"...В книгах живут думы прошедших времен..." (Карлейль Т.)

Мальчишка-командир (ч.1)


 
Борис Камов
 
 
Главы из повести
 
Рисунки М. Петрова
 
 
ПОБЕГ
 
 
   Приходя домой из школы, Аркадий кричал с порога:
   - Тетя Даша, письмо от папы есть?
   В августе 1914 года, как только началась первая мировая война, отца Аркадия - Петра Исидоровича Голикова - забрали в солдаты. Провожая его на вокзал, Аркадий горько плакал и каждый день теперь ждал писем. И если тетя Даша говорила, что письмо пришло, кидал ранец, садился прямо у порога и читал.
   Петр Исидорович сообщал, что служит под Ригой в резервном полку. Аркадия это радовало - значит, папе ничего не грозит.
   И вдруг однажды отец написал, что из резервного полка, где он находится, отбирают добровольцев на передовую. И Аркадий принял решение.
 
   Мальчик стал копить потихоньку деньги, которые мама давала то на тетради, то на кинематограф. Купил карманный фонарик с запасной батарейкой, складной ножик. Два рубля у него еще оставалось. И он решил, что на дорогу до фронта ему вполне хватит.
   Проснулся Аркадий рано. Мама его, Наталья Аркадьевна, еще не вернулась с дежурства в больнице. День был холодный. Ночью моросил дождь. Выйдя на улицу, Аркадий повел плечами, застегнул шинель на верхнюю пуговицу. И пошел - только не направо, к училищу, а налево.
 
   Вскоре он был на вокзале и прождал часа полтора, пока не появился эшелон из товарных вагонов. Поезд затормозил. Солдаты с чайниками и котелками повыпрыгивали из теплушек и побежали к большим медным кранам, которые торчали из стены пристройки с надписью "Кипятокъ".
 
   Аркадий не стал никого спрашивать, куда направляется эшелон: ему и так все было ясно. Гуляющей походкой добрел он до последнего вагона. Двери в нем были наглухо заперты, но зато имелась открытая с двух сторон тормозная площадка. Когда ударил станционный колокол, Аркадий стремительно поднялся на площадку, присел на корточки и прижался спиной к стене вагона.
 
   Рявкнул паровоз, эшелон дернулся, и Аркадий подумал, что самое трудное позади. Но машинист, видимо, не спешил на передовую. Состав подолгу стоял на безымянных полустанках. Ветер продувал площадку, и некуда было спрятаться от него. Аркадий начал замерзать. Согревался он только тем, что, держась за борт с сигнальным красным фонарем, попеременно крутил руками. На короткое время становилось теплее, а пот ом он снова начинал замерзать.
 
   По его расчетам, давно пора было появиться фронту, но по-прежнему не слышалось ни орудийного грохота, ни стрекота пулеметов, а аэропланы не летали, надо полагать, из-за плохой погоды. Стемнело. От усталости и холода мальчика начало клонить в сон.  И он с беспокойством подумал: "А как я тут буду спать? Чем укроюсь?" К счастью, эшелон замедлил ход. "Уже фронт?" - обрадовался мальчик. При слабом свете керосиновых фонарей Аркадий прочитал на деревянном строении: "Кудьма". Название показалось знакомым. Оно вроде бы встречалось в военных сводках.
 
     Солдаты снова стали выпрыгивать без винтовок, но с чайниками. "Видать, еще малость не доехали", - понял Аркадий. У него чайника не было, но хотелось есть и пить. "Добежать до буфета? А если не поспею обратно?" Но он так промерз, что спрыгнул, побежал к зданию вокзала и сразу попал в буфет. Здесь было тепло. На прилавке громоздился медный самовар. А за прилавком стоял полный бритоголовый буфетчик с распаренным лицом. Буфетчик наклонился к Аркадию:
   - Что для вас?
   - Чай, котлету и булочку, - ответил Аркадий и, краснея, спросил: - А сколько это будет стоить?
   - Пятьдесят копеек. Изволите взять?
    - Изволю, - растерянно ответил Аркадий, его капитала могло хватить всего на четыре котлеты. 
   Он выложил серебряный полтинник, взял тарелку с котлетой и булочкой, стакан на блюдечке, отнес их к столику и принялся за еду. Он мигом проглотил котлету, откусил булочку и стал запивать чаем. Захотелось спать.
 
