Поворот стр.3
ПовестьВадим Фролов
Рис. И.Харкевича
3
ВОСПИТАТЕЛЬНЫЕ МЕРЫ
Все это, весь свой день я и вспоминал, лежа в кровати. А когда вспомнил, решил, что в общем-то все не так уж страшно. Надо быть только более организованным и уметь исправлять свои ошибки. Вот с завтрашнего дня я и начну их исправлять.
Да, а зачем это бате понадобился Венька Жук? Не забыть бы завтра спросить.
...На следующее утро я запросто сдернул с Мишки одеяло и пошел умываться. А когда вернулся, Мишка опять был под одеялом, закутанный с головой, как в спальном мешке. Я определил, где у него уши, и дернул через одеяло за ухо. Он чего-то забурчал.
- Встаешь? - спросил я.
- Отлипни, - заныл Мишка.
- Твое дело, - сказал я и пошел на кухню. В дверях обернулся и увидел, как Мишка от удивления высунул нос. "Удивляйся, удивляйся, - подумал я, - то ли еще будет".
Ольга почему-то встала самостоятельно, и мы с ней быстро позавтракали. Батю я будить не стал - на столе лежала записка: "Пришел поздно, буду спать до 12-ти".
- Выйди с Повидлой, - сказал я Ольге.
- Чего-о-о? - пропищала она. Но я не стал повторять и начал собирать портфель.
- Я опоздаю, - опять запищала Ольга.
- Не опоздаешь, - сказал я строго.
Она опять очень удивилась, но взяла поводок. Повидло тоже, по-моему, очень удивился: посматривал то на меня, то на Ольгу, и даже взвизгивал от удивления. Но я не обращал на них внимания и занимался своим делом.
Они ушли с обиженным видом. Маму я будить не стал и направился в школу. "Приду с запасом, чтобы не опоздать", - решил я. Я уже был в дверях, когда из-за ширмы вышел отец в трусиках и в майке.
- Семен, почему Мишка не встает? - спросил он. - Заболел, что ли?
- А не знаю, - сказал я равнодушно.
- Ты что, не будил его? - удивился отец.
- Будил, - сказал я еще равнодушнее.
- Ну и что? - еще больше удивился отец.
- А ты его спроси, - сказал я.
- Гм-м, - промычал батя, - интересный разговор. Что это с тобой?
- Ничего, - сказал я и пожал плечами. - Не маленький, пусть к дисциплине привыкает.
Батя внимательно посмотрел на меня и засмеялся.
- Ишь ты! Ну что ж, может, и правильно. Не будить, значит? Опоздает ведь.
- Раз опоздает, два опоздает...
- Ладно, попробуем, - сказал батя.
- Ну, я пошел, - сказал я и тут же вспомнил, что не спросил про Веньку Жука. Но батя сам спросил у меня очень серьезно:
- Слушай-ка, так что он за парнишка, Венька Балашов?
Ну что я мог ответить? - я сам его мало знаю. Если не считать двух-трех разговоров... Кто его знает, вроде ничего парень, только злой какой-то и затюканный.
- А что? - спросил я.
- Видишь, какое дело. Похоже, у него серьезные неприятности намечаются. Хотелось бы знать... - сказал батя задумчиво.
- Что я, за ним следить должен, что ли? - спросил я. - Ты участковый, ты и следи.
- Ладно, - сердито сказал батя. - Сыпь в школу. А насчет "следить" вечером поговорим.
А в самом деле, что я - на своих ребят капать должен, если у меня отец милиционер?
Дудки! И пусть не обижается. А Венька... что Венька? Парень как парень.
Во дворе я встретил Ольгу. Передник у нее был в пыли и нос в пыли, а коленки расцарапаны. Сама злая и чуть не плачет. А Повидло был ужасно виноватый и подлизывался к ней всячески.
- Ты чего? - спросил я.
