, а на груди - медаль "За отвагу".
Володя и все его одноклассники к партам присохли, а глазами в Егора Васильевича впились, слушают. Какие там края, где Егору пришлось воевать? Степь, пески, ковыли, а леса и вовсе нет. Вот ведь как бывает, живут люди и без леса. И воды у них мало. И ураганы носятся по степи, песчаные тучи поднимают.
Но пусть солнце палит, или песчаная туча застит глаза, или жажда мучит в дороге, бойцы вск равно идут в бой, выполняют приказ командира.
И вот пришел однажды приказ отбить у врагов сопку. Пошли красноармейцы в атаку. Бились час, бились другой, потеряли товарищей, а победы все нет. Тогда поняли они, что лобовой атакой не осилить им врага и надо заходить в тыл. Оставили малую часть бойцов на прежнем месте, чтобы врагу до поры не раскрыть своей хитрости, а Егор повел за собой остальных красноармейцев в обход сопки. Нельзя верить тому, кто рассказывает, что не страшно в бою. Очень даже страшно, но никто из красноармейцев не дрогнул. Ранило командира, в атаку впереди бойцов пошел Егор Прозоров. И сопку они отбили. За это и получил Егор свою медаль "За отвагу".
Ребята героя Прозорова забросали вопросами, и он на все подробно и охотно ответил. И как в штыковую атаку ходят. И что такое позиционная война. И чем отличается тактика боя от стратегии - очень это трудная штука для понимания. Но интереснее всего объяснял Прозоров, как действует в Красной Армии закон "Один за всех и все за одного", советовал запомнить этот закон. Сказал, что и для пионерской жизни пригодится.
В пионеры Володиных одноклассников принимали в апреле, в день рождения Владимира Ильича Ленина. Володю, хоть он и возрастом не вышел, все же вместе со всеми приняли. Был он лучшим учеником, всякую работу любил и слыл среди ребят добрым товарищем.
Мария привезла Володе из Брянска красный пионерский галстук с зажимом, которым в ту пору галстук скрепляли. Отец купил своему Последышу черный нарядный костюм и белую рубашку. Мать приготовила парадный обед, и все - брат и сестры = собрались дома и ждали Володьку. Старшие дети учились уже в Брянске: Анна и Мария - в педагогическом техникуме, а Степан - в сельскохозяйственном, на лесника, как мечтал отец.
Володька сидел за праздничным столом именинником. Рассказывал, как привели их на площадь перед сельским Советом, к памятнику Ленину, выстроили. И они давали Торжественное обещание.
Комсомольцы повязали им галстуки, а старая коммунистка Мария Яковлевна, которая была не только их учительницей, но еще и директором школы, сказала им слова напутствия. Спросила, готовы ли они бороться за дело партии. И они хором ответили: "Всегда готовы!" Им подарили полевые цветы и устроили для них концерт самодеятельности.
На глазах отца и матери Володя видел слезы, которые они украдкой смахивали, и понимал, что они разделяют его радость и его праздник. И принимают теперь, как равного среди них, взрослых.
III
А через год с небольшим, в июне сорок первого, началась война.
В этот день, выходной же был, ничего еще о войне не зная, запрягли Костиковы своего Малыша в телегу с рессорами и отправились всей семьей в Журиничи к родственникам. Улита Тихоновна надела любимое янтарное ожерелье, которое подарили ей на свадьбу, и оно сверкало на солнце золотистыми лучиками. И мама, вся такая нарядная и веселая, пела дорогой любимые отцовы песни - "Там, вдали за рекой" и "Три танкиста, три веселых друга". Радость их споткнулась о тяжелый и беспокойный взгляд Степана, брата отца, который появился на крыльце, как только заслышал колокольчик Малыша. Он сказал одно только слово: "Война". И все замерли, словно оледенели.
На той же телеге, на какой приехали, забрав с собой дядю Степана, поехали Костиковы к правлению колхоза. Там уже собрались почти все журинические мужики. Сидели, понуро опустив головы, молчали и курили. Володя никогда еще в своей жизни не видел столько взрослых растерянных лиц, и радостное спокойствие, которое сопутствовало Последышу всю его жизнь, вдруг разом покачнулось. Володе стало, как никогда, страшно.
А тут еще прибежал кто-то и крикнул торопливо: "Парашютиста на поле поймали". Впервые Володя услышал слово "диверсант". И прямо перед собой увидал врага. Немец, высокий, светлый, держался дерзко. Ненавистно смотрел на собравшихся у правления людей. Говорил по-русски без всякого акцента, требовал, чтобы отправили его в Брянск к начальству, и скверно ругался. Этот парашютист в одно мгновение перевернул прежнее представление о войне. Раньше казалось, что войны идут где-то далеко от привычной жизни и, сражаясь там, вдали от дома, мужчины возвращаются в родные края героями, как Егор Прозоров, или вовсе не возвращаются. А парашютист привел войну прямо к крыльцу, в родное село Журиничи. И это было ново и жутко.
Председатель колхоза Семен Максимович Матюхин объявил всем, чтобы подковали коней и в сбруе привели к правлению. Лошади тоже должны были идти воевать. В журинические дома посыпались повестки, и мужчины один за другим стали отбывать на войну.
Отцу, Сергею Борисовичу, к тому времени минуло уже пятьдесят, и его взяли не сразу, только в конце июня. Прощался он с семьей и друзьями под любимым своим Большим Дубом. Стол был праздничный, и разговор шумный, и песни те же, что раньше. Только глаза отца смотрели невесело и не светились в них прежняя уверенность и спокойствие. На прощание отец сильными своими руками поднял Володьку высоко к небу. Пронес от Большого Дуба до Вековой Ели, прижал к себе так крепко, словно навсегда хотел соединить с собою, и тихо шепнул: "Прощай, сынок, Последышек мой, теперь ты остаешься за хозяина". При всех, вернувшись к Дубу, снова повторил: "Мать, Владимир теперь остается хозяином". И заторопился в дорогу.
А через несколько дней Володя, как хозяин лесного их дома, помчался в Журиничи на Малыше, чтобы навсегда оставить его там для войны. Малыш жался к Володьке, тыкался мордой в лицо мальчика и плакал, как человек.
Теперь Володя ложился спать последним. Он отвечал за двух женщин - мать и сестру Татьяну. Степан и Мария жили в Брянске и наведывались нечасто. Ответственность за семью обернулась для Володьки чувством незнакомым и хлопотным. Оно обострило его зрение, научило размышлять на несколько ходов вперед, заботиться о семье. В хозяйстве всегда находилось дело: то нужно было сменить подстилку корове, то наколоть дрова, собрать яйца из-под кур, а то и замок сменить и приладить петли металлические, чтоб дверь закрывалась плотно: вдруг какой парашютист - враг забредет?
Враги, по всему было видно, приближались к их дому. Все чаще взлетали над лесом черно-красные всполохи сражений и над головами метались и грохотали фашистские самолеты. Мать то и дело просила Володю сбегать в Журиничи: узнать, нет ли каких новостей или весточки от отца. Отец написал им, что воюет под Смоленском, что враг сильно жмет, но все равно Красная Армия победит, потому что наше дело правое. И он еще вернется, ждите.
