Девочка по имени Лотос 4
Девочка по имени ЛотосАлександр Овчаренко
Рисунки А. Мелик-Саркисяна
- Ленсо! Ленсо! - восторженно подхватила ватага и закружилась перед Сережей пестрой каруселью. Ему что-то кричали, его ощупывали, словно хотели убедиться. что он живой, настоящий, как и они. Он стоял точно связанный, испытывая страх не столько за себя, сколько за Лиен, чье острое вздрагивающее плечо прижалось к его руке, и еще - за Вьета, утиравшего кровь с разбитых губ.
Угомонил мальчишек резкий, гортанный крик Лая. Он обвел свою ватагу властным взглядом вожака и опять повернулся к Сереже. В его узких, будто припухших после сна глазах светило откровенное любопытство... Нет, этого смельчака ленсо они не тронут, он действительно молодец. И девчонка молодец, не струсила. А с Вьетом, так надувшим их с велосипедом, уже посчитались. Лай приятельски подмигнул Сереже и пошел прочь, беспечно насвистывая. Ватага послушно потянулась за ним. Некоторые из мальчишек постукивали палками по пустотелым обрезкам бамбука, издавая звонкий жестяной звук.
Лиен подняла с земли сумку и начала складывать в нее растоптанные очки. Вьет остановил девочку: кому нужны смятые оправы, разбитые стекла?.. Лап - добрая душа - сунул ему пакетик леденцов.
Сережа достал из кармана заранее приготовленный ножик с перламутровой ручкой, на которой выцарапал по-вьетнамски, правда, без положенных фонетических знаков над гласными "Вьетнам - Советский Союз". Обрадованный Вьет снял свою кепку с длинным козырьком и надел на голову Сереже.
- Вьетнам - ленсо! - весело произнес он.
От Вьета узнали, что произошло с велосипедом Лиен. Укравшие "Дананг" ребята из компании Лая пригнали его к Тиепу, хозяину Вьета. Хозяином Тиеп считался потому, что держал при себе группу мальчишек, сбывавших его товар. Выручка, конечно, шла ему, а ребятам перепадала лишь мелочь - на еду. Бывало, кто-то из них пытался утаить часть выручки. Тиеп обычно узнавал об этом - среди его помощников были осведомители - и жестоко наказывал провинившихся. Бил он так, что на теле не оставалось следов. Впрочем, кто посмел бы жаловаться на него - мальчишки были уверены: хозяин разыщет их всюду и сведет счеты... По всем признакам у Тиепа были свои хозяева, люди из какого-то особого мира, тайно, но упорно сопротивляющегося новой жизни...
Пока между Тиепом и Лаем шла торговля, Вьет, знавший, кому принадлежит велосипед, потихоньку сел на него и укатил. Поехать прямо к Лиен он боялся: мать у нее "большой начальник", возьмет еще и заявит в милицию. А вот на ленсо Сережу, друга Лиен, положиться можно, решил Вьет.
Назад пути ему отныне нет.
- Пойдем, - сказала Лиен, потянув Вьета за руку. - Моя мать поможет устроить тебя в детский дом.
***
Лиен подала на стол в кухне рис с традиционной вьетнамской приправой - рыбным соусом. Вьет и Лап пользовались палочками, Сереже была предложена вилка.
Лап набросился на рис с такой жадностью, точно неделю ничего не ел и хотел насытиться на неделю вперед. При этом он умудрялся тараторить без умолку. Как понял Сережа, Лап жил вдвоем с больной матерью. Она варила леденцы, а он продавал их. От леденцов, ясно, какой доход, , так что Лапу и его матери приходилось нелегко...
Потом пили ароматный цветочный чай с хрустящими рисовыми коржами м слушали рассказы Вьета. Об отце он не знал ничего, мать помнил смутно: она была прачкой и умерла еще до освобождения Юга страны. Вьета приютила двоюродная сестра матери Тю, у которой было много собственных детей. Ее муж, молчаливый человек, работал слесарем в автомастерской. Он не любил приемыша, хотя терпеливо сносил его присутствие. Сама Тю вечно была озабочена тем, как прокормить свою ораву, обитавшую в полуподвальной, сырой каморке: приторговывала пирожками, лекарственными травами...
