Старик прячется в тень 7
.jpg)
Старик прячется в тень
(продолжение)
Глава 6
Аркадий Минчковский
Рисунки Ю. Шабанова
Были всякие события. Снова уехал отец. Сказал, что теперь, уже наверное, в последний раз. Адриан получил письмо от Марсельезы. Писала, что скоро вернется. На улицах расклеили афиши. В город на гастроли должен был приехать заслуженный артист республики Н. С. Днепров-Марлинский и ставить "Уриэля Акосту" и "Гения и беспутство". Леня Стародубских в эти жаркие дни неизвестно как схватил насморк, и теперь его мама никуда не пускала.
А в жизни Митри в эти дни тоже были события. Матери выдали пособие, и Митре купили новые штаны. Это были уже не штаны, а, можно сказать, настоящие брюки приятного темно-серого цвета. Митря только надел их - хотел идти на улицу, чтобы все увидели. Но тут выяснилось, что босиком в таких брюках ходить просто невозмоно, а старые, десять раз подбитые и залатанные Митрины ботинки уж так не шли к великолепным брюкам, что хоть плач. Митрина мать повздыхала, оглядывая бывалые ботинки, и швырнула их в угол кухни.
- В грязь таскать, и то стыдно.
Она где-то насребла еще денег, и Митре приобрела в бывшем магазине Кордакова ботинки фабрики "Скороход№ с курносыми носами и металлическими крючочками - игрушка! Мать еще погнала его постичься, а потом вымыла ему голову. Митрину футболку с оранжевыми полосами она старательно выстирала и погладила.
В таком обновленном виде Митря сперва сходил к Адриану, потом показался Лене, а затем просто так отправился на улицу. Может быть, кто попадется. Он ходил неторопливо, заложив руки в карманы и только по тротуарам. Станет он пылить новые ботинки, дожидайтесь!
Таковы были события последних дней на улице Профсоюзов.
Но были в эти дни на другой крутовской улице события и посерьезней письма Марсельезы, Лениной болезни и покупки Митре обновок. События, о которых еще ничего не было известно ни Адриану, ни его соседям-приятелям.
Эти значительные события происходили в доме Сожича.
Вечером злополучного дня, когда "натюрморт с селедкой" увезли на проверку в Художественный музей, Ян Савельевич вернулся домой в заметно нервном состоянии. Он немедленно прошел к себе в кабинет и сейчас же оттуда послышалось:
- Рома, ты там?.. А ну, иди-ка сюда!
Ромчик явился на зов дяди.
Ян Савельевич встретил его напряженным молчанием. Потом показал пальцем на стул, который стоял у стены, где еще утром висела картина и, чеканя слова, спросил:
- Не объяснишь ли ты мне, что это тут такое?
- Стул, - ответил Ромка.
- Да, стул. Стул в моем кабинете. А почему на нем следы от грязных ботинок? А? Я спрашиваю, кто это тут топтался на стуле в моем кабинете?
Ромчик посмотрел на стул и понял, что отпираться бесполезно.
- Никто не топтался. Это я смотрел картину.
- Ты смотрел картину! Ах вот как! А почему тут столько следов? Ты что, танцевал фокстрот на стуле?
- Нет. Мы смотрели ее вместе с Адриашкой, - выпалил Ромка.
- Что такое? С Адриашкой? Зачем? - глаза дяди сделались круглыми и удивленно уставились на Ромчика.
- Он еще раньше увидел, что селедка намазана на старой картине, и нам было интересно, что там нарисовано.
- Что?! Да как же вы сюда проникли? Ключ ведь у меня!
- Очень даже просто, - Ромчик сам не понимал, откуда набрался храбрости так дерзко отвечать дяде. - Подходят другие ключи.
- Подходят ключи? Да ведь это же взлом! Как вы посмели? Этот твой Адрианка мошенник! Он шпионил! Это он их направил сюда!.. У меня отобрали, у меня украли... может быть, единственную ценность!.. - закричал Ян Савельевич.