И они ждали. Но в дом приходили незнакомые солдаты, усталые и измученные боями и дорогами. Рассказывали, что Орел уже захвачен немцами и враг теснит нашу армию на восток. У всех, кто приходил, мать спрашивала, не встречался ли им Костиков Сергей Борисович, думая, так же, как и Володя, что война идет где-то в одном месте, на одном большом поле. Но никто отца не встречал.
Однажды в дом постучал командир, на петлице у него Володя разглядел три шпалы. За ним ступили в сени еще человек десять бойцов и командиров. Мать дала им умыться, отцову одежду - переодеться, накормила досыта. Потом командир отвел мать в сторону, сказал что-то, чтоб никто не слышал. Поговорили они, а потом Улита Тихоновна позвала Володю, объяснила командиру: отец, мол, оставил его за хозяина. Он парень умный, пионер, во всем вам поможет.
Командир похлопал Володю по плечу, обнял и попросил спрятать оружие. Ушли они вдвоем к Вековой Ели. Отступили пять шагов в сторону, вырыли глубокую яму и спрятали автоматы и револьверы, пистолеты, патроны, гранаты. Забросали листьями , и командир сказал: "Мы вернемся, сынок, сбереги оружие. Наше дело правое, не сомневайся, мы победим". И крепко, как мужчине, пожал Володе руку.
После их ухода остался у Костиковых красавец конь Игрек. Белый, как снег, в голубых яблоках. Летал, как ветер, а остановиться мог в одно мгновение. Только прикоснешься к его холке, он, как в сказке, в тот же миг ложится на землю и застывает как мертвый. Словно собака, умел подавать левую или правую, переднюю или заднюю ногу. И понимал все с полуслова - ученый был конь.
Жизнь в лесном доме очень изменилась теперь. В дом постоянно заглядывали отступавшие на восток красноармейцы, и мать с утра ставила на огонь самые большие чугуны, варила похлебку и картошку. Бойцы приходили голодные, грязные, изможденные, но веру в победу сохраняли, и все, как один, обещали вернуться.
И вдруг... поутру ворвались в дом враги.
Наглые, шумные, заорали "Хенде хох!", похватали, что попалось, даже мясо из чугунка вытащили руками. Сунули Володьке кулак под нос и помчались дальше на мотоциклах.
Мать горько плакала. Ее маленькая плотная фигурка, показалось Володе, и вовсе уменьшилась, и утешить маму Володе было нечем.
А ночью снова пришли свои. Володя, отогнав сон, выскочил из постели, бросился к двери. Лица незваных гостей были знакомые. Все они или почти все приезжали когда-то к отцу поохотиться или по другим делам, и мать обрадовалась им так, словно отца увидела. Всю ночь они шептались при закрытых дверях, и мать успела сказать Володе: "Не волнуйся, сынок, это свои. Они пришли к нам, потому что тут, в лесу, спокойнее. Им надо решать важные задачи". Какие задачи - мать не говорила, а может, и не знала сама. И только много позже догадался Володя, что в ту ночь в их лесном доме рождался партизанский отряд. Это случилось уже в октябре - лес шумел разноцветной осенней листвою и дули холодные и быстрые осенние ветры.
IV
Новости, которые Володя и Таня приносили теперь из Журиничей, становились день ото дня все печальнее. Поначалу немцы располагались в городах, на крупных железнодорожных станциях, в поселках побольше. Но вот настало время, принялись они расползаться по деревням и селам и только лесов побаивались.
Повсюду, и в Журиничах, гитлеровцы вывесили приказы, в которых требовали, чтобы все коммунисты, активисты, командиры Красной Армии явились в гарнизон на железнодорожную станцию Белые Берега. Если же кто укроет у себя активиста, коммуниста или командира, а то и поможет партизанам, обязательно будет расстрелян.
Один раз Вася Дюков, Володин товарищ, учившийся в классе постарше, потихоньку сунул Володьке фашистское объявление, которое мальчишки украдкой сорвали со столба. Вечером, плотно затворив дверь, Володя с матерью и Татьянкой несколько раз прочитали это объявление, написанное хоть и по-русски, но будто не по-нашему:
"Граждане
Кто действует против германских войск, в особенности скрывает, снабжает или чем-либо помогает партизанам, будет подвергнут расстрелу, имущество его будет уничтожено.
Кто спокойно выполняет свою работу и должность и воздержится от всякого действия против германских войск, тому будет обеспечена германскими солдатами жизнь и имущество, безопасность и порядок.
Командующий территорией".
Мама, Улита Тихоновна, посидела молча, подперев голову руками. И вдруг, словно стряхнув с себя чужие дурманящие слова, решительно встала из-за стола, бросила бумажку в огонь, сказала:
- У нас, дети, своя правда. И наш отец за нее пошел воевать.
И снова, как прежде, ставила варить еду для тех, кого называла своими, чтобы хоть на время становился для них родным дом лесника Сергея Борисовича Костикова.
Партизаны все чаще и чаще появлялись у Костиковых ночами. Приходили с ними Степан и Мария. Анна, старшая сестра, перед войной уехала в Кромы, под Орел, учительствовать, и война задержала ее там, разъединила с семьей.
В самом конце октября в Журиничи прибыла немецкая машина.
Несколько наглых гитлеровских солдат с лихой радостью безобразничали по домам и дворам, таская кур и свиней, забирая все, что приглянулось. Тетя Женя, мамина сестра, рассказывала об этом со слезами и отчаянием, стараясь передать Володе возмущение и боль своих односельчан. И все повторяла: "Ничего, наши им тоже дадут жару. Наши тоже не дремлют. Вот наши соберутся с силами". На обратной дороге домой Володя все думал о том, как хорошо жить среди своих. Как спокойно, когда есть кому за тебя заступиться и есть на кого надеяться. Тогда и сам становишься сильнее и увереннее.
Вторую фашистскую машину, направлявшуюся для грабежа в Журиничи, партизаны выследили и устроили засаду. Гитлеровцев всех перестреляли, а машину сожгли. И хотя сгорела всего лишь одна машина среди сотен и тысяч машин, танков и самолетов и уничтожены были только несколько гитлеровских солдат, журинические вздохнули легко и радостно. Впервые после начала войны. Какие ни пришли бы сложности и испытания в жизни, человеку так важно сохранять достоинство. Не умея еще выразить это словами, Володя и Таня почувствовали это сердцем.
Седьмого ноября, в праздник Великой Октябрьской социалистической революции, в свой день рождения, Володя, ничего никому не сказав, достал красный пионерский галстук, который прятал теперь в стволе отцова ружья. Надел его под рубаху, прикрыл надежно курточкой и отправился в Журиничи к тетке. После того, как партизаны "поддали жару" фашистам, настроение у тети Жени поднялось, и надумала она устроить "пир горой" в честь праздника революции и одиннадцатилетия любимого племянника.
Сидя за праздничным обедом, услышали они рокот моторов и увидели в окно, как одна за одной влетели в село на этот раз уже три фашистские машины, а в них - не один десяток гитлеровцев. И снова Володя услышал незнакомое слово "каратели".