   В этот момент ударил колокол. "Поеду следующим, - вяло подумал Аркадий. - Утром". Гуднул паровоз, и состав поплыл мимо окон буфета.
   Допив чай, Аркадий вошел в темный и теплый зал ожидания, отыскал на лавочке свободное место, сел, засунул руки в карманы шинели и заснул.
     Когда он открыл глаза, было уже светло. Аркадий чувствовал себя отдохнувшим и бодрым. Он вышел на улицу. До фронта, по его понятиям, оставались сущие пустяки. И Аркадий похвалил себя, что остался ночевать: где бы он в темноте  нашел на передовой папу?
 
   Поскольку обедать он  собирался на фронте, из походной кухни, то у того же буфетчика Аркадий взял стакан чая, два свежих бублика и в благодушном настроении расположился за столиком, где лежала только что принесенная газета "Нижегородский листок". Откусив бублик, Аркадий придвинул к себе "Листок", чтобы иметь исчерпывающее представление, как идут дела на фронте. И поперхнулся.
 
   На первой же странице среди маленьких  в черных рамках объявлений о том, кто умер и где что продается, было крупно и броско набрано:
   "ПРОПАЛ МАЛЬЧИК, АРКАДИЙ ГОЛИКОВ. ПРИМЕТЫ: КРУПНЫЙ, СВЕТЛОВОЛОСЫЙ, ГОЛУБЫЕ ГЛАЗА, ДЛИННЫЕ РЕСНИЦЫ. НА ЛЕВОЙ ЩЕКЕ УЗКИЙ ШРАМ. ОДЕТ В ФОРМУ УЧЕНИКА РЕАЛЬНОГО УЧИЛИЩА. НА ФУРАЖКЕ И НА ПРЯЖКЕ ПОЯСА БУКВЫ А.Р.У..."
 
    Испугавшись, что его задержат и вернут, Аркадий схватил с тарелки недоеденный бублик и поспешил на улицу. К станции подходил воинский эшелон. Однако, выскочив из буфета, Аркадий заметил на платформе жандарма. а чуть подальше - второго. О том, чтобы сесть на поезд, не могло быть и речи.
   "Пойду пешком", - решил мальчик. И пока жандармы его не заметили, шмыгнул за угол вокзала и заспешил по усыпанной углем дорожке в сторону ушедшего вчера поезда.
 
   Между тем наблюдательный буфетчик обратил внимание, как переполошился мальчик, взял газету. В "Нижегородском листке" он без труда обнаружил объявление и выбежал из буфета, чтобы найти станционного жандарма...
 
   Аркадий утомленно брел по лесу. Бублик давно был съеден. Во рту остался неприятный деревянистый привкус от найденных под дубами желудей. А фронта все не было. Несколько раз, полагая, что так он сократит путь, Аркадий куда-то сворачивал. Путь не становился короче, зато гуще делался лес.
   Начало темнеть. Аркадий достал из кармана складной нож, отогнул самое длинное лезвие и включил карманный фонарь. По свету фонаря его и приметил лесник, который тоже возвращался со станции. Лесник провел его к себе, жена накормила чужого мальчика и положила спать на теплую печку, где спали их собственные дети.
 
   А утром лесник ушел на станцию и вернулся на дрожках с жандармом.
   - Что же ты натворил? - спросил старый добродушный жандарм, когда они отъехали от дома лесника. - Деньги, что ли,  чужие взял?
   - Ничего я не брал, - зло ответил мальчик.
   - Куда же ты бежал - и на поезде и пешком?
   - К папе на фронт - вот куда.
   - Так фронт же, - захохотал жандарм, - совсем в другой стороне!
   ...Когда Аркадия в сопровождении старого жандарма привезли домой, он больше всего боялся,  что мама будет корить и плакать. А мама, узнав, куда и зачем он ехал, погладила его по стриженой голове и тихо сказала:
   - Светлый мой мальчик!
 