- "Чего, чего", - сердито сказала она. - Не могу я с этим... Повидлой гулять. Увидел на той стороне какую-то шавку - ка-ак рванет. Я через барьер и через кусты перелетела. И на пу-узе через всю Моховую проехала. Вот теперь опоздаю из-за тебя.
Мне стало ее ужасно жалко, и я не выдержал. Взял у нее поводок, вытянул разок Повидлу вдоль спины, ухватил Ольгу за руку и понесся с ней домой. Смазал ей коленки йодом, вымыл мордаху, заставил переодеть передник, помог портфель собрать, опять схватил за руку, и мы вместе понеслись в школу. И по дороге я думал, что опять у меня что-то не так получается! Мишка-то ведь еще дрыхал. Несправедливо!
Уже совсем неподалеку от школы мне опять подставил ножку тот вчерашний парень с собачьими зубами и черными, как дырки, глазами. На этот раз я не упал - дерево помогло, я в него и врезался.
- Опять торопишься, - сказал парень.
- Беги, - сказал я Ольге. - Опоздаешь.
- А ты? - спросила она.
- Я сейчас, - сказал я.
Она побежала, но несколько раз оглядывалась. А у самой школы остановилась и некоторое время смотрела на нас. Видно, что-то ей не понравилось. Я махнул ей портфелем, и она нехотя пошла в школу.
- Ну, чего тебе? - спросил я у парня.
- Ты чего же уговор не выполняешь? - спросил он оскалившись.
- Да ведь ты же сам ушел! - заорал я. - Я в садик вместе с твоим Фуфлой приходил, а тебя уже не было.
- А ты бы подождал, подождал бы, - пропищал он. - Так вот давай-ка сейчас сгоняй. А вон на том углу подожду.
- Да пошел ты! - сказал. - Я в школу опаздываю. И что я тебе, посыльный, что ли?
Он стиснул мне плечо, как вчера, - тут уж я чуть не запищал. И в это время на той стороне улицы я увидел Веньку Жука. А он увидел меня с этим типом и остановился как вкопанный, мне показалось, что он хочет драпануть - как-то он странно дернулся взад и вперед. В общем, явно испугался. Но потом довольно решительно направился к нам. И тут парень тоже заметил его. Он сразу выпустил мое плечо и уставился на Веньку, прищурившись. А Жук подошел как-то боком и стал рядом со мной.
- Приехал? - спросил он мрачно.
- Кто приехал? - пропищал парень. Венька и бровью не повел.
- Чего тебе от него надо? - спросил он и кивнул на меня.
- А ты кто такой, - опять спросил парень, - чтобы меня допрашивать?
- Ладно, кончай, - отрезал Венька зло, повернулся ко мне и сказал: - Ты иди.
Я хотел что-то сказать, но он так посмотрел на меня, что я пошел. На ступеньках школы я обернулся и
подумал, не вернуться ли мне. Что-то уж больно не нравился мне этот тип. Сперва Фуфло, теперь Венька Жук. Он что-то говорил парню, и тот вроде спокойно слушал. Потом Жук махнул рукой, и парень пошел от него прочь. А Венька, словно раздумывая - идти ему или не идти, - нехотя направился в школу.В вестибюле я глянул на часы: до звонка еще пять минут, и я решил подождать Веньку. "Что-то тут странное", - подумал я.
Венька вошел в вестибюль, и я спросил его:
- Ты этого типа знаешь, что ли?
- Никого я не знаю, - буркнул он и начал подниматься по лестнице.
- Слушай, он Фуфлу знает, - сказал я, шагая за ним. Венька остановился.
- Чего пристал?! - сказал он сквозь зубы. - Отвали!
И побежал наверх.
А потом на всех переменах он сразу выходил из класса, и я нигде не мог его найти. Но если честно говорить, мне было, в общем-то, не до него, потому что уважаемая Маша Басова выкинула такой номер, что я даже растерялся. И не один, а целых три номера выкинула.
МЕСТЬ
...Маша Басова выкинула такой номер, что я даже растерялся. И не один, а целых три номера выкинула.
