Голиков против Соловьева (ч.1)
Детский журнал Костер"
1970 г.
Борис Камов
Рисунки Ю. Шабанова
От автора:
Дорогие ребята!
... в 15 лет курсант командных курсов Аркадий Голиков в жестоком бою под Киевом заменил убитого командира роты, в 16 ему уже доверили батальон, а в 17 он командовал 58-м отдельным, то есть самостоятельно действующим полком, в котором было две с половиной тысячи человек при ста командирах...
В отрывке "Голиков против Соловьева" Аркадию Петровичу 18 лет, но обратите внимание, сколько смелости, изобретательности, неутомимости и таланта требовала от Голикова его работа...
Сибирские главы книги написаны мною, в первую очередь, по материалам Государственного архива Красноярского края и Красноярского партийного архива. И все-таки, наверное, я не справился бы с этой труднейшей темой, если бы не помощь талантливого краеведа Николая Сергеевича Владимирова, который первым прошел "боевыми дорогами Аркадия Голикова" (его статья напечатана в журнале "Молодой коммунист" №6, 1967 год), если бы не ребята-гайдаровцы из школы №16 города Черногорска, которые вместе со своей учительницей Надеждой Александровной Карповой отыскали многих людей, знавших комбата Голикова, и сообщили мне адреса. Но самая большая моя признательность - главному моему советчику и консультанту Павлу Михайловичу Никитину, недавно удостоенному за подвиги в гражданскую войну ордена Красного Знамени, - тому самому, с которым вы встретитесь на этих страницах.
Комбат без батальона
Банды Антонова были разгромлены, и Голиков ехал в Новониколаевск, в Сибирь.
Последнее время бойцы его полка конвоировали сдавшихся в плен бандитов, охраняли колосившиеся поля. Когда созрел хлеб, - помогали жать серпами рожь (комполка жал тоже и полоснул себя серпом по мизинцу левой руки. И старуха, чье поле, сказала: Теперь научишься жать, а иначе никак"). И круглые сутки стерегли необмолоченные скирды, чтоб никто не пожег.
Голиков объезжал хлебные посты. Бойцы знали: он может появиться и днем, и в полдень, и под утро. И может, рискуя получить пулю, попробовать незаметно подползти к скирдам, и даже если часовой окликнет:"Кто там?!" - не ответит, чтоб поглядеть, крепко ли струсит часовой.
И вот теперь Голиков ехал за новым назначением, потому что в Сибири продолжалась своя антоновщина.
В Москве, в штабе частей особого назначения республики, ему было выдано предписание:
"Начальнику штаба частей особого назначения Восточно-Сибирского военного округа. Одновременно с сим препровождается в Ваше распоряжение бывший командир 58-го отдельного Нижегородского полка тов. Голиков для назначения на должность не ниже командира отдельного батальона. О прибытии и исполнении донести".
Приехав в Иркутск, Голиков подал рапорт:
- "Начальнику штаба ЧОН ВСВО.
Доношу, что сего числа прибыл в Ваше распоряжение для назначения на командирскую должность в частях вверенных Вам войск".
Из Иркутска предстояло ехать в Красноярск, а там - куда пошлют.
До станцииГлядень добирался поездом, а затем до Ужура на лошадях - железной дороги дальше не было.
Полугород-полусело Ужур получил свое название от мелкой речушки Ужурки. В центре города стояли: каменная старой архитектуры церковь, несуразный, из лиственницы поставленный дом с фиолетовыми стеклами - бывшее волостное управление. А кругом - припорошенные снегом маленькие слепенькие домики.
Батальона в Ужуре для Голикова не оказалось. Ему отвели комнату в штабе 6-го Сибирского сводного полка, поручили принимать и обрабатывать донесения и оперативную сводку. Времени это занимало немного. И он погрузился в материалы о бандитизме.
Кто такой Соловьев?
Тут действовали остатки колчаковских отрядов и просто уголовников. Но "самой старой и замечательной бандой", как говорилось в одном документе, считалась банда Ивана Соловьева.
Родился Соловьев в селе Форпост того же Минусинского уезда, в котором теперь преимущественно и действовал. Отец его был не богат. Если верить молве, Соловьев заслужил у Колчака лычки урядника, однако не побоялся вернуться в родные края, открыто поселился в деревне Горное озеро. В двадцатом году его арестовали. Вместо допросов водили на работу, и Соловьев однажды сбежал и опять появился в своем селе.
Иван, ты откуда? - удивились соседи. - "Да вот оттуда". - "А ежели оттуда, то теперь-то куда, в котору сторону? Он ответил: - Ну и зря, - посоветовали ему. - Лучше б вернулся, откуда прибег...
Возвращаться охоты не было. Собрал Соловьев шесть человек (все родня) - и в тайгу. Раздевали прохожих. Грабили обозы и села. Сперва негромко - то есть без программ и лозунгов. Барахлом обзавелись. И в товарищи к ним никто не шел. Уж очень их компания считалась неавторитетной. Но тут появился в уезде и был разбит отряд колчаковца полковника Олиферова. Самого полковника красноармейцы в ночной схватке застрелили в упор. Остатки разгромленного отряда подались на юг. А человек тридцать повстречали Соловьева, который предложил им влиться в его банду.
