Мальчишка-командир (ч.3)
Борис Камов
Главы из повести
Рисунки М. Петрова
продолжение
Тяжела ты, папка адъютанта
Летом 1918 года Аркадий Голиков чуть-чуть не уехал на фронт с проходящим эшелоном.
Прошло некоторое время, и об этом сделалось известно дома. В ответ на упреки Аркадий заявил:
- Мамочка, не сердись, но я уже твердо решил.
Поплакав у себя в комнате, мама подумала, что не позволит мальчишке своевольничать, и пошла к горвоенкому Чувырину.
- Мы создаем в городе коммунистический батальон, - ответил он. - Командовать им будет Ефим Осипович Ефимов. Вы знакомы? Нет? Командиру положен адъютант... И Аркадий не удерет ни на какой фронт под страхом военного трибунала. - Чувырин засмеялся. - Тем более, он только что принят в партию.
В понедельник военком вызвал к себе Аркадия Голикова и сообщил:
- Как член партии, хотя и с совещательным голосом, ты мобилизован и назначен адъютантом командира коммунистического батальона.
Через час Аркадию выдали новую гимнастерку, галифе, сапоги, кобуру к маузеру, сухой паек, то есть хлеб, воблу, пакетик пшена, кусок конины, и денежный аванс из расчета 250 рублей в месяц. Вечером по этому поводу был устроен торжественный ужин. Особенно радовалась мама.
Но шла война. и ничего нельзя было загадывать вперед. Ефимова внезапно назначили командующим всеми войсками по охране железных дорог страны. Вместе со своим батальоном новому командующему было приказано отбыть в Москву. А Голиков получил сразу два повышения: он стал адъютантом командующего и начальником узла связи штаба Ефимова.
- Даю тебе два часа на сборы. - сказал Ефимов Аркадию.
- Голиков побежал домой, отыскал в кладовке чемодан, с которым ездил в командировки отец, кинул на дно две рубашки, синий томик Гоголя, чистую тетрадь, чтобы записывать впечатления о войне. И щелкнул замком.
Присев перед дорогой, он тут же вскочил, расцеловал зареванных сестер, обнял тетю Дашу и выбежал на улицу.
Маму он нашел в больнице, она ассистировала во время операции и вышла в марлевой маске.
- Мамочка, я уезжаю с Ефимовым, - негромко и виновато произнес Аркадий.
- Когда?
- Сейчас, через пять минут.
Мама сорвала маску с лица и принялась исступленно целовать сына, будто прощалась с ним навек. Аркадий прикоснулся губами к ее щеке, поцеловал ей лоб и глаза и вырвался, не вынеся пытки прщанием. Ведь он впервые уезжал из дома и ему было четырнадцать лет.
...В Москве, в небольшом особняке возле Арбатской площади, где располагался теперь штаб Ефимова, Аркадий вставал раньше командующего - ровно в пять. Обливался в ванной комнате холодной водой. Затем шел к телеграфистам. где брал уже рассортированные депеши.
В шесть утра к себе в кабинет приходил Ефимов: розовый и бодрый от утренней гимнастики по системе Мюллера, которой он занимался много лет.
После того как Ефимов, пожав ему руку, скрывался в кабинете, Аркадий начинал волноваться и ждал вызова. Ефимов требовал от Голикова краткости, четкости и умения выделить главное. При этом он говорил:
- Аркаша, не забывай о мелочах. На войне мелочей не бывает.
Хотя еще в реальном считалось, что Голиков умеет хорошо рассказывать, Ефимов докладами Аркадия поначалу был недоволен. У командующего складывалось впечатление, что Аркадий пропускает или упускает что-то очень важное. И несколько раз Ефимов сам перечитывал все телеграммы.
- Голиков, у вас отменная память, - говорил командующий, переходя на "вы", - но я предпочитаю, чтобы у вас четче и взвешеннее работала мысль. Вы на час раньше меня получаете сведения , но за час на фронте многое может произойти...
После каждого неудачного доклада Аркадий находил время, чтобы сесть и тщательно разобраться. где он допустил промах. Вспоминать, как он краснел перед Ефимовым, было мучительно, и все же он заставлял себя переступать через эту муку, чтобы такой немалой ценой избежать замечаний на следующее утро.