Во-первых, она пересела на другую парту. Устроила какой-то там обмен, в результате которого со мной рядом оказался ухмыляющийся Аполошка, а сама она уселась на первую парту со своим Герасимом-Германом - Г.А., как она его называет. То что она пересела и со мной даже не поздоровалась - это ее дело. А вот то, что я будто бы мешаю ей заниматься - это уже не только ее дело. Она сказала об этом литераторше Ренате Петровне, когда та спросила ее, почему она пересела.
- Это правда, Половинкин? - строго спросила Рената Петровна.
- Правда, - сказал я. - Наверно, правда. Раз она говорит.
- Хорошо, что ты признался, но плохо, что ты, едва придя в нашу щколу, уже начинаешь мешать. Учти, наша школа... - и минут пять она говорила о том, какая это замечательная школа и как надо дорожить ее честью и каким надо быть, чтобы стать достойным этой чести, и что, она надеется, коллектив возьмет меня в работу.
- Я его возьму в работу, - сказал Апологей.
Все заржали, а Рената сказала, что ничего смешного: Феофилактов, хотя тоже новенький, но, кажется, серьезный человек.
- Я серьезный, - сказал Аполошка, - и я беру обязательство исправить Половинкина к концу первой четверти.
У меня аж скулы свело от злости. Я стоял как болван и даже влепить этому трясучке не мог. А все ухмылялись.
- Чики-пики! - прошипел я сквозь зубы.
Аполошка вначале сделал круглые глаза, а потом вдруг изо всей силы хлопнул меня по спине.
- Ты чего?! - заорал я.
- В чем дело? - спросила Рената.
- Он подавился, - сказал этот змей.
У Ренаты от удивления брови спрятались под прическу.
- Чем подавился? - спросила она.
- Яблоком, - сказал чики-пики.
Тут и Машка захохотала, а Рената Петровна еще минут пять читала мораль о том, как нехорошо есть яблоки на уроках.
"Ну, погоди, попугай лопоухий, - думал я, - ты у меня еще не так трястись будешь".
И строил всякие планы, и, конечно, ничего не слышал, что было на уроке, и схватил еще одно замечание.
Как только прозвенел звонок и Рената Петровна вышла из класса, ребята окружили нас с Аполошкой - думали, наверно, что будет небольшая драчка. Но я сказал Апологию:
- А ты ничего парень, веселый. Давай пять.
Апологий полупал глазами, а потом захихикал от удовольствия. Поверил. Он похлопал меня по плечу и сказал важно:
- Положись на меня, Половинка. Со мной ты станешь человеком!
Ребята смотрели на меня с сожалением. Решили, наверно, что я дурачок какой-то. А Машка даже кулаком по парте стукнула со злости и закричала, что я какой-то не то Караваев, не то Каратаев. Какой там еще Караваев?! Надо будет спросить у кого-нибудь. А Аполошку я и сам пе-ре-вос-пи-таю. А Маша... Маша... ну, что ж Маша...
Немножко меня утешило, что Татьяна на перемене подошла ко мне и сказала, что я вел себя совершенно правильно.
- Игно-рируй, - сказал она.
- Что, что?
- Не обращай внимания, значит. Будь выше.
- Ага, - сказал я.
- С такими так и надо. Тогда они отлипнут.
Я хотел ей сказать, что еще сделаю из Аполошки человека, но ее зачем-то позвал наш великий староста - Герасим-Герман-Герка - Г.А., и она отошла. Интересно, почему это я, кажется, начинаю злиться на этого Г.А.? Он ведь ничего мне не сделал, наоборот, даже и внимания на меня не обращает, будто меня и в классе совсем нет. Мне, конечно, на его внимание начихать, но почему я все-таки злюсь, а?
Не успел я про это додумать, как Маша Басова выкинула второй номер. Ко мне вдруг подошли Зоенька и Юлька - есть у нас такие волнистые попугайчики-нразлучники - все время парой ходят и чирикают.