Не успели подняться из-за стола, как в дом тети Жени ворвались враги. Муж тети Жени, дядя Никита Прозоров, был коммунистом, колхозным бригадиром, а каратели начали расправу с семей коммунистов и активистов. Мужчины из этих семей давно уже были на фронте или в партизанах, а женщин, стариков и детей выгнали на площадь, вокруг которой частоколом стояли пулеметы. Постепенно на ту же площадь под дулами автоматов согнали и всех остальных жителей села. Заставили стать кругом сзади пулеметов: смотреть и запоминать, как расправляются с теми, кто воспротивился гитлеровским властям.
Осенний холодный ветер быстро выпотрошил из Володи все тепло тети Жениного дома, и Володя никак не мог унять колотившиеся друг о дружку зубы. Он открывал рот, хватал холодный, ранящий горло воздух и переминался с ноги на ногу, не успевая сообразить, что же последует за всем уже случившимся.
Распоряжался долговязый, жилистый немец. Красные руки его, казалось, слишком далеко просунуты в рукава мундира и висят в холодном воздухе раскаленными головешками. Вот он взмахнул своей головешкой, и Володя невольно съежился.
Фашисты у пулеметов зашевелились, будто приготовились к бою. А Володя все еще не мог понять, с кем собираются воевать эти страшные каратели.
И вот сразу все замелькало перед глазами, и, словно из тумана, услышал Володя женский голос: "Изверги, что делаете?" Кулак, который казался огненным, мелькнул в воздухе - раздался выстрел. Женское лицо поползло вниз, к ногам стоящих рядом людей. Володя вдруг понял, что фашист выстрелил в эту женщину и убил ее или ранил.
Подумалось: может, все это сон, страшный сон? Огненный кулак фашиста снова взлетел над головами: "Так будет с каждым, кто убивает солдат фюрера!" И Володя ясно увидел, как кулак-головешка опускается прямо над ним. Вокруг все загрохотало. Раздались выстрелы. Володя потерял себя в этом грохоте.
У дурных вестей быстрые крылья. К вечеру Улита Тихоновна знала уже, что родственников ее, а вместе с ними и ее Последышка, Володю, фашисты расстреляли на площади в Журиничах. И она, не помня себя от горя, бежала в Журиничи, хотя ничем уже не могла помочь погибшему сыну.
Вдруг ей показалось, что она видит его на дороге. Она споткнулась и со всего маху упала. Ударилась, но не почувствовала боли, вскочила - и... нет, не исчезло видение: по дороге шел ее Последышек, хотя вряд ли кто, кроме нее, матери, мог бы сейчас узнать его.
Потеряв привычную для себя быстроту и стремительность в движениях, он казался тенью, собственной тенью. Словно разрядили его душу, лишили силы и радости его тело. И оно растворилось, растаяло в такой широкой теперь курточке. Володя едва передвигал ноги, и эти ноги почему-то больше всего поразили Улиту Тихоновну. Они, казалось, превратились в хрупкие стебельки, готовые вот-вот переломиться.
- Володя, Володенька! - закричала Улита Тихоновна, но голос не слушался ее, срывался, и она почти прошептала: - Сыночек мой родненький, ты ли это? - И вдруг увидела его глаза, седые, бесцветные.
Улита Тихоновна снова не устояла, повалилась к ногам сына. Осторожно, боясь переломить, ухватилась за эти странные ноги-стебельки. Руки ее дрожали. Она почувствовала, что они липнут к брюкам. Кровь. Она сразу поняла: это кровь. Улита Тихоновна поднялась, подхватила сына на руки, не чувствуя тяжести, и снова ощутила руками кровь.
Обливаясь горькими слезами и отогревая сына своим дыханием, понесла она его к дому кустарником, время от времени выглядывая на дорогу.
Не понимая еще, как удалось Володе спастись, потеряв надежду услышать от него хоть какое-то слово, Улита Тихоновна молила только об одном, чтобы сын жил.
Дома с Татьянкой накипятили они воды, осторожно раздели Володю и ахнули, увидев на нем под пропитанными кровью рубахой и курткой красный пионерский галстук. Но ран и даже царапин на теле не было. Стало ясно, что одежда пропиталась кровью расстрелянных односельчан.
Ночью Последышек ужасно кричал. Вскакивал, смотрел, ничего не видя, куда-то в стенку и в забытьи снова кричал.
Несколько дней и ночей Улита Тихоновна и Таня попеременно, а то и вдвоем сидели у Володиной постели, пока не появился в его глазах хоть какой-то признак жизни. А еще через некоторое время не своим, беззвучным голосом Володя рассказал им, что очнулся, почувствовав, будто вдавил его в землю тяжеленный камень. Хотел высвободиться и увидел себя среди трупов и крови. Озноб колотил его, как только он начинал говорить, и мать не хотела тревожить его больную память. Из того немногого, что он сумел рассказать, едва связывая слова, ей удалось понять: спас Володю старик. Какой? Неясно, но какой-то старик, стоявший рядом. Потянул за руку мальчишку и, падая, прикрыл его своим телом. Каждый день и каждую ночь она с благодарностью думала об этом старике, который своею смертью сохранил молодую жизнь.
А Володя все кричал и вскакивал по ночам, не умея прогнать из глаз долговязого фашиста с красными, сверкающими в воздухе кулаками, не в силах загасить в ушах выстрелы пулеметов, крики и стоны детей и женщин.
Ненависть к врагам и боль за своих заполнили все его существо. Ненависть и боль поселились вместе с Костиковыми в их доме, чтобы обернуться желанием мстить.
лауреат премии Союза журналистов СССР.
Рисунки В.Дудкина
I
Родился Володя седьмого ноября, в праздник Великой Октябрьской социалистической революции. И люди, собравшиеся отметить это радостное событие, сулили родителям, что жизнь мальчика будет праздничной и великой.
Володина мать, Улита Тихоновна, задумчиво и светло улыбалась посулам, понимая, что никакая жизнь всякий день и даже год не складывается празднично. Величие же человека она давно определила для себя как достоинство и благородство души. А душу, она хорошо это знала, приходится долго и нелегко воспитывать. До маленького Володьки растила она пятерых детей. И теперь ей казалось, что появление нового ребенка все больше умудряет ее и словно бы раздвигает горизонты ее видения и понимания мира.
Отец Володи, Сергей Борисович, спокойный и обстоятельный, весьма почитаемый в округе лесник и охотник, считал, что каждый человек по-своему велик, а праздничной жизнь не бывает без леса. И он не мыслил себе, что его сыновья уедут, не останутся тут лесниками, как он сам, его отец и отец его отца. Лес и служение лесу в представлении Сергея Борисовича соединяли в себе и праздник, и величие, и жизнь.
Маленького Володьку отец называл Последышем, Последышеком. И как ни старался скрыть свое неуемное чувство от жены, а особенно от старших детей, ему не удавалось. Старшие дети не ревновали. Любви и ласки от отца и матери им хватало, а Володьку, Последышека, они и сами выделяли и холили.
День ото дня Последышек подрастал, и лес для него становился частью его самого, тем родным, понятным и близким местом на земле, без которого не проживешь.