Вот почему в ожидании вызова Аркадий чуть заметно шевелил губами, быстро проговаривая новости по степени их значимости и вновь проверяя себя, не упустил ли он что-нибудь... Если Аркадий успевал эти новости про себя повторить, то уже никакие записи ему не были нужны - он все помнил: географические названия, номера поездов, количество пострадавших паровозов и вагонов, время, затраченное на ликвидацию аварии на том или ином участке громадной железнодорожной сети.
За дверью раздавался звон настольного колокольчика. Аркадий брал папку с телеграммами - на тот случай, если Ефимов пожелает сам их просмотреть, - и открывал дверь в кабинет.
Ефимов сидел под громадной, почти во всю стену картой железных дорог. На ней значками были обозначены линии фронтов, районы действия банд, которые мешали нормальному движению.
Утренние доклады Аркадия состояли из двух частей: общее положение на фронте и обстановка на железных дорогах. Обязанности Голикова далеко выходили за рамки адъютантских. Но Ефимову недоставало грамотных людей. "Будь ты постарше, я бы и должность дал тебе повыше". - заметил однажды Ефимов.
- По сообщению, которое поступило в четыре утра, - докладывал Аркадий, - взорван мост через реку. Как быстро он может быть восстановлен, сведений нет, - и прикалывал значок. - В пяти местах за ночь оказались разобраны рельсы. В результате потерпели катастрофу два эшелона. Один - с хлебом, другой - с войсками. Имеются жертвы. Количество не сообщается.
Железные дороги оставались беззащитными. Они тянулись на тысячи километров. И не было возможности ставить часового возле каждого рельса или каждой водокачки...
22 января 1919 года утренний рапорт прошел спокойно. Аркадий доложил, что один из отрядов охраны железных дорог разбил банду Мозгляка, а другой помешал взорвать мастерские по ремонту паровозов. Ефимов был доволен сообщениями. И когда Аркадий спросил: "Я могу идти?" - Ефимов ответил: "Обожди минуточку". Командующий открыл сейф, достал офицерский кортик в новых позолоченных ножнах, с рукояткой слоновой кости и протянул адъютанту.
- Сегодня день твоего рождения. Поздравляю. Благодарю за службу и желаю поскорее вернуться домой.
Аркадий был потрясен.
Мышеловка для Битюга
Весной 1919 года Аркадий Голиков стал курсантом Киевских командных курсов Красной Армии. Размещались они в здании бывшего Кадетского корпуса.
Когда Голиков увидел впервые полотнище с расписанием занятий, у него зарябило в глазах. В программу входили: русский язык, арифметика, природоведение, история, география, геометрия, пехотные уставы, фортификация, пулеметное дело, тактика, топография, основы артиллерии, военная администрация, политические дисциплины.
Во второй половине дня были непременно строевые учения, топографические занятия на местности, саперные работы, езда верхом, упражнения с холодным оружием и каждый день стрельба: из винтовки, пистолетов всех систем и пулеметов "максим", "льюис", "гочкис".
Классные и практические занятия с перерывом на обед продолжались в общей сложности двенадцать часов. И еще два часа отводилось на самоподготовку, когда нужно было успеть просмотреть пособия и учебники. Поэтому, когда в одиннадцать вечера звучал отбой, Голиков, как и остальные, бросался к своей койке. Через пять минут все, кроме дежурных, спали как убитые.
В шесть утра их поднимала труба, затем километровая пробежка по плацу, обтирание холодной водой, не слишком сытный завтрак - и снова четырнадцатичасовой рабочий день. Лишь в воскресенье полагался выходной.
То была двухгодичная программа офицерского пехотного училища, которую "красным юнкерам" предстояло пройти за шесть месяцев. Однако и слушателям. и преподавателям было очевидно, что вряд ли нынешнему набору удастся проучиться такой долгий срок - слишком тревожными были вести с фронта, в том числе самого ближнего, петлюровского: он проходил неподалеку от Киева...
Вскоре Голиков уже ехал в теплушке. В двух вагонах разместилось сорок курсантов. И он, Голиков, был назначен их командиром.