- Сеня, - прочирикали они хором, - мы тебе что-то хотим сказать.
- Валяйте, сказал я.
- Ты нам нравишься, Сеня, - сказали они и опустили глазки.
- Вот еще... - сказал я.
- Правда, правда, - сказали они, - ты очень, - они хихикнули, - очень-очень-очень... мужественный и добрый.
- Очень приятно, - сказал я.
- Мы тебя приглашаем в кафе-мороженое, - сказали они.
- Спасибо, - сказал я вежливо, - но я занят.
- Ах-ах, - прочирикали они, - какая-какая-какая жалость! А мы так-так-так надеялись.
- Он стесняется, - услышал я за спиной чей-то ехидный голос. Обернулся, а там стоит М.Басова и ухмыляется во весь рот.
- Но почему же? - хором прочирикали попугайчики.
- У него, наверно, нет денег, а мороженое он очень любит. Прямо жить не может без мороженого. Уж я-то знаю.
Ах, вот в чем дело. Ну, ладно, М.Басова, посмотрим, что ты сейчас скажешь. И когда Зоенька и Юлька пропищали хором, что раз они меня приглашают, значит, они и угощают и что в наше время это не обязательно, чтобы мальчик угощал, - я сказал совершенно спокойно:
- Я очень люблю мороженое. Прямо жить без него не могу. И я вас приглашаю сам в 19.00 в кафе-мороженое "Гном" на Литейном. Маша, и ты, конечно, тоже приходи, - я поклонился, как рыцарь какой-нибудь, и даже ножкой шаркнул.
Девчонки раскрыли рты, а у М.Басовой глаза стали как щелочки и нос сморщился. Как будто сейчас чихнет.
- Будь здорова, - сказал я, и она, наверное, от неожиданности, действительно чихнула. Девчонки фыркнули, а я только зубы стиснул, чтобы не рассмеяться.
- Вы идите, - свирепо сказала Маша девчонкам. - А мне этому рррыцарю пару слов сказать надо.
Зоенька и Юлька, хихикая, отошли, а Маша надвинулась на меня, как грозовая туча.
- Опять твои штучки?! - зашипела она.
- Какие штучки?
- Такие!
- Я по-хорошему.
- Ты со всеми по-хорошему!
- Не со всеми.
- И всех яблоками угощаешь. Тебя мороженым, а ты яблоками... чужими.
- Почему чужими?!
- Ты в "Мороженом" Татьяне мое яблоко отдал.
- Ты же его не взяла.
- Мало ли что!
- Знаешь, Басова, - сказал я, - ты, по-моему, все-таки... чокнутая.
На этом разговор кончился. Я отошел. А потом обернулся:
- Так я жду: в 19.00. "Гном". Запомнила?
Она ничего не ответила, а я посмотрел на нее. У нее был какой-то странный вид: не то она заплакать собиралась, не то засмеяться. И она была такой... такая... что у меня сердце вдруг екнуло. Мне захотелось сказать ей что-нибудь хорошее, но я выдержал и не сказал.
На большой перемене в коридоре меня подозвали к себе Татьяна, Гриня Гринберг, Коля Матюшин и Петька Зворыкин. Они стояли у окна и о чем-то спорили. Когда я подошел, Гринька сразу спросил:
- Что ты думаешь насчет Веньки Балашова и его компании?
Дался им Венька! Чего-то он у всех вроде бельма на глазу.
- А что вам Венька сделал? - спросил я. - Парень как парень.
- Да не о нем разговор, - с досадой сказал Гриня. - Ты на Моховой живешь?
- Ну, на Моховой.
- Ты этих... Фуфлу и Хлястика знаешь?
- Ну, знаю.
- Их надо в бараний рог скрутить! - заорал Петька Зворыкин.
- Ишь, расхрабрился, - сказал я.
- С.О.Р. - Союз Отважных Рохликов, - сказала Татьяна.
Я засмеялся. Петька надулся. А Гриня сперва вроде обиделся, а потом махнул рукой и тоже засмеялся.