Ранним прохладным утром, едва касаясь босыми ногами росной травы, Володя, казалось, лучше всего слышал лес. Трели. Клекот. Уханье. Стрекотание. Постукивание. Шелест листьев. У деревьев, Володя был убежден, свой язык, который надо научиться понимать.
Когда Володе становилось плохо: нездоровилось или обижало что-то, - он бросался к дереву. Обхватывал руками теплый шероховатый ствол, прижимался к нему и ждал, пока почувствует, как дерево передает ему свою силу.
На поляне против их дома рос Большой Дуб. Этот Большой Дуб не был лесом, он жил среди Костиковых членом семьи. У его крепких корней стоял сколоченный отцом деревянный столик, две скамьи по одну и другую стороны и таганок с решеточкой. На таганке шипели огромные сковороды то с картошкой и яичницей, то с грибами, мясом или дичью. Парились чугунки со щами и картофельным супом. Отец усаживал семью за стол и по-своему руководил этим столом, объясняя детям, что и как в данный момент есть и как при этом себя вести. Раньше отца никто не смел схватить ложку и сказать слово. В этом давным-давно заведенном порядке таились своя красота и мудрость, и каждый вступающий в жизнь должен был усвоить это. Дуб же, десятилетиями присутствовавший при семейных трапезах, казалось, наблюдал, чтобы никакая самая малая капелька нажитой Костиковыми разумности не потерялась, а, напротив, росла и превращалась в общий семейный разум и общее благополучие.
Чуть дальше дуба, на той же поляне перед домом покоилась еще и Вековая Ель, одним только видом своим внушая спокойствие и уверенность. Ель, как и Дуб, тоже воспринималась Костиковыми как родственница, и отец любил повторять детям: "Я рос - ее знал, мой дед о ней говорил, и никто никогда не смел ее тронуть".
На вершину Ели отваживались садиться только коршуны. С этой Ели, которая раза в полтора была выше всех лесных деревьев, хорошо смотрелась добыча. И одно время коршуны повадились за костиковскими курами. Отец взял ружье, прищурил глаз, прицелился, выстрелил и свалил свирепого коршуна. Другой раз старший брат, Степан, попробовал сразить коршуна, но ничего у него не получилось. Слишком высока была Ель и хитра хищная птица.
Отец, Володя сам видел, знатным был охотником. Сколько б ни извивался, ни танцевал в вышине вальдшнеп, отец мог остановить его на лету. Утки не отличали звука его кряковых дудочек от своих голосов и чучела, сделанные отцовскими руками, принимали за уток. Как бы ни петляли зайцы, ни хитрили лисы, ни пугали медведи и волки, против отца никто не мог устоять. Но зря, без надобности, без разума отец не поднимал ружья. Он любил и охранял лес и никогда не нарушал мудрости лесной жизни. Подрастая и присматриваясь к охоте, Володя постепенно осознавал, что за умением и поступком отца скрывается целая наука, которую, заботясь о лесе, придется ему постигать всю жизнь.
Отец подолгу рассказывал Володе о жизни леса. Случалось, Володя сам вопросами вызывал отца на разговор. Долго не мог он сообразить, как волк задирает лошадь. Отец отвечал неторопливо, обстоятельно, дополняя рассказ жестом, движением. Подберется волк поближе к лошади, схватит за хвост и ждет. Лошадь рвется вперед, тянет хвост - пытается уйти от волка. А волк держит хвост мертвой хваткой и снова ждет. Напряжет лошадь все свои силы, вытянется струной, тогда волк хвост выпустит. Лошадь от неожиданности падет на передние ноги, тут волк и схватит ее за холку. И не отпустит.
С малых лет Володя знал, что лошадь без присмотра далеко в лес отпускать нельзя. Малыш, любимый отцов конь, всегда бродит по лесу с колокольчиком. Не слышно колокольчика, Степан скажет: "Володя, возьми уздечку, приведи Малыша". Володя бежит, бывает, и за семь километров - резвый конь Малыш. Володю Малыш любит. Увидит издали, идет виновато, с понурой головой, тычется мордой в плечо, зовет вскочить на него и уж тогда понесет лихд. Однажды Володя на коне не удержался. Малыш в мгновение притормозил свой бег, остановился, словно врос в землю.
"Для овец, - научал между делом сына Сергей Борисович, - волк еще опаснее, чем для лошади. Овцы от одного только запаха волчьего бесятся". Как-то отец показал Володе, как волк идет на овец. Володя сам увидел, как волк подкрался к овечьему загону и хвост в оконную щель засунул. Овцы тут же каруселью завертелись, заблеяли. Собака Котик завыла. Отец из сарая, где они с Володей спрятались, выстрелил. Волчью тушу притащил в сени. Мать утром дверь отворила и как закричит: "Сергей, батя, волк ожил". Прижала всем телом дверь, в глазах страх. Отец спокойно ее отодвинул. Дверь быстро рванул на себя и, не дав волку опомниться, в упор выстрелил.
"Зверя не надо бояться, - наставлял Володю отец, - зверя надо знать. Будешь кричать, бежать, он тебя настигнет. Обязательно. А увидит, что ты спокоен, сам станет нервничать. Зверь ведь тоже человека боится..."
Володя, чуть повыше ствола подрос, попросил у отца ружье. Сергей Борисович слова не сказал, поехал в Брянск, привез ружье самого малого калибра.
Пришла зима. Приехали охотники, потянулись в лес на толстых коротких лыжах. Такие ляжи в глубокий снег не проваливаются, а волки и медведи красного цвета боятся.
Охотники зверя окружают, а Володе велят в сторонке стоять, во весь голос кричать и из ружья палить. Медведь на крик ни за что не пойдет, он в другую сторону направится, а там как раз и засели охотники. С тех давних пор запряталась в сознании Володи мысль, что "крикун" только пугает, а настоящего дела не делает. Главное же происходит там, где тишина и спокойствие.
Что бы ни случилось, Володя всегда привык видеть отца спокойным и уверенным. Напоролся как-то один человек в лесу на медведя, ранил его, а ружье двухзарядное, и второй патрон отсырел. Этот человек кричит: "Сергей, помоги, медведь задерет!" Отец услышал крик, мигом из-за деревьев выскочил и выстрелил. Медвежья туша тяжелая. Несколько человек на лыжах связкой идут, сани с медвежьей тушей тянут. Шкура достается тому, кто зверя убил. Не ранил, не остановил, а последним выстрелом свалил. И это тоже запомнилось Володе: победителем становится тот, кто умеет завершить дело.
Мама, все дети чувствовали это, сильно уважала отца. И обращалась к нему всегда с надеждой: все он рассудит, и все сумеет, и поступит правильно.
Случалось, мама пожалуется: "Сергей, смотри, пчелы опять в клубок свалились". Отец пчел любил, шесть ульев держал. Лес кругом лиственный, подлесок цветущий. Пчелы хорошо приживаются. А когда шаром у входа в улей висят, значит, у них вторая матка появилась. Вот-вот сорвется шар с прежнего места и полетит искать себе новый дом. Отец научил Володю двухручную пилу гнуть так, чтоб получалось похоже на пчелиное жужжание. Пчелы пойдут на этот звук, сядут роем на дерево. Тут нужно быстро найти матку, осторожно забрать ее, перенести в запасной улей, который заранее приготовлен. За маткой и все новое семейство переселится в собственный дом. Это сложная работа, и, чтобы справиться с ней, Володя во все глаза глядел за каждым движением отца.
