"...В книгах живут думы прошедших времен..." (Карлейль Т.)

На Гран-рю * (стр.1)


 

   Повесть
 
  
 
   М. Прилежаева
 
   Рис. С. Трофимова
 
 
 
  1
 
   Живи он где-нибудь в российской деревеньке, его прозвали бы Сорвиголовой. И дома, в чужедальних от нас краях, за ним с малых лет повелось похожее прозвище, а говорилось оно по-своему: Касе-Ку.
   Касе-Ку был шустрым мальчонкой, все бегом, всюду бегом. Товарищей тьма. Но теперь на игры и веселье у него оставалось времени не много.
   Отец раным-рано уходил на кожевенный завод: "заводишко" - язвили видавшие виды старики.
   Немного позднее, в назначенный час, Жюстена поднимал будильник. Они с отцом пуще глаза берегли его. Во-первых, мамина память, она получила его среди немногих предметов, выделенных ей в приданое. Во-вторых, без его звонка Жюстен спал 
бы до обеда. Впрочем, обед еще надо сварить. Кто его сварит? Жюстен. Все домашние дела на нем.
   Наскоро уплетя сухую булку с чашкой остывшего кофе, он несется в школу.
   Сначала по дороге - к тетушке Мушетте, пока она не отправилась куда-нибудь по делам.

 
- Регарде! - закричал Жюстен.
 
- Поглядите. - Они остановились напротив памятника на площади.
    Тетушка Мушетта обитает в стареньком каменном домишке, с низкой мансардой, покрытой островерхой черепичной кровлей, как живет большинство небогатых поселян их полудеревни-полугородка. Между первым и вторым этажами широкая жестяная вывеска броскими ярко-желтыми буквами извещает население: "Булочная". О том же говорит вырезанный из дерева, раскрашенный желтой до золотистости краской крендель. Всевозможных фасонов, вкусов и цен пшеничные булки и хлебы, живописно разложенные на прилавках булочной, дразнят аппетит. Жюстена подмывает стащить из высокого короба плюшку, но он редко рискует: у тетушки Мушетты , что носит белоснежный передник и чепец с оборками, зоркое зрение. Жюстен покупает на выданные отцом несколько су ежедневную порцию хлеба, засовывает в школьную сумку и несется в класс.
   Как правило, на первый урок опаздывает. Учитель грозит линейкой.
   - Извините, месье!
   Учитель, еще молодой, длинный, костлявый, с чуть лысеющей макушкой и тонкими нервными пальцами, и так и сяк вертит окаянную линейку, которой нередко довольно-таки чувствительно хлопает по рукам провинившегося ученика. Говорят, учителю изменила девушка, сбежав от него накануне венца, потому он такой раздраженный. Но мало ли что говорят, может быть, у него просто болит живот.
   Жюстен не очень любит учиться. Особенно сейчас, в майские солнечные дни. В лугах цветут красные маки, ветерок качает оранжевые и голубые ирисы на длинных стеблях, а в небе ликуют жаворонки.
 
   Закатиться бы с удочкой на Иветту, наловить котелок мелкой рыбешки и сварить уху. При одной мысли об ухе текут слюнки. Но школа не ждет, а отсидев уроки, Жюстен вприпрыжку бежит домой мастерить к приходу отца обед: картофельный суп и макароны. Почти всегда одно и то же. Жаркое из молодой конины они едят по воскресеньям, и тогда обед готовит сам отец.
 
   Сегодня будни, и отец, съев картофельный суп и макароны, снова бредет на завод и остается там до позднего вечера. Он не такой старый, но горбится, в груди у него что-то сипит.
   Жюстен с отцом живут в маленьком, ветхом, как у тетушки Мушетты, двухэтажном узеньком домике. Ютятся в комнатенке на мансарде - тут и кухня, и спальня. Зимой холодновато, летом жарко.
   Жюстен быстро стряпает обед. Невелика премудрость! В одну кастрюльку летит картофелина с луковицей, в другую макароны, опять же с луковицей.
   - Линейку в школе не заработал, Касе-Ку? - спрашивает за обедом отец.
   - Вот еще! - храбрится Жюстен.
   - Гм, кхэ.
   Отец молчалив, они мало разговаривают. Оба заняты делом.
   Сегодня после обеда Жюстен должен выстирать отцову и свою рубашки. Уроки? Вечером полистает учебники, а сначала немного пошатается по улице. Иногда ему является мысль встретить паровичок с несколькими вагончиками, везущими пассажиров - почти всегда односельчан. Парижане редко приезжают к ним в Лонжюмо. Нечего им здесь делать. Красот особенных нет. Красоты в других департаментах Франции: величественные горы в белых шапках, с текущими вдоль ущелий снеговыми потоками, цветные равнины по берегам неполноводных рек, лучезарное Средиземное море, точные, будто по часам, приливы и отливы туманного Ла-Манша. Там Жюстен пока не бывал, все впереди.
 