- Уж лучше БОР - Боевой отряд Рохликов, - сказал он, - а то СОР плохо звучит.
И тут все наперебой стали придумывать названия. МОР - Могучий Отряд Рохликов. ЛОР - Летучий Отряд. ГОР - Гневный...
- Просто чепуха собачья, - сказала Татьяна. - "И как вы ни садитесь..."
- Опять пословицы, - сказал Матюшин.
- И почему собачья? - спросил я. - У меня есть собака...
И тут мне в голову пришла великая мысль. Надо злить Повидлу. Натаскивать. Пусть рычит и показывает зубы. Клыки. Говорят, есть такие собаки, которые очень добрые, но охотятся на львов. Повидло - гроза Моховой! И пусть всякие шпаны берегут свои штаны! Ха-ха, опять стихи!..
- Я не хотела обидеть собак, - сказала Татьяна. - Собаки...
- ... Лучшие друзья человека, - сказал Матюшин. - Мне надоели твои... цитаты.
- Шарова, - сказал Гриня, - дело серьезное, а ты к нему относишься несерьезно.
- А чего это ты заговорил как наш великий староста Герасим? - спросил я Гриню.
- Между прочим, - сказал Матюшин, - не мешало бы и его позвать. Все-таки...
- Дудки, - сказал Петька Зворыкин.
- Он по этому поводу пять собраний проведет, - сказал я.
- И постановит, что нам надо учиться. А все остальное не наше дело, - сказал Гриня сердито.
- Ага, - сказала Татьяна. - Есть план.
- Ну? - сказали все мы хором.
- Нужно смеяться, - сказала Татьяна.
- Ха-ха, - сказал Зворыкин.
- Петьку мы исключаем, - сказала Татьяна.
- Почему? - завопил Зворыкин.
- У тебя нет чувства юмора.
- У меня?!
- У тебя.
- Нет?
- Нет.
- Ну и ладно. Зато... я драться могу.
- Не драться! - строго сказала Татьяна. - Кулаки - это слабость. Мы сильнее. Мы будем смеяться.
- Я, кажется, понял, Шарова, - сказал Гриня. - Ты молодец!
- А я что говорил?! - сказал я.
- Ты ничего не говорил, - сказал Матюшин, - ты только хлопал ушами.
- Не отвлекайтесь, - сказал Гриня.
- Мы будем смеяться, - сказала Татьяна. - Они - лопухи. И они от нашего смеха завянут.
- Гыы! - выдал Зворыкин. - Ты что... того?
- Петя, - ласково сказала Татьяна, - все знают, что ты в классе самый сильный, самый смелый, самый веселый и самый умный.
Мы все заржали, и до Петьки, кажется, дошло. Он сказал:
- Ну и ладно. А я их бить буду.
- Или они тебя, - сказала Татьяна.
- Партизан-одиночка, - сердито сказал Гриня. - А как мы будем смеяться, Шарова? Хором или по одному?
- При любом случае и по любому поводу, - сказала Татьяна. - И хором и поодиночке.
- И будем называться РС, - торжественно сказал я.
- Как? - спросил Матюшин.
- Я знаю, - сказал Петька, - РС - это реактивные снаряды. Так "катюши" в войну назывались. Вззззз! Бумц!
- Ничего подобного, - сказал я. - РС - Рохлики Смеются.
- Отлично! - сказал Гриня. - Но все-таки нельзя допускать партизанщины. Неорганизованной. Надо, пожалуй, согласовать это с советом отряда...
- А Сеня будет у нас командиром? - быстро сказала Татьяна. - Кто за?
- Он новенький, - сказал Матюшин.
- А ты старенький, - сказала Татьяна. - Кто за?
Все подняли руки. Даже Петька.
- Кто против? - спросила Татьяна уже просто так.
- Я! - сказал кто-то сзади.
Вот так! Конечно, это была М. Басова. Я знал, что она в долгу не останется.
- Ты все слышала? - спросил ее Гриня Гринберг.