Попав к Тиепу, Вьет редко навещал семью Тю, только лишь когда у него заводилось немного денег: он покупал на них сладости и относил братьям и сестрам. Работа у хозяина поначалу казалась ему интересной, романтичной. Он даже мечтал разбогатеть, чтобы однажды приехать к Тю на собственном мотоцикле, в модной одежде и с кучей дорогих подарков. С утра до ночи носился он по городу, продавал сигареты "Лакки страйк", "Салем", "Руби" [марки американских сигарет], солнцезащитные очки из Гонконга. Ни у кого не было сомнения, что поступали они в страну контрабандным путем. Но все это были заботы самого хозяина, ведь товар добывал он.
Довольно скоро Вьет понял, что у Тиепа не разбогатеешь. Да и жизнь менялась вокруг. Главное место в ней стали занимать не те, кто имел мошну потолще, - напротив, они притихли, затаились, жирно есть и сладко пить предпочитали теперь не напоказ, как раньше, а прячась подальше от посторонних глаз. Настоящими хозяевами в городе становились другие: герои войны, рабочие кооперативов, парни и девчата со значками, на которых изображена рука, крепко сжимающая алый флаг, - комсомольцы, ребята с красными галстуками - пионеры.
И Вьет все чаще ловил себя на том, что завидует им, хочет быть такими, как они. Не будь этой заветной мечты, разве отважился бы он похитить велосипед прямо из-под носа Тиепа? А тут решил: или сейчас, или никогда!
Да, назад пути ему действительно не было.
А вперед? В светлую жизнь, о которой теперь столько говорят?
Лиен позвонила матери на работу и рассказала ей о Вьете. Тыонг всерьез заинтересовалась его судьбой, просила, чтобы он зашел к ним вечером. А перед этим она решила потолковать с руководством детского дома: пусть там найдет место для Вьета.
...Лап побежал по своим делам, Вьет и Лиен отправились провожать Сережу.
- Где же ты будешь ночевать сегодня? - спросила Лиен у Вьета.
- Только не у Тю, - ответил он. - Хозяин первым делом наведается туда.
- Тогда приходи к нам.
- Нет, - решительно отказался Вьет.
Свой разговор с ним, Лиен переводила Сереже.
- Слушай, у нас в номере запросто встанет раскладушка! - воскликнул он. - А хочешь, будем спать на балконе?
- Нет, опять отказался Вьет. - Мне не привыкать.
Они шли по набережной. Было уже темно. Ночь здесь наступала внезапно. Где-то вверху шумели кроны деревьев - это прорывался со стороны моря муссонный ветер ном. Берег реки Сайгон был усеян листвой с деревьев фыонг. В мае их пурпурные цветы ученики принесут в школы - по случаю окончания учебного года.
Пахло гнилой водой. Иссиня-черная, в дробящихся дорожках электрического света, река напоминала кипящий вар. Несмотря на то, что погода портилась, на набережной было много народа. Недалеко от сухогруза расположились торговцы - оттуда доносились аппетитные ароматы.
Сережа первым увидел Тиепа: он стоял в десятке метров от них за куртинкой подстриженного кустарника. Скосив глаза на Вьета, Сережа невольно сбавил шаг. Продавец очков тоже заметил опасность, напрягся, готовый в любую секунду исчезнуть с набережной.
- Это Тиеп, - шепнул Сережа Лиен.
Так они и стояли некоторое время, разглядывая друг друга, - Тиеп и ребята.
Тиеп докурил сигарету, щелчком отбросил ее в реку. Затем он пальцем поманил Вьета к себе и тот, словно под гипнозом, сделал несколько шагов навстречу хозяину.
- Не ходи! - остановил его Сережа. - Не бойся, мы же с тобой. Видишь, вон милиционеры. - Он кивнул в сторону одной из лавок: там сидели двое парней в форме и с автоматами.
Тиеп еще раз - нетерпеливо, властнее - поманил Вьета. Вьет отрицательно покачал головой и остался на месте.