Володя ждал, когда отец позовет его с собой в лес. Отец учил его видеть деревья. Сухие, и больные, и молодую поросль. Наставлял, как распознавать грибы и ягоды, различать голоса птиц и следы зверей. Как-то, Володя был еще совсем маленький, отец показал ему на траве черного жучка. Жучок семенил кривыми лапками. Отец сзади поднес палку, жучок замер. Ножки подобрал, превратился в черный незаметный камушек. "Видишь, - сказал отец, - у всякой букашки и то своя мудрость. А человеку пристало быть мудрее всякой другой жизни".
Запомнил и впитал в себя Володя и отцово учение, и его хозяйское отношение к лесу. Увидит отец: кто-то лыко с липы дерет на лапти, оштрафует, и не проси пощады. Если кто-то, не дай бог, тронет в лесу лося, отец ни за что не простит, строго накажет. Обязательно для лосей, для птиц в лесу расставляет кормушки. Каждого спросит, где, в каком месте и какой след заметили, и все задержит в памяти. Целый день пропадает: чистит лес, и лечит, и новый сажает.
И мать, Улита Тихоновна, тоже без дела не сидит. Только солнце поднялось или даже не появилось еще, уже крутится по хозяйству. Хозяйство немалое. Корова Красуля, красная с белой звездочкой во лбу. Молока дает литров пятнадцать-шестнадцать, но капризная. Овцы, свиньи, куры. Лошадь Малыш да собака охотничья - Котик. Всех надо накормить, приласкать, обиходить. А еще огород, да и в поле - хлеба хдут и ее заботы. Но мать вроде никогда и не устает: и голоса не повысит, и слова обидного не скажет. Все в руках у нее горит. Бегает туда-сюда и поет. Голос у матери звучный, и если соберутся родственники или друзья, Улита Тихоновна запевает в кругу, и голос ее звучит лучше всех.Отец слушает, глаз от матери не отрывает.
Ближнее село Журиничи в трех километрах от их лесного домика. Но люди к ним наведываются часто. То, случается, из Журиничей приезжают родственники или знакомые посоветоваться, поговорить о житейских делах. То прибывают люди в лес поохотиться или за каким иным делом. С отцом ведут себя как с лесным хозяином. И Володя рано понял: если человек чувствует себя хозяином в своем деле, то живет спокойно и уверенно. И еще почувствовал Володя, человек черпает силу в близких ему людях. Оттого, что отец с матерью ласковы и уважительны, семья их веселая и дружная. И братья с сестрами по пустякам не ссорятся, а любят и понимают друг друга.
И не видел Володя в своей жизни, что можно от какого-нибудь дела отлынить, отказаться. Скажет мать: "Володенька, возьми, сынок, серп, сходи за крапивой для скотины", - Володя тут же мигом несется за серпом. Попросит отец: "Последышек мой, поставь капканчики", - Володя и эту просьбу выполнит. И что бы ни задумали Анна, Мария, Степан и даже Татьяна, которая старше-то всего на год, Володя всегда готов пойти в помощники. Но и его никто из старших не забывает. И на плоту прокатят, и в Журиничи на школьный праздник возьмут, а то и на станцию Ботагово прихватят посмотреть, как уходят в иные края поезда.
II
В школу Володя пошел - семи лет ему не исполнилось. Дорога до Журиничей была хорошо знакома. В село ездили на подводе к родственникам. Увязывался Последышек за старшими - братом и сестрами в школу. А то и мать просила снести в село молоко. Семья лесника, как и все колхозники, всякий день сдавала государству три литра молока от своей коровы. Татьяна тяготилась ходить в Журиничи. Как-то по дороге потеряла деньги. Мать не бранилась, рассердилась только. И, должно быть, по-своему наказала Татьяну. Позвала меньшого, Володю, сказала ему при дочке: "Теперь ты, сынок, понесешь молоко. Ты мужчина, и я тебе больше доверяю". Володя вздрогнул от радости, хоть и жалко ему было Танюшку. Из сельского магазина носил он матери, если просила, магазинный хлеб, сахар, селедку и аккуратно отдавал зажатую в руке сдачу. Мать никогда не забывала похвалить и благодарила: "Спасибо, сынок, мой помощничек".
Родители думали, Последышек пошел первого сентября провожать в школу старших ребят, а он увидел Марию Яковлевну, знакомую и любимую всеми в Жириничах учительницу, и увязался за ее первоклассниками. Мария Яковлевна за свою долгую и замечательную работу сельской учительницей награждена была орденом Ленина. Всех журинических, и Костиковых тоже, хорошо помнила и Володе не удивлялась. Улыбнулась и строго сказала: "Будешь баловаться, прогоню, а хочешь учиться, учись, скорее профессором станешь". Попросила только, чтоб отец, Сергей Борисович, заглянул к ней в школу.
Улита Тихоновна, не зная, что Володя сидит за партой, сильно волновалась: куда Последышек запропастился? Но когда Володя вернулся из школы учеником, обрадовалась. И отец обрадовался: "Ну, сынок, молодец, ученым лесником будешь". И поехал в Брянск за тетрадками, ручками и карандашами.
Учился Володя старательно и во многих делах успевал быстрее тех, кто был старше его на год, а то и больше. Мария Яковлевна очень им была довольна. Сердилась только, когда Володя рисовал в тетрадках героя-пограничника Карацупу вместе с его собакой. А это случалось довольно часто, потому что Володя раньше всех решал задачки и писал слова. И делать тогда ему было совсем нечего, а без дела сидеть скучно.
Три километра в школу Володя бежал, как на праздник, и так же весело неслась за ним собака - верный друг Котик. Уши у Котика вислые, шерсть гладкая, глаза умные и добрые - все понимают. Но если другие собаки, пока Котик Володьку ждет, задерутся, Котик идет на них грудью, таранит. И не случалось еще, чтобы какая другая собака Котика в схватке осилила. Котик старый и опытный охотник.
Среди радости учения случались, конечно, и невезения. Казались они тогда Володе большими бедами и оттого особенно запоминались. Как-то задала Мария Яковлевна трудную контрольную по арифметике. Сопели, сопели ребята, долго с задачкой справиться не могли. А у Володи задачка сразу получилась. Увидели Ира и Николай, сзади они сидели, что Володя уже потолок изучает, и пихают его в бок - дай, мол, списать.