- Я ничего не слышала, - сказала Машка, - но вы его куда-то выбрали. А его нельзя выбирать.
- Почему? - спросил Гриня.
- Его никуда нельзя выбирать, - продолжала Басова. - Во-первых, он слишком добренький. А значит, он не будет требовать как следует. Во-вторых, у него не хватает... ин-те-ллек-та. Он не-ин-теллек-туальная личность. И вообще у него на первом плане... эмоции.
Ладно, заведу себе записную книжку и буду записывать все ее словечки. Все узнаю! Эмоции и не-ин-теллек-туальную личность и кто такой Каратаев-Караваев. И научу своего Повидлу. И он ее - М.Басову - растерзает в мелкие клочки.
- Вчера, сказала Маша, - я видела, как его за плечо вел милиционер! На Некрасова, угол Чехова.
Все посмотрели на меня.
- Влип? - спросил Петька.
- Влип. Вел. За плечо, - сказал я и ушел. И даже не обернулся - так мне вдруг стало обидно.
... 12.15 - Ушел с уроков.
12.25 - Пришел домой. Никого нет. Это хорошо.
12.25 - 12.26 - Поддал Повидле.
12.26 - 13.00 - Лежал на диване. Думал. Непроизводительно. Ну и шут с ним.
13.00-13.10 - Смотрел в зеркало. Личность как личность... Гвозди бы делать из этих людей... А я, наверно, не гвоздь. Стукни по мне посильнее - и скрючиваюсь. Дал еще раз Повидле. Он удивился. Вот ведь что - удивился, а не обиделся, а я чуть не заревел. Фучик бы не заплакал и вообще не так бы себя вел. Пойду-ка я к дяде Саше, летчику.
Я постучал. Между прочим, дядя Саша всегда узнавал, когда я стучу. Я его спросил однажды, как он узнает. Он объяснил: "По характеру. Настырно стучишь. Дядя Гриша, например, как морзянку отбивает. Ангелина Павловна как кошка скребется. Батька твой - уверенно: бух-бух. А ты - настырно: все равно, мол, войду".
- Входи, - сказал дядя Саша.
Я вошел и поздоровался.
- Привет, - сказал дядя Саша, - садись, возьми книжку. Я сейчас письмо кончу, а потом - к твоим услугам.
Он долго писал письмо. Я взял книжку, но не читал. Смотрел на него. Он писал и даже иногда губами шевелил, и морщился, и головой потряхивал, и ручку откладывал и лоб себе тер. Потом кончил писать. Встал, засунул руки в карманы, постоял, посмотрел на письмо, взял его и разорвал.
- Что скажешь? - спросил он.
- Зачем вы письмо разорвали? - спросил я.
Он ничего не ответил. Посвистел, посмотрел на меня как-то странно, открыл ящик стола, достал фотографию оттуда и сунул ее мне под нос.
- Красивая? - спросил он.
- Здорово! - сказал я.
И верно здорово. Не знаю уж, как сказать. Улыбается, а грустная. Волосы рукой поправляет, чтобы не разлетались, и смотрит прямо в глаза.
- Что ты понимаешь, - пробурчал дядя Саша.
- Понимаю, - сказал я.
- Ты же мне ничем не поможешь...
- А может, и помогу, - сказал я.
- Да, - сказал он, - я знаю, у тебя такой характер - ты помогать любишь...
- Не знаю, - сказал я.
- Любишь. Это уж точно. Только ведь помогать по-разному можно. - Он задумался. - Надо быть... мужчиной...
Вот и у него что-то стряслось. А не говорит. Наверно, и правильно, что не говорит. И я не стал ему ничего рассказывать. Только спросил:
- А что значит быть мужчиной?
Он засмеялся.
- Ну. наверно, не ныть, не трепаться, не совать нос куда не следует.
- Ага, - сказал я и пошел к двери.
- Слушай, - сказал он вдогонку, - ты все-таки зачем приходил?
- Так, навестить.