Последнее время на Украине развелось много банд. Особенно опасной стала банда Битюга. Объявив себя "борцом за самостийную Украину", атаман был одержим безумной идеей: уничтожить все железные дороги. Тогда, полагал Битюг, никто путей на Украину не найдет.
Битюг проявил немалую изобретательность. Он сгонял к железной дороге крестьян, приказывал им отвинчивать или отламывать на стыках рельсы, припасая для этого специально заготовленные металлические штыри. К рельсам и шпалам привязывали волов - и те стаскивали десятки метров полотна под откос.
Обезвредить Битюга и было поручено оперативному отряду Голикова.
Курсанты расположились в селе Озерцы. Оно входило в район действия банды. Днем местные жители были сдержанны, проявляли полное безразличие к отряду красных, а с наступлением темноты то один, то другой крестьянин, пряча лицо в воротник пальто или шинели, приходили тайком в дом. где квартировал Голиков, благо хозяева перебрались на время к детям. Крестьяне жаловались на бандитов: у кого Битюг забрал хлеб, у кого - корову.
- Да где же прячется ваш Битюг? - добивался Голиков.
- Да кто ж его знает? - отвечали ему. - Он с разных приходит сторон.
Отчасти это была правда. Бандитские гнезда были везде.
...На помощь курсантам пришел сам Битюг.
Рано утром Голиков взял пустые ведра и направился к глубокому колодцу, водой из которого он каждое утро обливался.
Внезапно хлопнул револьверный выстрел. Мимо колодца к забору метнулась фигура в красноармейской гимнастерке, и за кустами черной бузины началась возня. Голиков бросил ведра и кинулся на помощь курсанту, выхватывая из кобуры пистолет.
Навстречу ему из-за куста появился незнакомый мужик в серой рубахе, синих шароварах и сапогах. Правая его рука была прострелена, он прижимал ее к груди, а левую курсант Кузюмов завернул ему за спину.
- Что случилось? - спросил Голиков, пряча маузер.
- Колодец, кажись, отравил, - ответил Кузюмов.
- Веди его, Федя, ко мне.
Голиков занимал светлую чистую хату.
- Я дневалю, - начал Кузюмов. - Вижу, человек вроде крутится возле колодца. Спрашиваю: "Ты чего?" - "Водички бы напиться". Дал я ему воды. А только отвернулся, он швырк в колодец что-то и наутек. Я пальнул.
Мужик стоял тихо, безучастно, завернув раненую руку в подол рубахи и заботясь только о том, чтобы кровь не запачкала чистый пол. Казалось, в происходящем его ничто не занимало, кроме этого. Вдруг он рухнул на колени.
- Пан начальник, спаси мою дочку Оксаночку!
- Почему я должен спасать вашу Оксаночку, если вы только что пытались нас всех отравить? - возмутился Голиков. - Кстати, Федя, принеси-ка этой водички. Я бросил возле колодца ведра... Перевязывайте себе руку. - Он протянул арестованному индивидуальный пакет.
Вернулся Федя.
Голиков накрошил в блюдце хлеба, полил его водой из ведра и поставил блюдце возле порога. На хлеб слетелась стайка воробьев. Они принялись дружно клевать. И вдруг заметались, вспорхнули, один тут же упал.
- При чем здесь ваша дочь? - снова спросил Голиков. - После завтрака мы могли лежать, как этот воробей.
- Пан начальник, я не хотел. Со мной сделали вот что, видишь? - Он задрал рубашку и показал спину в свежих багровых и красных рубцах. - Я все равно не соглашался. Тогда Битюг велел забрать Оксаночку. "Подбросишь в криницу чего дадим, отпущу, - пообещал он. - Не сделаешь - не обижайся". Дивчинка така молода, така гарна и добра. Спаси ее, начальник. А мне хоть этой воды налей - все равно. - И он опять грохнулся на пол.
Холодный пот выступил на лбу Голикова. Перед ним на коленях стоял отравитель, мужик, который согласился стать убийцей. И при этом от него, от Голикова, сейчас зависела жизнь девчонки, которой он никогда не видел и скорее всего не увидит.