Володя вроде незаметно на край парты скользнул, но Марию Яковлевну не проведешь. Володя открыл тетрадку с контрольной и прямо застыл на парте. Впервые за все время учения Мария Яковлевна поставила ему "плохо", а а ошибки ни одной не отметила. Сидит Володя, насупился, слезы в глазах кипят. Мария Яковлевна с укоризной на него смотрит, спрашивает: "За что же ты, мой отличничек, плохую отметку получил, коли ошибок у тебя нет?" Володя молчит. Тогда Мария Яковлевна Николаю тот же самый вопрос задает, и Коля тоже молчит, глаз не поднимает. "Так вот, - говорит Мария Яковлевна, - ошибки вы, друзья мои, все же сделали. Не в тетради, так в жизни, а это еще страшнее. Тот, кто списал, у того меньше вина, он только себе плохо сделал. А кто дал списать, тот виноват за двоих, он товарищу навредил. Так что придется вас рассадить, чтоб запомнили: за ошибки в жизни приходится расплачиваться". И побрел Володя на глазах у всего класса к первой парте.
Среди долгих школьных дней выпадали и такие, которые несли в себе не только радости или мелкие неприятности, но становились событием, оборачивались мечтой. И вот таким большим днем запомнилась Володе встреча с героем сражений на Халхин-Голе Егором Васильевичем Прозоровым. Егор Васильевич вернулся в Журиничи с медалью "За отвагу". Такой медали во всей округе никто никогда не видел, и Егору, как первому герою в Журиничах , оказывали особый почет и уважение, избрали председателем сельсовета.
Ребята перед встречей с Прозоровым бегали за полевыми цветами, а в класс пришли все нарядные и никак не могли усидеть за партами. Все вскакивали посмотреть в дверную щель: не идет ли? Наконец, Мария Яковлевна привела героя Прозорова в класс, и ребята совсем близко увидели этого храброго человека. Темно-синие галифе и хромовые сапоги, начищенные до блеска. Форменная, защитного цвета рубаха, а на груди - медаль "За отвагу".
Володя и все его одноклассники к партам присохли, а глазами в Егора Васильевича впились, слушают. Какие там края, где Егору пришлось воевать? Степь, пески, ковыли, а леса и вовсе нет. Вот ведь как бывает, живут люди и без леса. И воды у них мало. И ураганы носятся по степи, песчаные тучи поднимают.
Но пусть солнце палит, или песчаная туча застит глаза, или жажда мучит в дороге, бойцы вск равно идут в бой, выполняют приказ командира.
И вот пришел однажды приказ отбить у врагов сопку. Пошли красноармейцы в атаку. Бились час, бились другой, потеряли товарищей, а победы все нет. Тогда поняли они, что лобовой атакой не осилить им врага и надо заходить в тыл. Оставили малую часть бойцов на прежнем месте, чтобы врагу до поры не раскрыть своей хитрости, а Егор повел за собой остальных красноармейцев в обход сопки. Нельзя верить тому, кто рассказывает, что не страшно в бою. Очень даже страшно, но никто из красноармейцев не дрогнул. Ранило командира, в атаку впереди бойцов пошел Егор Прозоров. И сопку они отбили. За это и получил Егор свою медаль "За отвагу".
Ребята героя Прозорова забросали вопросами, и он на все подробно и охотно ответил. И как в штыковую атаку ходят. И что такое позиционная война. И чем отличается тактика боя от стратегии - очень это трудная штука для понимания. Но интереснее всего объяснял Прозоров, как действует в Красной Армии закон "Один за всех и все за одного", советовал запомнить этот закон. Сказал, что и для пионерской жизни пригодится.
В пионеры Володиных одноклассников принимали в апреле, в день рождения Владимира Ильича Ленина. Володю, хоть он и возрастом не вышел, все же вместе со всеми приняли. Был он лучшим учеником, всякую работу любил и слыл среди ребят добрым товарищем.
Мария привезла Володе из Брянска красный пионерский галстук с зажимом, которым в ту пору галстук скрепляли. Отец купил своему Последышу черный нарядный костюм и белую рубашку. Мать приготовила парадный обед, и все - брат и сестры = собрались дома и ждали Володьку. Старшие дети учились уже в Брянске: Анна и Мария - в педагогическом техникуме, а Степан - в сельскохозяйственном, на лесника, как мечтал отец.
Володька сидел за праздничным столом именинником. Рассказывал, как привели их на площадь перед сельским Советом, к памятнику Ленину, выстроили. И они давали Торжественное обещание.
Комсомольцы повязали им галстуки, а старая коммунистка Мария Яковлевна, которая была не только их учительницей, но еще и директором школы, сказала им слова напутствия. Спросила, готовы ли они бороться за дело партии. И они хором ответили: "Всегда готовы!" Им подарили полевые цветы и устроили для них концерт самодеятельности.
На глазах отца и матери Володя видел слезы, которые они украдкой смахивали, и понимал, что они разделяют его радость и его праздник. И принимают теперь, как равного среди них, взрослых.
III
А через год с небольшим, в июне сорок первого, началась война.
В этот день, выходной же был, ничего еще о войне не зная, запрягли Костиковы своего Малыша в телегу с рессорами и отправились всей семьей в Журиничи к родственникам. Улита Тихоновна надела любимое янтарное ожерелье, которое подарили ей на свадьбу, и оно сверкало на солнце золотистыми лучиками. И мама, вся такая нарядная и веселая, пела дорогой любимые отцовы песни - "Там, вдали за рекой" и "Три танкиста, три веселых друга". Радость их споткнулась о тяжелый и беспокойный взгляд Степана, брата отца, который появился на крыльце, как только заслышал колокольчик Малыша. Он сказал одно только слово: "Война". И все замерли, словно оледенели.
На той же телеге, на какой приехали, забрав с собой дядю Степана, поехали Костиковы к правлению колхоза. Там уже собрались почти все журинические мужики. Сидели, понуро опустив головы, молчали и курили. Володя никогда еще в своей жизни не видел столько взрослых растерянных лиц, и радостное спокойствие, которое сопутствовало Последышу всю его жизнь, вдруг разом покачнулось. Володе стало, как никогда, страшно.
А тут еще прибежал кто-то и крикнул торопливо: "Парашютиста на поле поймали". Впервые Володя услышал слово "диверсант". И прямо перед собой увидал врага. Немец, высокий, светлый, держался дерзко. Ненавистно смотрел на собравшихся у правления людей. Говорил по-русски без всякого акцента, требовал, чтобы отправили его в Брянск к начальству, и скверно ругался. Этот парашютист в одно мгновение перевернул прежнее представление о войне. Раньше казалось, что войны идут где-то далеко от привычной жизни и, сражаясь там, вдали от дома, мужчины возвращаются в родные края героями, как Егор Прозоров, или вовсе не возвращаются. А парашютист привел войну прямо к крыльцу, в родное село Журиничи. И это было ново и жутко.
Председатель колхоза Семен Максимович Матюхин объявил всем, чтобы подковали коней и в сбруе привели к правлению. Лошади тоже должны были идти воевать. В журинические дома посыпались повестки, и мужчины один за другим стали отбывать на войну.
Отцу, Сергею Борисовичу, к тому времени минуло уже пятьдесят, и его взяли не сразу, только в конце июня. Прощался он с семьей и друзьями под любимым своим Большим Дубом. Стол был праздничный, и разговор шумный, и песни те же, что раньше. Только глаза отца смотрели невесело и не светились в них прежняя уверенность и спокойствие. На прощание отец сильными своими руками поднял Володьку высоко к небу. Пронес от Большого Дуба до Вековой Ели, прижал к себе так крепко, словно навсегда хотел соединить с собою, и тихо шепнул: "Прощай, сынок, Последышек мой, теперь ты остаешься за хозяина". При всех, вернувшись к Дубу, снова повторил: "Мать, Владимир теперь остается хозяином". И заторопился в дорогу.