   Сейчас, в измятой соломенной шляпе, стоптанных сабо, сунув руки в карманы коротких штанов, он важно шествует, словно господский сын из соседнего замка. Правда, тот чаще разъезжает на коляске.
   Ребят на улице не видно, и Жюстен в одиночку приходит на платформу. Ему нравится ловить звук приближающегося паровичка. Пых-пых! - доносится издали. Громче, ближе, и вот он, горячий, дышащий паром, с маслянистыми черными боками. Машинист, высунув из окошечка чумазое белозубое лицо, хохочет. Он местный, молоденькая жена иногда поджидает его на платформе.
   В будущем Касе-Ку станет рабочим паровозо-строительного завода. Или для начала хотя бы ремонтного депо. Кое-что он уже разузнал, куда толкаться, чтобы получить работу через четыре года, когда исполнится пятнадцать лет.
 
   Паровичок прибыл. Здорово, дружище. Жюстен искренне приветствует тяжело дышащий паровичок, веселого машиниста. И... что такое? Жюстен не помнит, чтобы на паровичке прибывали парижане. На памяти Касе-Ку не случалось такого.
   А тут из вагона спускается дама. В светлом костюме, широкополой шляпе с лентами. Во Франции шляпы с лентами и цветами носят городские дамы из "общества". Если ты без шляпы, простоволосая или в чепчике с оборками, как у тетушки Мушетты,  значит - простолюдинка. Жюстену чаще встречаются простолюдинки. Хороша приезжая дама! Жюстен мало смыслит в женской красоте, а тут залюбовался. Нежный овал лица, огромные яркие глаза. Взгляда не оторвешь, так хороша! С нею мальчик. Наверное, ровесник Жюстена. Кто они? Куда они? Зачем они в Лонжюмо?
 
   Красивая парижанка остановилась у вагона, неуверенно оглядываясь. Ясно: не знает, как найти нужный адрес. Касе-Ку мигом подскочил.
   - Мадам, я могу вам помочь? Хотите, провожу? Вам куда?
   - Гран-рю, дом 91.
   - Мы как раз недалеко живем, - обрадовался Жюстен. - Мой отец рабочий кожевенного завода, может, слышали о нашем заводе? Вы, наверное, приехали навестить нашего соседа. Он тоже приезжий, снимает две комнаты, его хозяин изготовляет горчицу, а не очень-то разбогател на горчице. У приезжего - супруга и гран-мер мадам Елизавет.
   Так он болтал, неся небольшой чемодан. Мальчик нес саквояж. Приезжие с любопытством поглядывали по сторонам.  Гран-рю, главная улица в Лонжюмо, длинная-предлинная, застроенная небольшими двухэтажными домиками, с виду в общем-то  хорошенькими, покрашенными в разные цвета, похожими один на другой, как братья-близнецы. А садов почти не видно. Сады позади домов.
   - Регарде, регарде, - через несколько минут закричал Жюстен, предлагая остановиться.
   Они остановились против памятника на тесненькой площади. Юноша в коротком камзоле и ботфортах - сапогах с раструбами выше коленей, в похожей на цилиндр шляпе, мечтательно опирался на барельеф постамента.
 
   - Почтальон из Лонжюмо, - важно оповестил Жюстен. - Один композитор из прошлого написал такую оперу и прославил Лонжюмо. Почему? Потому что когда-то давно здесь была почтовая станция, отдых перед Парижем.
   - У вас тихо, - заметила парижанка, когда, полюбовавшись памятником, они отправились дальше.
   - О, мадам! Это только днем. А закатится солнце, и потоком поедут повозки, авто, тележки. Едут: грохот на всю ночь до утра. Потому у нас и дачники не поселяются, что грохот на всю ночь. Но можно привыкнуть, мы привыкли. Это крестьяне и фермеры везут в Париж на рынок продукты: мясо, овощи, фрукты. Без конца, без конца! У вас в Париже колоссальный рынок, огромный! Тысячи продавцов, тысячи покупателей. Наш учитель рассказывал, один писатель назвал этот рынок "Чревом Парижа". Чрево значит брюхо. Прожорливое брюхо у Парижа. Ха-ха! А как тебя зовут? - обратился к мальчику Жюстен.
   - Андрей. А мою маму - Инесса. Мы приехали сюда навестить месье Ильина, он близкий мамин знакомый. Еще я тебя познакомлю с Зиной и Мишей Мазановыми.
   - Тоже из Парижа?
   - Д-да, - как-то не очень уверенно отозвался Андрей.
   - Да, да. Из Парижа, - подтвердила мадам Инесса.
   Тут они добрались до нужного адреса: № 91 по Гран-рю.
   Мадам Инесса протянула Жюстену монету:
   - Возьми, спасибо за помощь.
   Деньги Жюстену нужны позарез. Он всегда рад заработать хоть несколько су. Но сейчас почему-то его обуяла гордость. Отказался:
   - Не надо.
   Видимо, приезда мадам Инессы и Андрюши ожидали, потому что с крыльца сбежал довольно молодой, плотный, с радостно оживленным лицом мужчина, без пиджака, в рубашке-апаш, и дружески приветствовал гостью. Поцеловал Андрея. Взял у Жюстена чемодан.
   - Мерси, гран мерси! - И увел гостей в дом.
   Не надо долго размышлять, чтобы догадаться: это и есть месье Ильин.
    