- Это у вас не единственная... У вас много ценностей, - сказал Ромчик.
- Что? Что ты говоришь, обормот? - Сожич рванул на себе твердый воротник. Запонка упала на пол и покатилась под стол.
На крик явилась мама Ромчика. Она остановилась в дверях, не понимая, что происходит.
- Анна... Анна Михайловна!.. Ваш сын, полюбуйтесь им! Он решил погубить мой дом... Он уже погубил его.
- Я ничего не делал, мама, - мрачно сказал Ромчик. Губы его напряженно сжались.
- Он разорил меня! Он навел на дом людей, которые только и стремятся обобрать других... Вы знаете, что наделал ваш расчудеснейший сын, Анна Михайловна?
- Что же случилось, Ромчик?
- Никого я сюда не наводил! Дядя Ян спрятал знаменитую картину. Он ее замазал. А картину искали и нашли. Вот и все.
- Я ее замазал? Вы слышите, Анна? Да кто бы об этом узнал, если бы... если бы не... Как я ее берег! Может быть, это был, как его, Рембрандт, кто знает? Это был капитал. Я мог бы лишиться всего, но картина спасла бы меня... Она стоила огромных ленег... И вот мой племянник своими руками!..
- Эту картину украли у Советской власти, - почти крикнул Ромчик. - Ее нельзя, ее стыдно прятать!
- Что такое? Как он сказал? Анна Михайловна, вы слышите? Украли! Это, может быть, я украл, купив за свои деньги?.. За свои собственные. И не за бумажные миллиарды, а за родные - золотые... Я украл свое собственное имущество! У кого?.. Ай, ай!.. - Сожич схватился за сердце. - Какой позор! В доме предатели... в доме доносчики!..
- Ян Савельевич, не надо!.. Успокойтесь! Рома, иди к себе.
- Нет, не успокоюсь. Я его выгоню из моего дома!.. Да, да, вон! Можете убираться. Племянничек! И вы тоже... Столько лет я вас поил и кормил. Я подобрал вас, голодных. Я сам согрел змееныша!..
- Ян Савельевич, перестаньте! Уйди, Рома!
- Я не уйду, мама.
- Да, все это так! - вопил вконец разошедшийся Сожич. - Что бы вы делали без меня, когда остались одна, без мужа, без работы?.. Вы бы умерли с голоду вместе с вашим младенцем... Я пригрел вас. Привез сюда... Я кормил вас...
- Ян Савельевич, я у вас работала с первого дня. Ни одного куска хлеба ни я, ни Рома не съели даром. Вы это знаете.
- Работали!.. Подумайте, они работали!.. Да в Советской России сейчас еще сколько угодно базработных. Нашлись бы и без вас. Вы, вы меня обманули. Ай-ай... Решили пустить меня по миру, когда кругом только и расставлены капканы... К черту, я больше не хочу, к чкрту!..
- Не кричите на мою маму! - Ромчик сжал кулаки. Он раскраснелся. Черные глаза с ненавистью смотрели на дядю. - Вы и так... Вы и так ее замучили.
- Что он сказал?.. Я замучил... Я мучитель?.. Ха-ха-ха... Уходи с моих глаз, маленький мерзавец! - Сожич смешно затопал ногами, но тут уже не выдержала Анна Михайловна.
- Вы не смеете на него топать, не смеете кричать, - произнесла она так тихо и отчетливо, что Ян Савельевич сразу умолк. - Это мой сын и он вырастет таким, каким был его отец... Это вы нечестный человек, Ян Савельевич... Я все терпела ради сына, но теперь...
- Что? Что?.. Это мне, который... - Сожичу не хватало воздуха.