А через несколько дней Володя, как хозяин лесного их дома, помчался в Журиничи на Малыше, чтобы навсегда оставить его там для войны. Малыш жался к Володьке, тыкался мордой в лицо мальчика и плакал, как человек.
Теперь Володя ложился спать последним. Он отвечал за двух женщин - мать и сестру Татьяну. Степан и Мария жили в Брянске и наведывались нечасто. Ответственность за семью обернулась для Володьки чувством незнакомым и хлопотным. Оно обострило его зрение, научило размышлять на несколько ходов вперед, заботиться о семье. В хозяйстве всегда находилось дело: то нужно было сменить подстилку корове, то наколоть дрова, собрать яйца из-под кур, а то и замок сменить и приладить петли металлические, чтоб дверь закрывалась плотно: вдруг какой парашютист - враг забредет?
Враги, по всему было видно, приближались к их дому. Все чаще взлетали над лесом черно-красные всполохи сражений и над головами метались и грохотали фашистские самолеты. Мать то и дело просила Володю сбегать в Журиничи: узнать, нет ли каких новостей или весточки от отца. Отец написал им, что воюет под Смоленском, что враг сильно жмет, но все равно Красная Армия победит, потому что наше дело правое. И он еще вернется, ждите.
И они ждали. Но в дом приходили незнакомые солдаты, усталые и измученные боями и дорогами. Рассказывали, что Орел уже захвачен немцами и враг теснит нашу армию на восток. У всех, кто приходил, мать спрашивала, не встречался ли им Костиков Сергей Борисович, думая, так же, как и Володя, что война идет где-то в одном месте, на одном большом поле. Но никто отца не встречал.
Однажды в дом постучал командир, на петлице у него Володя разглядел три шпалы. За ним ступили в сени еще человек десять бойцов и командиров. Мать дала им умыться, отцову одежду - переодеться, накормила досыта. Потом командир отвел мать в сторону, сказал что-то, чтоб никто не слышал. Поговорили они, а потом Улита Тихоновна позвала Володю, объяснила командиру: отец, мол, оставил его за хозяина. Он парень умный, пионер, во всем вам поможет.
Командир похлопал Володю по плечу, обнял и попросил спрятать оружие. Ушли они вдвоем к Вековой Ели. Отступили пять шагов в сторону, вырыли глубокую яму и спрятали автоматы и револьверы, пистолеты, патроны, гранаты. Забросали листьями , и командир сказал: "Мы вернемся, сынок, сбереги оружие. Наше дело правое, не сомневайся, мы победим". И крепко, как мужчине, пожал Володе руку.
После их ухода остался у Костиковых красавец конь Игрек. Белый, как снег, в голубых яблоках. Летал, как ветер, а остановиться мог в одно мгновение. Только прикоснешься к его холке, он, как в сказке, в тот же миг ложится на землю и застывает как мертвый. Словно собака, умел подавать левую или правую, переднюю или заднюю ногу. И понимал все с полуслова - ученый был конь.
Жизнь в лесном доме очень изменилась теперь. В дом постоянно заглядывали отступавшие на восток красноармейцы, и мать с утра ставила на огонь самые большие чугуны, варила похлебку и картошку. Бойцы приходили голодные, грязные, изможденные, но веру в победу сохраняли, и все, как один, обещали вернуться.
И вдруг... поутру ворвались в дом враги.
Наглые, шумные, заорали "Хенде хох!", похватали, что попалось, даже мясо из чугунка вытащили руками. Сунули Володьке кулак под нос и помчались дальше на мотоциклах.
Мать горько плакала. Ее маленькая плотная фигурка, показалось Володе, и вовсе уменьшилась, и утешить маму Володе было нечем.
А ночью снова пришли свои. Володя, отогнав сон, выскочил из постели, бросился к двери. Лица незваных гостей были знакомые. Все они или почти все приезжали когда-то к отцу поохотиться или по другим делам, и мать обрадовалась им так, словно отца увидела. Всю ночь они шептались при закрытых дверях, и мать успела сказать Володе: "Не волнуйся, сынок, это свои. Они пришли к нам, потому что тут, в лесу, спокойнее. Им надо решать важные задачи". Какие задачи - мать не говорила, а может, и не знала сама. И только много позже догадался Володя, что в ту ночь в их лесном доме рождался партизанский отряд. Это случилось уже в октябре - лес шумел разноцветной осенней листвою и дули холодные и быстрые осенние ветры.
IV
Новости, которые Володя и Таня приносили теперь из Журиничей, становились день ото дня все печальнее. Поначалу немцы располагались в городах, на крупных железнодорожных станциях, в поселках побольше. Но вот настало время, принялись они расползаться по деревням и селам и только лесов побаивались.
Повсюду, и в Журиничах, гитлеровцы вывесили приказы, в которых требовали, чтобы все коммунисты, активисты, командиры Красной Армии явились в гарнизон на железнодорожную станцию Белые Берега. Если же кто укроет у себя активиста, коммуниста или командира, а то и поможет партизанам, обязательно будет расстрелян.
Один раз Вася Дюков, Володин товарищ, учившийся в классе постарше, потихоньку сунул Володьке фашистское объявление, которое мальчишки украдкой сорвали со столба. Вечером, плотно затворив дверь, Володя с матерью и Татьянкой несколько раз прочитали это объявление, написанное хоть и по-русски, но будто не по-нашему:
"Граждане
Кто действует против германских войск, в особенности скрывает, снабжает или чем-либо помогает партизанам, будет подвергнут расстрелу, имущество его будет уничтожено.
Кто спокойно выполняет свою работу и должность и воздержится от всякого действия против германских войск, тому будет обеспечена германскими солдатами жизнь и имущество, безопасность и порядок.
Командующий территорией".
Мама, Улита Тихоновна, посидела молча, подперев голову руками. И вдруг, словно стряхнув с себя чужие дурманящие слова, решительно встала из-за стола, бросила бумажку в огонь, сказала:
- У нас, дети, своя правда. И наш отец за нее пошел воевать.
И снова, как прежде, ставила варить еду для тех, кого называла своими, чтобы хоть на время становился для них родным дом лесника Сергея Борисовича Костикова.
Партизаны все чаще и чаще появлялись у Костиковых ночами. Приходили с ними Степан и Мария. Анна, старшая сестра, перед войной уехала в Кромы, под Орел, учительствовать, и война задержала ее там, разъединила с семьей.
В самом конце октября в Журиничи прибыла немецкая машина.