 _________________________
* Гран-рю - Главная улица
 
 
 
  2
 
   Назавтра воскресенье. Утром костел.
   Жюстен достает из шкафа праздничные штаны, чуть длиннее коленок, рубашку навыпуск. Костюм сшила мама, и Жюстен с опаской замечает, что штаны становятся все короче. Как быть, когда он еще вырастет?
   Отец одевается тоже празднично, повязывает на шею вместо галстука сиреневый платок. Так принято. Мужчины вместо галстука носят в праздники небольшой цветной платок. Это красиво.
   Отец с благоговением посещает костел. Воскресного нехмурого отца Жюстен особенно, почему-то с жалостью, любит.
   В костеле у них два постоянных места. Раньше было три. Они садятся на деревянные кресла. Отец кладет на колени молитвенник. Он не умеет читать, тем более по-латыни, но молитвенник держит на виду, чтобы отметить важность происходящего действия. Жюстен не понимает молитвы, которые произносит кюре. У него своя молитва. Он шепчет ее про себя по воскресеньям в костеле: "Господи, сделай, чтобы мамочке было хорошо в раю на небе, чтобы она не скучала о нас и не кашляла".
 
   Помолившись, Жюстен предается размышлениям. Оказывается, приехали в Лонжюмо не только мадам Инесса и Андрэ, но какая-то Зина Мазанова с матерью и братом Мишелем. Мысль о прибытии в Лонжюмо  сразу нескольких парижан не дает Жюстену покоя. Он пытается поделиться с отцом, но тот равнодушно в ответ:
   - Каждый живет своим разумением. У нас слишком много своих забот, чтобы заниматься чужими.
   Жюстена беспокоят чужие заботы. Конечно, прежде всего он покажет Андрэ и Зине милую Иветту. Взглянули бы вы на нее, какая она милая! Понятно, не ровня Сене - та широкая, полна лодок и яхт с красными и голубыми парусами, в Сену забредают даже мореходные суда. Нет, Иветта не собирается тягаться с Сеной.
 
   Над Иветтой трепещут крылышками стрекозы и разноцветные бабочки. А то иногда, Жюстен видел своими глазами, из леса выпорхнет белка и по кустам, с ветки на ветку - напиться чистой водою Иветты. Иветта ясная. Рыба ходит в ней стаями. За два часа можно наловить половину котелка.
   Еще есть у Жюстена желание поймать скворца и приручить, чтобы он спал у него на груди под рубашкой.
   Жюстен научит его говорить или хотя бы произносить несколько слов. И покажет людям. Люди поразятся. На этом можно заработать немного денег, может быть, даже порядочно. Нет, не хочется зарабатывать деньги на веселом скворушке. Лучше в летние каникулы Жюстен подрядится чистить дорожки в саду заводчика. У хозяина завода небольшая усадьба, но гонор его душит: хочет, чтобы все у него было как у настоящих господ.
 
   Внезапно, посреди мечтаний, Жюстен уснул. Наверное, его усыпил монотонный голос кюре и скучный желтоватый свет свечей, которыми уставлен алтарь. Он уснул ненадолго. Разбудило небесное пение, возносящееся под гулкие своды костела. Пел хор монахинь. Их монастырь расположился недалеко от Лонжюмо. Монахини приходят на службу в костел и поют печально и нежно о человеческих надеждах и горестях.
   Отец говорит о пении монахинь:
   - Единственная моя услада в жизни.
   Потом он отправляется стряпать  праздничный обед из конины. А Жюстен? Знал бы он, что проворонил, пока пребывал на службе в костеле! После вчерашнего произошло новое событие. В Лонжюмо приехали еще двое чужих людей. Чудеса да и только! По внешности похожи на французских рабочих, лишь одежда немного другая.
 