 
РОБИН ГУД ИЗ РЕАЛЬНОГО
 
 
   В училище посреди года приняли новенького, Костю Кудрявцева, - высокого худого парня с постоянно испуганным выражением  лица. На все реальное это был единственный  "мужик", то есть выходец из крестьянской семьи.
   В училище над Костей сразу стали издеваться "аристократы" - дети дворян, офицеров и наиболее состоятельных купцов.
   - Заика! - кричали они ему. - Обезьяна!
   Со своей сутулой спиной и несуразно длинными руками Кудрявцев и впрямь  был чем-то похож на обезьяну. Однажды Костя не выдержал:
   - В-вы, м-м-маменькины сынки! П-походите за сохой - от з-зари до з-зари - станете не только  сутулыми - г-горбатыми!
 
   Косте с его недетской силой, обретенной на крестьянской работе, с его цепкими длинными руками, которые давали преимущество в  драке, ничего не стоило проучить  обидчиков, но он никогда этого не делал - робел. Заметив как-то в коридоре, что "аристократы" пристают к Косте, Аркадий бросил:
   - Кто полезет к Кудрявцеву, будет иметь дело со мной.
   - У-у-у! - не открывая ртов, затянули "аристократы", но от Кости отстали.
 
   Аркадий был невысок, сквозь темную ткань гимнастерки проступали худые лопатки. И предупреждение могло бы вызвать только смех, если бы у белобрысого, с оттопыривающимися ушами второклассника Голикова не было бы своей твердо сложившейся репутации. О нем точно было известно, что первым в драку он не полезет, но бить при нем слабого или безответного нельзя - заступится. Голикова били за это самого - не помогало...
 
   По счастью, на книжном развале Голиков купил  за двугривенный книжку про английский бокс. Прочитав ее, Аркадий вколотил над дверью в столовой гвоздь,  повесил на него обмотанную веревкой подушку и начал трудолюбиво  отрабатывать удары. Но подушка была слишком мягкой - и он стал вешать на гвоздь свой ранец. От ударов по твердому и жесткому ранцу обдирались и болели пальцы. Но со временем он привык - зато удар получался точным и сильным.
 
   Как-то после школы Аркадий бежал с кошелкой в лавку и увидел: возле духовной семинарии кучка реалистов-четвероклассников неторопливо тузит Псевича - болезненного и робкого мальчишку.
   - Эй, вы, отпустите Псевича! - еще издали крикнул Аркадий. на него не обратили внимания. А когда он подбежал, истязатели дружно оставили Псевича , который с плачем помчался домой, и накинулись на Голикова.
   В первое мгновение Голиков оробел. Мальчишки были явно сильнее, и потом в руководстве по боксу говорилось о правилах борьбы с единственным противником. Но улица не ринг. Аркадий бросил кошелку, занял исходную позицию - нога вперед. Левой рукой прикрыл грудь, а правой для пробы ударил снизу в подбородок рыхлого парня, который явно был заводилой. Парень не устоял и опрокинулся на спину. На Аркадия бросились двое других.
 
   Аркадий, присев, позволил им столкнуться, а привстав, ударил по скуле того, что оказался ближе, потом другого. Тем временем с земли поднялся толстый. Из прокушенной губы у него текла кровь. Он двинулся на Голикова, выставив вперед кулаки, а двое остальных вознамерились зайти со спины.
   "Смелое решение всегда правильное!" - вспомнил Аркадий прочитанное в книге. И не дожидаясь, когда толстый к нему приблизиться, подлетел к нему сам - и тот опять сел на снег. После этого Аркадий обернулся, двинул еще по разу тем двоим, что собирались налететь сзади, и, подобрав кошелку, не оборачиваясь, отправился по своим делам.
 
   Среди училищных драчунов победа второклашки Голикова была расценена как случайная. "Подумаешь, какой отыскался Робин Гуд!" И через день, когда Аркадий возвращался из школы,  распахнулись ворота дома, где жил купец-мануфактурщик, оттуда вывалилась ватага реалистов (среди них Аркадий разглядел тех троих), и вся банда  накинулась на Голикова. Его сильно избили.
 