Несколько наглых гитлеровских солдат с лихой радостью безобразничали по домам и дворам, таская кур и свиней, забирая все, что приглянулось. Тетя Женя, мамина сестра, рассказывала об этом со слезами и отчаянием, стараясь передать Володе возмущение и боль своих односельчан. И все повторяла: "Ничего, наши им тоже дадут жару. Наши тоже не дремлют. Вот наши соберутся с силами". На обратной дороге домой Володя все думал о том, как хорошо жить среди своих. Как спокойно, когда есть кому за тебя заступиться и есть на кого надеяться. Тогда и сам становишься сильнее и увереннее.
Вторую фашистскую машину, направлявшуюся для грабежа в Журиничи, партизаны выследили и устроили засаду. Гитлеровцев всех перестреляли, а машину сожгли. И хотя сгорела всего лишь одна машина среди сотен и тысяч машин, танков и самолетов и уничтожены были только несколько гитлеровских солдат, журинические вздохнули легко и радостно. Впервые после начала войны. Какие ни пришли бы сложности и испытания в жизни, человеку так важно сохранять достоинство. Не умея еще выразить это словами, Володя и Таня почувствовали это сердцем.
Седьмого ноября, в праздник Великой Октябрьской социалистической революции, в свой день рождения, Володя, ничего никому не сказав, достал красный пионерский галстук, который прятал теперь в стволе отцова ружья. Надел его под рубаху, прикрыл надежно курточкой и отправился в Журиничи к тетке. После того, как партизаны "поддали жару" фашистам, настроение у тети Жени поднялось, и надумала она устроить "пир горой" в честь праздника революции и одиннадцатилетия любимого племянника.
Сидя за праздничным обедом, услышали они рокот моторов и увидели в окно, как одна за одной влетели в село на этот раз уже три фашистские машины, а в них - не один десяток гитлеровцев. И снова Володя услышал незнакомое слово "каратели".
Не успели подняться из-за стола, как в дом тети Жени ворвались враги. Муж тети Жени, дядя Никита Прозоров, был коммунистом, колхозным бригадиром, а каратели начали расправу с семей коммунистов и активистов. Мужчины из этих семей давно уже были на фронте или в партизанах, а женщин, стариков и детей выгнали на площадь, вокруг которой частоколом стояли пулеметы. Постепенно на ту же площадь под дулами автоматов согнали и всех остальных жителей села. Заставили стать кругом сзади пулеметов: смотреть и запоминать, как расправляются с теми, кто воспротивился гитлеровским властям.
Осенний холодный ветер быстро выпотрошил из Володи все тепло тети Жениного дома, и Володя никак не мог унять колотившиеся друг о дружку зубы. Он открывал рот, хватал холодный, ранящий горло воздух и переминался с ноги на ногу, не успевая сообразить, что же последует за всем уже случившимся.
Распоряжался долговязый, жилистый немец. Красные руки его, казалось, слишком далеко просунуты в рукава мундира и висят в холодном воздухе раскаленными головешками. Вот он взмахнул своей головешкой, и Володя невольно съежился.
Фашисты у пулеметов зашевелились, будто приготовились к бою. А Володя все еще не мог понять, с кем собираются воевать эти страшные каратели.
И вот сразу все замелькало перед глазами, и, словно из тумана, услышал Володя женский голос: "Изверги, что делаете?" Кулак, который казался огненным, мелькнул в воздухе - раздался выстрел. Женское лицо поползло вниз, к ногам стоящих рядом людей. Володя вдруг понял, что фашист выстрелил в эту женщину и убил ее или ранил.
Подумалось: может, все это сон, страшный сон? Огненный кулак фашиста снова взлетел над головами: "Так будет с каждым, кто убивает солдат фюрера!" И Володя ясно увидел, как кулак-головешка опускается прямо над ним. Вокруг все загрохотало. Раздались выстрелы. Володя потерял себя в этом грохоте.
У дурных вестей быстрые крылья. К вечеру Улита Тихоновна знала уже, что родственников ее, а вместе с ними и ее Последышка, Володю, фашисты расстреляли на площади в Журиничах. И она, не помня себя от горя, бежала в Журиничи, хотя ничем уже не могла помочь погибшему сыну.
Вдруг ей показалось, что она видит его на дороге. Она споткнулась и со всего маху упала. Ударилась, но не почувствовала боли, вскочила - и... нет, не исчезло видение: по дороге шел ее Последышек, хотя вряд ли кто, кроме нее, матери, мог бы сейчас узнать его.
Потеряв привычную для себя быстроту и стремительность в движениях, он казался тенью, собственной тенью. Словно разрядили его душу, лишили силы и радости его тело. И оно растворилось, растаяло в такой широкой теперь курточке. Володя едва передвигал ноги, и эти ноги почему-то больше всего поразили Улиту Тихоновну. Они, казалось, превратились в хрупкие стебельки, готовые вот-вот переломиться.
- Володя, Володенька! - закричала Улита Тихоновна, но голос не слушался ее, срывался, и она почти прошептала: - Сыночек мой родненький, ты ли это? - И вдруг увидела его глаза, седые, бесцветные.
Улита Тихоновна снова не устояла, повалилась к ногам сына. Осторожно, боясь переломить, ухватилась за эти странные ноги-стебельки. Руки ее дрожали. Она почувствовала, что они липнут к брюкам. Кровь. Она сразу поняла: это кровь. Улита Тихоновна поднялась, подхватила сына на руки, не чувствуя тяжести, и снова ощутила руками кровь.
Обливаясь горькими слезами и отогревая сына своим дыханием, понесла она его к дому кустарником, время от времени выглядывая на дорогу.
Не понимая еще, как удалось Володе спастись, потеряв надежду услышать от него хоть какое-то слово, Улита Тихоновна молила только об одном, чтобы сын жил.
Дома с Татьянкой накипятили они воды, осторожно раздели Володю и ахнули, увидев на нем под пропитанными кровью рубахой и курткой красный пионерский галстук. Но ран и даже царапин на теле не было. Стало ясно, что одежда пропиталась кровью расстрелянных односельчан.
Ночью Последышек ужасно кричал. Вскакивал, смотрел, ничего не видя, куда-то в стенку и в забытьи снова кричал.
Несколько дней и ночей Улита Тихоновна и Таня попеременно, а то и вдвоем сидели у Володиной постели, пока не появился в его глазах хоть какой-то признак жизни. А еще через некоторое время не своим, беззвучным голосом Володя рассказал им, что очнулся, почувствовав, будто вдавил его в землю тяжеленный камень. Хотел высвободиться и увидел себя среди трупов и крови. Озноб колотил его, как только он начинал говорить, и мать не хотела тревожить его больную память. Из того немногого, что он сумел рассказать, едва связывая слова, ей удалось понять: спас Володю старик. Какой? Неясно, но какой-то старик, стоявший рядом. Потянул за руку мальчишку и, падая, прикрыл его своим телом. Каждый день и каждую ночь она с благодарностью думала об этом старике, который своею смертью сохранил молодую жизнь.
А Володя все кричал и вскакивал по ночам, не умея прогнать из глаз долговязого фашиста с красными, сверкающими в воздухе кулаками, не в силах загасить в ушах выстрелы пулеметов, крики и стоны детей и женщин.
Ненависть к врагам и боль за своих заполнили все его существо. Ненависть и боль поселились вместе с Костиковыми в их доме, чтобы обернуться желанием мстить.
-