   Приезжие и верно были рабочими, но не французскими, а русскими, из разных городов, с фабрик и заводов России. Как они добирались? Зачем?
   Зачем - узнается после, а добирались с большими трудностями, таясь от полиции, шпиков и чужих любопытствующих глаз, под угрозой угодить при переходе границы в тюрьму. Каждому есть что вспомнить о путях-дорогах во Францию.
   Вот Иван Степанович Белостоцкий. Статный, плечистый токарь Путиловского завода в столице России Петербурге. Искусный токарь, умелец. Полон энергии, все на свете ему интересно.
   - Гляди, Иван, другого доходного, как на Путиловском, места не сыщешь, - пугал мастер, когда токарь объявил, что увольняется.
   - В случае к вам на доходное место и вернусь, ежели примете, - отшутился Иван. Теперь в Лонжюмо он не Иван, а Владимир и должен к своему новому имени прочно привыкнуть.
 
   Непросто готовились Иван - Владимир Белостоцкий - и его товарищи к поездке во Францию. Прежде надо получить, конечно, тайно, в Петербургском партийном комитете мандат - направление, крохотную, но большой важности бумагу - и зашить в подкладку пиджака или в пояс брюк, да так, чтобы не зашуршала, если жандарм устроит обыск и станет ощупывать. Попотели мужички, пока осилили непривычное занятие - конспирация требовала даже от жен партийные мандаты держать в секрете. Приехали в Польшу. Польша входила тогда в состав Российской империи. Небольшое селение жалось к реденькому лесочку недалеко от германской границы. То был первый пункт маршрута, указанного нашим путиловцам. Уф! Пока еще не полная чужбина.
 
   В дверь одного из домишек они постучали. Отворил поляк с длинными, едва не по грудь, усами, как на известной картине Репина, где запорожцы пишут султану письмо. Не очень приветливый. Нашим друзьям приветы не требуются. Нужно дело. Сказали пароль, он ответил паролем.   Путиловцы рассчитывали тотчас двинуться в дальнейшую дорогу. Не тут-то было!
   - Будете у меня в каморке ждать, пока дам знак, - распорядился усатый поляк. - Може, сутки, може, двое. К окнам не подходить , не показываться. Чтобы ни слуху, ни духу. Если случайно забредет сосед, молчком ширк за печь.
 

 
В темноте, на той стороне, маячила фигура человека с винтовкой за плечом.
 
  
   Они просидели у поляка в тесной каморке двое суток. Видимо, хозяин несемейный,   никого в домишке не было. И его нет: покажется на минуту и исчезнет. Скучно, тревожно.
   На столе оставлен хлеб, вареный картофель в мундире, бутылка подсолнечного масла, луковица. Не жирно, но с голода не умрешь.
   На третью ночь поляк явился, позвал их. В непроглядной черноте безмолвной ночи они шли селением. Изредка гавкнет пес в одном дворе. В другом, третьем подхватит собачий хор и умолкнет.
   Селение осталось позади, открылось поле.
   Еще минут десять ходу.
   - Стоп! - приказал поляк.
   Перед ними довольно узкая канава со стоячей, дурно пахнущей водой. Возле землянка солдата-пограничника.
   - Граница, - коротко бросил поляк.
   "Ну и граница", - посмеялся про себя Иван. Но в темноте на той стороне маячила фигура человека с винтовкой за плечом.
   - Переберетесь - влево тропа, дальше проезжая дорога, - объяснял поляк. - Выведет к станции. Сядете в ихний поезд, в разговоры не пускайтесь, поскольку на заграничном языке не умеете. Привлекать внимание не следует.
 
   Что же дальше стал делать провожатый приезжих?
   Прокричал что-то на ту сторону не на польском, на немецком, путиловцам непонятное. Там отозвались.
   Поляк переговорил с нашим пограничником, тот снял шинель, постелил на боковину канавы, дал Белостоцкому палку.
   - На, чтоб не поскользнуться. Шагай. Следы оставлять на земле нельзя. Завтра пограничная охрана будет проверять. Затем и шинель используем, чтоб следов не оставлять. До свиданья.
   Белостоцкий перебрался за границу, в Германию. Странно. Перешагнул канаву, и ты уже не дома. Все чужое кругом. Какой-то чужой, не по-нашему одетый человек стоит невдалеке, смотрит. Пока не трогает...
   Белостоцкий бросил палку обратно, на свой берег. Товарищ подхватил и таким же способом переправился за границу.
   Усатый поляк через канаву сказал германскому человеку за границей:
   - Вина и табака у этих нет, не обыскивай. А что у них в башках, руками не прощупаешь.
   "Знакомы, держат связь, - понял Белостоцкий. - Немец, хоть и немец, а человек".
   И они пошагали с товарищем на ближайшую немецкую станцию.   

<<<       
 >>>





в формате ЕХЕ





_____________________________
 
 
%
 
Этот сайт был создан бесплатно с помощью homepage-konstruktor.ru. Хотите тоже свой сайт?
Зарегистрироваться бесплатно