   В училище утром он появился с сине-оранжевым фонарем под глазом и широкой ссадиной на скуле. В перемену Аркадий хотел остаться в классе, но это позволялось только дежурным. И он вышел в коридор. Здесь Голиков увидел, что участники вчерашнего налета, взявшись за руки, прогуливаются возле двери его класса. Заметив Аркадия, толстый громко, театрально воскликнул: "Тихо! Робин Гуд идет!" - и вся ватага с притворным сочувствием стала разглядывать синяк и царапину на его лице.
 
   Голиков не стал отворачиваться или закрывать синяк руками. Он позволил обидчикам насладиться плодами  своей коллективной победы. А затем подстерег  поодиночке всех участников налета и познакомил каждого с новинкой - удар левой с отвлекающим маневром. Больше трогать "Робин Гуда" никто не осмеливался.
 
 
УЧИТЕЛЬ ГАЛКА
 
    Кончилась зима 1916 года. Аркадий сильно запустил уроки. Сегодня вечером он собирался приналечь на историю и математику, по которым его давно не вызывали, и заметил в дневнике в графе "словесность" маленькими буквами сделанную запись: "Сдать сочинение "Старый друг - лучше новых двух". Если бы Аркадия сейчас трахнули пустым ведром по голове, это бы его ошарашило  гораздо меньше. "Как же я забыл?"
 
   Преподаватель словесности Николай Николаевич Соколов - по прозвищу  Галка - задал его десять лет назад.
   - Прошу не оставлять сочинение на последний вечер, - сказал Николай Николаевич. - Наш мозг обладает замечательной особенностью - он любит возвращаться к проделанной работе и улучшать ее. Сошлюсь на Николая Васильевича Гоголя. Он писал первый вариант повести и прятал рукопись в дальний ящик стола. Через какое-то время извлекал черновик, перечитывал, находил, что у него плохо (это у Гоголя - плохо!), - Галка засмеялся громким, каркающим смехом, - переписывал все от первой до последней строчки и откладывал опять. И так восемь-девять раз!
 
   - Что ж, и нам переписывать девять раз? - насмешливо спросил Мелибеев, сын известного в городе врача.
   - Как угодно, Гоголь был гений. В трудолюбии тоже. Просто я советую: сегодня, к примеру, составьте только план. Завтра на свежую голову план свой поправьте и набросайте, не заботясь об отделке, черновик. Дайте черновику денька два полежать, перечитайте, сделайте новые поправки и вставочки, а на другой день начинайте переписывать набело. А чтобы у вас было достаточно времени, я вам на эти дни ничего не задаю.
 
   Вспомнив это, Аркадий заметался в узком пространстве между буфетом, диваном и обеденным столом. Посмотрел на часы, стрелки показывали без четверти восемь. Бежать в библиотеку было поздно. Да если бы даже библиотека и была открыта? Какие книги просить и когда их читать? И мальчик в который раз пожалел, что нет отца. Если даже Петр Исидорович долго находился в отъезде и только входил в дом, Аркадий сразу кидался к нему, потому что надо было прямо сию минуту поговорить, и отец неизменно отвечал:
   - Хорошо, через четверть часа.
   И Аркаша ждал, пока отец помоется на кухне в тазике, переменит рубашку и наденет старенький пиджак, а тетя Даша нальет ему высокую кружку дочерна заваренного чая: если отец был сильно утомлен, то сразу не обедал. И хотя лицо его было серым от усталости, он асе равно улыбался и говорил:
   - Ну, пороховая твоя душа, что там произошло - выкладывай!    
 
   И Аркадий, счастливый тем, что можно все рассказать, говорил со вздохом:
   - Мне опять пришлось подраться.
   - Каждый день у тебя одно и то же.
   - Не одно. Я не виноват. Я вышел просто погулять. А Гринька с Андрюшкой начали закапывать в песок живого котенка. Он мяукал и не хотел. Я закричал: "Что вы делаете? вас бы так!" И стал котенка у них отбирать. Они не давали. Я все же отобрал. А теперь они говорят, что это их любимый котенок и я его украл.
   - Не беспокойся. Я поговорю. А сейчас возьми книжку, посиди со мной рядом, почитай, а я часок вздремну.
 