- О, я знаю, что вы за личность, - не в силах остановиться продолжала Анна Михайловна. - Но я не хочу больше этого знать. И пусть этого не знает мой сын. И не смейте на нас кричать... Спасибо за сочувствие. Я ничего не видела в вашем доме, кроме работы... Достаточно, я больше не хочу быть ни прислугой, ни приживалкой! Мы как-нибудь проживем с Ромой, знайте. И лишь только будет возможность, съедем с вашей квартиры.
-Куда это вы пойдете, что вы умеете делать? Ха-ха!.. - опять ожил Ян Савельевич. - Кому вы нужны, родственница известного нэпмана?.. Только я мог вас спасти... Ничего, вернетесь и еще поклонитесь. Все дороги ведут в Рим.
Анна Михайловна покачала головой.
- Я не ваша родственница. Я сестра вашей жены, но никогда не была и не буду вашей родственницей, Ян Савельевич. Пойдем, Рома.
Все трое поднялись по лестнице и исчезли в дверях музея. Усатый шофер остался их ждать.
Марсельезин дедушка тоже обратил внимание на приехавших. Он оставил газету и, сняв пенсне, внимательно смотрел в сторону автомобиля.
Теперь Адриану и Митре ничего не оставалось, как ждать.
Трудно сказать, сколько прошло времени. Но вот на улицу вышел со шляпой в руке Ян Савельевич Сожич. Он был пунцового цвета. Вытащил из кармана платок и принялся вытирать им шею и голову.
- Готово, попался! - воскликнул Адриан.
- Ага, сразу видно!
Сожич надел шляпу и, спрятав платок в карман, быстро пошел по улице. Он как бы убегал подальше от музея. При этом Ян Савельевич разводил руками, будто разговаривал сам с собой.
И тут из дверей вышли остальные. Начальник с портфелем о чем-то разговаривал со студентом, пока шофер крутил заводную ручку. Наконец мотор завелся. Товарищ Залесский кивнул студенту и заспешил к машине. Снова поднялась пыль, и исполкомовский автомобиль, прогремев мимо решетки сада, исчез.
Оставшись на площадке, Валентин посмотрел в сад. Потом спустился по ступенткам и стал пересекать улицу.
Мальчики бросились ему навстречу.
- Мы давно тут ждем! - выпалили они вместе.
- Знаю. Видел.
- Ну что, так и есть? Он прятал? Мы видели, как он побежал.
- Тот самый шедевр оказался?
- Сейчас все узнаете, - Валентин внимательно оглядел мальчишек, таких чистых и подтянутых сегодня.
- Пошли за мной.
Поднялись по ступенькам и вошли в белый маленький вестибюль.
- Ноги вытирайте! - строго приказала старушка в круглых очках, которая вязала чулок у входа в зал, будто у себя дома.
- Они со мной, - сказал Валентин.
- Хоть и с тобой, а пускай вытирают как следует...
Пошаркали ногами о половичок и вслед за студентом пошли по музейным залам. Митря смотрел кругом во все глаза. Его поразило количество картин на стенах. Он тут был впервые. Следуя на цыпочках, миновали несколько залов и отворили двери с надписью: "Дирекция". Прошли еще одну комнату со множеством картин и коридорчик и оказались в заднем помещении.
Их встретил невысокий старичок с бородкой. Серыми и быстрыми глазами он оглядел мальчишек.
- Это и есть крутовские следопыты?
- Да, Николай Афанасьевич, Адниан и Митря.
- Ну что же, юные советские граждане, - сказал старичок, - идемте, посмотрим, что вы там отыскали.
Он подвел мальчиков к мольберту, на котором была укреплена картина, завешенная материей. Николай Афанасьевич снял материю.
Адриан и Митря замерли.
Со старого, покрытого сеткой трещин полотна на них смотрел старик в кожаной безрукавке. В правой руке рн держал подсвечник с зажженной свечой, левой прикрывал пламя от ветра.Свет падал на его лицо и отбрасывал тень на стену. Будто прислушиваясь к чему-то, старик с хитринкой смотрел на мальчиков. Тускло сияла медь на подсвечнике. На бледных старческих губах чуть заметно жила улыбка. Как будто старик кого-то ждал и поднялся, прислушиваясь к стуку и радуясь, что к нему пришли.