Делать нечего - влились. В банде появился штаб. Правой рукой Соловьева стал двадцативосьмилетний прапорщик Королев, агроном по образованию. Начальником штаба (у бывшего урядника!) - полковник Макаров, монархист. Макаров ходил в золотых погонах. В лес привел жену и дочь, которые вели с бандитами беседы "за царя".
Соловьев сразу объявил себя командиром "Горнопартизанского отряда имени Великого князя Михаила Александровича", но отряду с таким громким названием нужна была не менее громкая программа, и Соловьев со штабом выдвинул два лозунга: "За освобождение (!) инородцев *) и "За учредительное собрание"...
Лозунги никого не манили. И вербовать людей Соловьев начал так: приходил в село, уводил сельсоветчиков и партийцев.
- Кто хочет бороться за Учредительное собрание и вступить в мой отряд? - спрашивал Соловьев.
Два-три "охотника" делали шаг вперед. "Остальные, значит, не хотят?" Остальные не хотели. Тем, которые согласились, давали винтовки и приказывали расстрелять остальных, после чего Соловьев заявлял: "Вы совершили преступление, убив своих товарищей..."
Осенью 1921 года у Соловьева было двести сабель, а в следующем году - четыреста двадцать. Наша агентура докладывала: все распоряжения Соловьева выполняются беспрекословно. Атаман почувствовал такую силу, что издал приказ, в котором запрещал кому бы то ни было углубляться в тайгу "более чем на пять километров от края ее. Захваченные будут расстреливаться на месте".
Начальник боерайона
Из Ужура пришел приказ, Голикова назначили начальником боевого района.*
* В начале 20-х годов в Красной Армии еще не были установлены воинские звания: лейтенант, капитан, майор, полковник. А были: командир взвода, командир роты, командир батальона, командир полка. Получив должность начальника боевого района, Голиков по званию оставался комбатом.
Участок, который ему отводили, мог вместить Бельгию, Нидерланды и, пожалуй, небольшую часть Франции. В пределах своего боерайона он имел право самостоятельно принимать решения.
Но вторая часть приказа повергла его в совершенное изумление: "В распоряжении начальника второго боевого района Голикова находятся: отряд Виттенберга, тридцать штыков, один пулемет... отряд Шевелева, пятнадцать штыков... отряд Скуратова, тридцать один штык... Отряд Ведрина, двадцать сабель, соединенный с отрядом Недорезова, двенадцать сабель, всего тридцать две сабли..."
Совсем недавно, кажется, Голиков читал где-то о карликовом государстве, армия которого состояла из семи человек. Потом ее усилили, и солдат в ней стало ровно десять. Государство могло позволить себе иметь такую армию: на него никто не собирался нападать. Что же до комбата, то на весь второй боерайон Голикову придавали восемьдесят три штыка и тридцать две сабли, то есть сто пятнадцать человек. И два пулемета. И комбат почувствовал себя в роли главнокомандующего того самого государства, которое вдруг понадобилось защищать с помощью десяти солдат...
Поворот
Были налеты банды. Были ответные экспедиции отрядов Голикова. Снова налеты - снова экспедиции. А инициатива оставалась у Соловьева. И могла, пожалуй, надолго перейти к нему...
Проезжая с отрядом некое село, Голиков заметил возле зажиточного дома (с сеновалом, скотным двором и конюшней) непонятное оживление: кто волок упирающегося барана, кто выходил со свертком. Подумал: банда. Но суетились (увидел в бинокль) все больше женщины. Адъютант Галеев высказал предположение, что в доме торгует какой-нибудь уполномоченный из города: деньги крестьяне берут плохо, а мануфактуру выменивают охотно. И Голиков, пожалуй, проехал бы мимо, но комбата насторожило, что при виде отряда из дома стали разбегаться, и двинулся к строению: впереди командир, позади бойцы. И пока не спрыгнул у крыльца, было тревожное ощущение, что кто-то все время не спускает с него глаз.
Взведя маузер, Голиков вошел в избу. Егоь встретил плачущий от страха старик-хакас, который не мог произнести ни слова и только кланялся. И еще один, русский, лет сорока, с окладистой бородой и винтовкой наперевес. Винтовка Голикову не понравилась. И, чуть приподняв руку с маузером, он сказал: "Я начальник второго боевого района. А вы кто такой?"
Бородатый опустил винтовку: "Зуев, член кредиторного товарищества по снабжению крестьян инвентарем". И вынул из-за пазухи мятый, от руки написанный мандат на бланке, с печатью.
На лавках лежал товар, три или четыре штуки ситца.
"Вы один?" - "Один". Убедясь, что никакой банды нет, Голиков вложил маузер в деревянную кобуру, расстегнул портупею, разделся и позволил остальным, кроме коновода и часового, раздеться и отдохнуть тоже.