- Встаньте. Где лагерь Битюга?
- Откуда мне знать? Он пришел со своими бандюками ко мне в хату.
- Почему к вам?
- Спросите у него. Я раньше Битюга никогда не видел. Староста наш, верно, подослал. Я с ним собачился...
- Что еще велел сделать Битюг?
- Чтобы я поручил тутошнему старосте, Трохимычу: чтоб сообщил в лес, коли отрава подействует.
Голиков с Кузюмовым переглянулись: курсанты потратили массу времени. пытаясь отыскать следы Битюга. А Трохимыч, маленький, проворный, без конца предлагавший свои услуги старичок, был, как нечаянно выяснилось, связником атамана.
- Хорошо. Попробуем что-нибудь сделать, - пообещал Голиков. - Федя, спрячь его, - он кивнул на мужика, - у меня тут в подполе. И никому ни слова.
Аркадий отыскал своего друга Яшку Оксюза и все ему рассказал.
- Давай трясти старосту, - выслушав Аркадия, сказал Яшка. - Ах, иуда! Пусть ведет и показывает!
- А если не покажет? Или приведет в лес, а Битюга там не будет? Или разведчики Битюга независимо от Трохимыча не спускают с тебя и меня глаз?
- Что ж, упустить такую возможность?
- Не горячись... Битюг велел всыпать отравы и сообщить, как она подействует. Для чего? Скорее всего, чтобы прийти и нас добить. Так? А что если прикинуться, будто отрава подействовала?
После завтрака десять курсантов по тайному приказу Голикова улеглись в постель. Вместо обеда командир велел купить чай и сушить сухари. Во второй половине дня в постелях лежало больше тридцати человек.
К вечеру, едва волоча ноги (пригодился опыт, обретенный в любительских спектаклях, когда играл стариков), Голиков отправился к старосте. Семья Трохимыча ужинала.
- Милости прошу, повечеряйте с нами, - предложил Трохимыч.
- Благодарю, мы сегодня уже плотно позавтракали, - резко ответил Голиков. - У меня позаболели люди. Есть подозрение, что нас отравили. Если оно подтвердится, разговор будет особый... - Сморщившись, словно от боли, он потер себе живот. - А пока приготовьте к утру пять-шесть подвод - повезу ребят к доктору...
- Приготовим и сенца положим, - встревожился Трохимыч. - Ишь, какая беда. а такие бравые хлопцы, такие вежливые.
...Был тот час суток, когда ночь уже кончается, а утро еще не наступило. В эту пору с двух сторон и подъехали к селу бандиты.
От леса шла та их часть, во главе которой ехал сам Битюг, недавно еще плюгавенький мужичок, разъевшийся до такого безобразия, что сам не мог сесть в седло - непременно кто-нибудь подсаживал. А с противоположной стороны деревни, от оврага, двигалась вторая половина банды под командой Карася.
Поскольку староста, прислав внучонка, заверил, что "красные юнкера" лежат по хатам в лежку, то Карась, въехав в село, жахнул в воздух из маузера... И еще, и еще... Минуты через две, не раньше ему ответило несколько винтовок. Пули пронеслись высоко над головами бандитов.
- Эй. вы, травленые, в ну выходь на середку села! Поглядим на вас поближе! - закричал тогда Битюг.
Ответом было молчание. Обе половины банды продолжали двигаться навстречу друг другу. И между ними оставалось метров двести, когда Голиков, сидя на чердаке своего дома, нажал гашетку "максима". Это было сигналом. Сразу заработали еще три пулемета, к ним прибавился меткий огонь почти четырех десятков курсантских винтовок. И занялись две копны сена.
Банда, пойманная в ловушку, заметалась под прицельным огнем.
- Предали! Нас предали! - закричал Битюг.
Уйти удалось немногим...
Утром к Голикову пришел Кузюмов.
- Товарищ командир, что делать с арестованными?
- Трохимыча отправишь в район, там его будут судить.
- А этого, который отравил?
- Его отпустим. Во-первых, он нам помог, Федя. Во-вторых, пошел он на такое дело не от хорошей жизни...
_________________________________
_________________________________