- Как живой... - тихо проговорил Митря.
- Ну и здорово! - сказал Адриан.
Николай Афанасьевич внимательно смотрел на мальчиков. Он был доволен, что картина им нравилась.
- Великий мастер был. Непревзойденный певец света, уважаемые, - отчего-то вздохнув, произнес он.
- Это Рембрандт, да? - тихо спросил Адриан.
- Увы, не совсем, молодые люди... Должен вас огорчить. К сожалению, - копия... Отличная и, наверное, близкая к оригиналу, но... - Николай Афанасьевич развел руками. - Только копия...
- Как же так? - Адриан растерянно переводил взгляд с Валентина на хранителя галереи.
- Да, копия, - повторил тот.
Митря молчал. Он не очень-то понимал, что происходит. Что еще за копия отыскалась? Новое дело!
- Видите ли, молодые люди, - продолжал Николай Афанасьевич, - это, конечно, очень старая копия и отличная, так что тут и не мудрено было ошибиться. И не только нашему торговцу галантереей.
- А откуда же вы узнали?
- Николай Афанасьевич по холсту, по краскам определил, - сказал Валентин. - Эта картина написана значительно позже, чем жил Рембрандт.
- И написана, скорее всего, крепостным человеком князя, - добавил хранитель музея.
- Вот это да! Значит, и нэпмана надули? - удивленно воскликнул Митря.
- Как сказать, - Николай Афанасьевич что-то еще высматривал, приблизив глаза к портрету. - Копия эта тоже дорого стоит. Большого дарования был живописец. Да мало ли было непризнанных гениев в крепостной России!
- Значит, копию назад Сожичу отдадите? - заволновался Адриан.
- Надо полагать - купим. Надеюсь, продаст. - Николай Афанасьевич улыбнулся. - И копия великого Рембрандта для нас радость. Да и реставрировать ее нужно, обновить... Чуть не погубили полотно.
- А где же настоящая? Куда она девалась?
Хранитель беспомощно развел руками.
- Если бы мы знали!..
- А может, и она у нас в Крутове?
- Не думаю. Но кто знает...
- Николай Афанасьевич, - обратился к старику Валентин. - Может быть, вы расскажете им...
- Любопытно, да? - хранитель хитро прищурился. - Да рассказывать -то здесь много нечего. Дело в том, уважаемые, что прадед нынешних князей Мещерских был хитрющий старик. Он всегда боялся, что Рембрандта - это была гордость его коллекции - могут у него похитить. Ну и велел своему художнику снять копию. Да и подменил ею в галерее настоящее полотно, а то, подлинное, хранил у себя в спальне. Так у них завещалось из поколения в поколение. Недавно об этом написал в своих записках еще здравствующий ныне в Париже один из князей. Вот и догадывайся, знал управляющий, что оригинал, что копия, или не знал. Но, скорее всего, знал, пройдоха.
- Понимаете, - волнуясь, перебил его Валентин, - Антон Макарович, от которого было письмо, и не предполагал, что существует копия.
- М-да, ну вот теперь и гадай, - продолжал Николай Афанасьевич, - где спрятан оригинал. Или его приняли за копию и не сохранили. Возможно, конечно, и обе они были здесь, в Крутове...
- А сколько же она стоит, настоящая-то, если найти? - спросил Митря.
- Нету ей цены.
- Как же нету?
- Неповторимое творение это, милый, так что нету. Ну, а на деньги мерить - дорого, слишком дорого.
Мальчики умолкли.
- Да, так, молодые люди, - заключил хранитель. - Приходите-ка в другой день, я вам много интересного расскажу, а сейчас, извините... - И Николай Афанасьвич принялся снова завешивать картину