И тогда Зуев сокрушенно покачал головой и горько улыбнулся: "Счастливый ваш бог, товарищ Голиков!"
Выяснилось: в разгар торга вбежала девчонка и крикнула: "Банда!" Все кинулись прочь, Зуеву бежать было некуда. На милость бандитов он не рассчитывал. И, несмотря на мольбы хозяина, пристроился с винтовкой у окна. Таежный охотник, он с одной обоймы мог снять несколько человек, что и собирался сделать, ожидая только, чтоб банда подъехала поближе... И когда уже пора было стрелять, закралось сомнение: "А банда ли?"
Голиков сидел на лавке, испытывая чувство слабости и недоумения. И улыбвлся через силу: поехать на поимку Соловьеваи быть убитым вместо Соловьева, наверно, было бы обидно.
В тот же день узнал, что вблизи улуса Щетинкин появилась банда Соловьева. Пила. Гуляла. Прихватила муки, овец, но тронуть никого не тронула. И Голиков с несколькими бойцами отправился по улусам.
Приехали в один: "Банда у вас была?" - "Нет, не была". В другой: "Банда у улусе была?" - "Не была". "И поблизости не появлялась?" - "Может, где и появлялась - нам не известно". Когда подъехали к третьей деревне, велел бойцам: "Все молчат... Говорю только я".
Вошли в дом. Всюду чисто. Встречает сам хозяин, пожилой хакас.
- Добрый день!
- Здравствуйте.
И, подходя совсем близко к хозяину, шепотом: "Соловьев у вас был?" - "Нет, - шепотом же, - не был". - "И ребята его ... не заезжали?" - "Нет, не заезжали". - "Жаль, - со вздохом, - а нам говорили, что Иван Николаевич останавливался в вашем улусе".
- А вы кто такие будете? - насторожился хозяин, не видя на полушубках и шапках никаких знаков.
- Бежим от красных, - ответил Голиков.
По напряженному лицу хозяина было видно: боится что-то сказать и боится не сказать.
"Я вам... помогу", - с трудом произнес наконец хозяин и велел жене приготовить чай.
А после еды, пообещав Голикову: приедут от Соловьева - скажет про них, - повел на конюшню поменять лошадей. И вдруг во дворе один из бойцов, забывшись: "Товарищ командир...".
Хозяин - бежать. Задержали. Связали руки. Посадили на коня. Повезли с собой. Голиков по дороге спросил:
- Что ж тебе плохого сделали красные?
- Ничего... Налог брали. У всех боали - у меня брали. Тихо, вежливо.
- А что тебе хорошего сделал Соловьев?
- Ничего. Коней отобрал, овец отобрал, муки десяток мешков, плевал в глаза и кричал "инородская морда".
- Так зачем же ты ему все даешь?
- А ты, начальник, - дерзко, с болью, - сам ему не дай, когда эта собака с другими собаками придет к тебе в избу!
И тогда Голиков остановил коня. "Езжай домой", - сказал арестованному и развязал ему руки.
Тот ни с места.
"Езжай", - повторил Голиков.
Тот продолжал неподвижно сидеть, не беря даже повод. Тогда Голиков хлестнул плетью по крупу лошади, на которой сидел хакас. Лошадь сорвалась с места.
Километра полтора все ехали молча. Наконец один боец не выдержал: "Зачем же вы, - спросил он, - товарищ командир, его отпустили? Ведь это же ихний связник".
Отпустить, действительно, можно было и потом, все-таки Голикову казалось, что он поступил правильно.
У себя в штабе отдал необходимые распоряжения и лег отдохнуть. История с хакасом его почему-то сильно утомила. Было такое чувство: если не прилечь - не выдержит.
Вскоре Голиков получил из штаба нагоняй "за поспешные и непродуманные действия", дал объяснения в письменном виде, и другие дела уже заслонили эту историю, когда к крыльцу дома, где он жил, подкатила крытая рогожей подвода и кто-то застучал кнутом по железному карнизу: "Эй, начальник, выходи - гостинец тебе привез!"
Голиков вышел на крыльцо. Крестьянин сдернул дерюгу с возка: на дне, опутанный сыромятными ремнями, лежал крупный белокурый бородатый мужик.
- Соловей прислал ко мне - я прислал к тебе, - радостно сообщил возчик.
- А ты-то кто будешь? - недоуменно спросил Голиков.
- Уже позабыл, - обиделся возчик. - Как посылал меня домой, а я не хотел, - думал, будешь в спину стрелять, - помнишь?
- Помню, - засмеялся Голиков. - Выходит, Соловьева больше не боишься?
- Зачем не боюсь? Еще хуже боюсь, только так понимаю: бояться надо кого-нибудь одного.
________________
* Инородцами в царской России звали всех людей не русской национальности. Банда Соловьева действовала на территории Хакассии, инородцами здесь считались местные жители - хакасы.
продолжение
<<<
продолжение
<<<
| Скачать повесть бесплатно в электронной версии в формате EXE |
______________________________