   И пока Аркадий ходил за книгой, Петр Исидорович уже засыпал. И мальчик сначала просто сидел и смотрел, как отец спит, потому что успевал соскучиться. И постепенно мальчику делалось спокойно. Он знал: теперь опять все встанет на свое место.
 
   "Мой лучший друг - папа, - писал Аркадий в новой чистой тетради. - Я знаю, другие мальчики, если напроказят или случится неприятность, стараются свою вину и ошибки скрыть. Я от папы не скрывал ничего. И как бы я ни был виноват, папа никогда не ругал меня, а только говорил: "Худо, Аркаша, худо!" - и это было для меня самым большим наказанием".
 
   ...Когда мама возвратилась утром с дежурства, она застала Аркадия спящим за столом. Перед ним мерцал фитилек керосиновой лампы, в которой выгорел почти весь керосин.
   - Аркаша, - встревожилась мама, - почему ты спишь одетый, за столом?
   - Мамочка, ты уже пришла? - обрадовался он, с трудом приоткрывая веки. - Это я писал сочинение и нечаянно заснул.
   - Тоже мне сочинитель нашелся, - улыбнулась мама. - Поди умойся, попей чаю и беги в школу.
 
   Когда Аркадий прибежал в училище, то выяснилось, что Галка заболел, но прислал записку, чтобы сочинения ему доставили домой. И появился только через неделю.
   Николай Николаевич расстегнул портфель и вынул стопку тетрадей.
   - Наш с вами опыт удался, - произнес он, улыбаясь. - Большинство работ  я прочитал с истинным удовольствием, но одно сочинение хочу отметить особо. Голиков написал о своем отце и сделал это бесподобно.
 
   Класс, дружно грохнув крышками парт, обернулся к Аркадию. У Голикова остановилось дыхание. А Галка продолжал:
   - Я прочитал это сочинение в двух соседних классах. Оно  произвело большое впечатление. Я нахожу, Голиков, что у вас есть литературные способности. А рано пробудившиеся способности - большая редкость. Не следует думать, господа, что Голиков непременно будет писателем. но если захочет, то сумеет им стать. Мне было бы приятно, Голиков, если бы вы нашли время посетить меня.
 
   ...Галка снимал квартиру в громадном доме священника Никольского.
   - Вам сюда, - сказала служанка, которая впустила его, и показала на дверь, откуда слышались ребячьи голоса.
   Голиков постучался и вошел. В просторной комнате стояли: низкая софа, низкий столик, невысокие стулья, как позднее узнал Аркадий, сделанные по чертежам самого Галки. На софе и стульях. уткнувшись в книги, сидели мальчики в форме реалистов - Аркадий не был с ними знаком. А за столом расположились еще двое ребят - один в клетчатой рубашке, другой в пиджаке с подвернутыми рукавами.
   А Галка сидел за письменным столом, поставленным так, чтобы видеть всю комнату. Заметив Аркадия, учитель поднялся к нему навстречу.
   - Я рад, что вы у меня, - сказал Николай Николаевич. - Посмотрите,  вдруг вас что заинтересует.
 
   Вдоль стен темнели застекленные шкафы. В них стояли книги: энциклопедия Брокгауза и Эфрона, роскошные издания классики - Шекспир, Шиллер, Гете, Пушкин, Лев Толстой и много других книг в солидных и пестрых обложках. А в одном шкафу книг не было - там лежали морские раковины, словно обросшие редкой бородой кокосовые орехи, засушенные морские звезды, китайские, темного лака, шкатулки с тонкой витиеватой резьбой, позолоченная фигурка индийского бога Будды, кривой нож в деревянных ножнах, резной из слоновой кости шар и много других диковинных вещиц. Галка привез все это из дальних стран. 
 
  Соблазн прикоснуться к этим сокровищам хотя бы пальцем был так велик, что Аркадий спрятал руки за спину.
   - Здесь все можно трогать и брать руками, - сказал Галка.
   Аркадий схватил нож в деревянных ножнах, потянул костяную ручку. Блеснул кривой, острый, не тускнеющей стали клинок, но что делать с ножом, если ты не в лесу и даже не на берегу реки, где можно срезать хотя бы ивовый прутик?
 
   Зато в дальнем книжном шкафу Аркадий сразу увидел "Приключения Тома Сойера" - их в Арзамасе невозможно было достать даже в библиотеке - и "Пятнадцатилетнего капитана". И хотя нельзя было читать сразу две книги, Аркадий забрал с полки обе, уселся на низкий диванчик, открыл "Тома Сойера" - и оторвался, лишь заметив, что остался в комнате совершенно один.
   - Ой, который же это час? - вскочил он и покраснел, увидев, что уже начало двенадцатого. Он кинулся к шкафу, чтобы поставить книги на место.
   - Я разрешаю вам взять их с собой, - сказал, входя в комнату, Галка.
 
   Аркадий стал бывать здесь каждый день. Мама говорила: "Это неприлично", - а он не мог ничего с собой поделать. Когда бы Голиков ни пришел, он заставал в квартире учителя пять-шесть учеников.
   С Аркадием Николай Николаевич охотно и много беседовал о книгах и судьбах великих писателей. Первый такой обстоятельный разговор состоялся в тот вечер, когда Аркадий вернул "Тома Сойера" и "Пятнадцатилетнего капитана".
   - Понравились? - спросил Галка.
   - Очень.
   - А какая больше?
   - Обе одинаково, - ответил Аркадий и увидел досаду на лице учителя. - Разве это плохие книги?
 
   - Нет, очень хорошие. Просто я надеялся, вы уловите различия. Я понимаю, вас увлекли приключения, поэтому я что хочу сказать. Романы, которые вы прочли, созданы двумя очень талантливыми  и очень разными писателями. Марк Твен был продавцом газет, чернорабочим, репортером, коммивояжером и знал жизнь Америки по собственному опыту. А Жюль Верн был прежде всего кабинетным ученым. Он редко выходил из дома. Лишь в конце жизни смог позволить себе совершить несколько путешествий. Марк Твен писал о том, что пережил сам. Это относится и к "Тому Сойеру". А Жюль Верн прочел огромное количество книг о тех местах, в которых никогда не был, сделал множество выписок, составил громадную картотеку. И на основе добытых сведений создал в своем воображении истории, которые потом становились романами: "Таинственный остров", "Из пушки на Луну", "20 тысяч лье под водой". 
 
   - Значит, Том Сойер был на самом деле, а Дик Сэнд выдуман?
   - В Томе Сойере много от самого Марка Твена, каким он был в детстве. А Жюль Верн действительно очень многое сначала создал  в своем воображении. Когда он писал о "Наутилусе" и исследовании подводных глубин, подводные лодки еще только строились. А полететь на Луну и до сих пор пока не удалось.
 
   Но я хочу обратить внимание на одно обстоятельство: Жюль Верн умел создавать такие положения и такие характеры, , которые не вызывали сомнения в их подлинности. И обо всем писал с такой убедительностью и точностью, будто сам совершил полет на Луну или провел несколько месяцев в морских глубинах рядом с капитаном Немо.
   - А как возникает такой дар? - спросил Аркадий.
   - Одни с этим рождаются. Другие развивают.
   - Его можно развить?
   - Конечно. Все можно развить, как мышцы: и память, и воображение, и быстроту мысли. Но это долгий разговор. Мы к нему еще вернемся. А пока я советую прочесть из романов Жюля Верна что-нибудь еще.
 

СКАЧАТЬ В ФОРМАТЕ PDF
СКАЧАТЬ В ФОРМАТЕ EXE

<<<

>>>





________________________________
 
 

Этот сайт был создан бесплатно с помощью homepage-konstruktor.ru. Хотите тоже свой сайт?
Зарегистрироваться бесплатно