- Я знаю этого человека, - вдруг с придыханием заговорила Лиен. - Это он, я хорошо помню... Он, он выследил папу и привел "черные каски". Мама сказала: смотри и запомни! И я запомнила.
Находясь в сильном возбуждении, она не замечала, что говорит все громче и громче, переходя с русского на вьетнамский и обратно, показывает на Тиепа рукой и тем самым привлекает внимание прогуливающихся рядом людей. Заподозривший неладное Тиеп насторожился, потом повернулся и словно растворился в толпе на набережной.
- Ты не ошиблась? - спросил Сережа у Лиен.
- Нет, нет, нет! - отрывисто выкрикнула девочка; в ее глазах остро поблескивали слезы. - Я помню... Он надел парик, но я его узнала...
Вьет жестами объяснил спутникам, что они должны идти к милиционерам, а сам устремился за хозяином.
Милиционеры сразу поняли, чего от них хотят. Это были молодые, но, похоже, опытные и решительные люди. Обменявшись короткими фразами, они закинули за плечи автоматы и побежали туда, куда указала им Лиен.
Сережа бросился было за милиционерами, однако, спохватившись, вернулся к Лиен, дрожавшей в нервном ознобе. Не сговариваясь, они побежали вместе, только теперь Сережа вынужден был умерить шаг, чтобы девочка поспевала за ним.
Они пересекли площадь с массивным черным памятником и попали на тесную безлюдную улочку. Погоня захватила Сережу, он даже сердился на Лиен за то, что она не поспевает за ним. Без нее он не отстал бы от милиционеров, а может, догнал бы и Вьета... Эх, знать бы, где Вьет! Ведь Тиеп может пойти на все...
Лиен остановилась и произнесла, шумно дыша, - каждое слово стоило ей усилий:
- Иди... Вьет... спасти...
- А ты? Как же ты? - воскликнул он.
- Иди... Там... Вьет...
Сережа долго путался в каких-то двориках, закоулках, наполненных душной, липкой тьмой, натыкался на тупики и вдруг снова попал на знакомую улочку, но увидел там не Лиен, а одного из милиционеров. Он нес безжизненно обмякшее тело, на плече у милиционера вместе с автоматом висела хорошо знакомая Сереже белая сумка Вьет...
***
В иллюминаторе косо плыл край словно поднявшейся на дыбы земли. Исчезло здание аэровокзала, где остались мать и Вера Борисовна, - Сережа не сомневался, что они еще там и следят за полетом "ИЛа"... До ширины ленточки сузилась река, на берегу которой знакомый отель с внутренним двором-колодцем, с уютным номером на четвертом этаже. Затем город резко ушел в сторону, самолет окутали облака.
Позавчера, в тот вечер, когда он, Вьет и Лиен преследовали Тиепа, Сережа заявился в отель без футболки, грязный и не шутку перепугал мать. Едва дослушав его рассказ, она, бледная, растерянная, побежала в номер к Вере Борисовне и вернулась назад уже с готовым решением: Сережа немедленно поедет домой. Они даже успели заказать по телефону билет на самолет.
И как мать не понимала, что он не может, не имеет права уезжать сейчас: Лиен в больнице, Вьет тоже... Он даже не знает, в каком они состоянии.
Они поссорились. Мать расплакалась, упрекая его в бессердечии и грубости. Сережа упрямо повторял: нет, уезжать сейчас нельзя...
Мать вновь убежала к Вере Борисовне.
Лазарева пришла одна и сказала подчеркнуто твердым голосом:
- Билет заказан, твой отъезд отложить невозможно.
- Нет, я должен!
- Я понимаю тебя. И считаю, что по-своему ты прав... До отлета есть время. Съездишь навестить Лиен и того мальчика. А потом я буду писать тебе о них. Идет?.. Да, звонила в госпиталь. Мальчика прооперировали... Состояние удовлетворительное. А теперь расскажи, что произошло.
Что произошло?..
...Рубаха Вьета была залита кровью В крови были и руки милиционера... Милиционер бережно положил Вьета на мостовую, подсунув ему под голову сумку. Сережа стянул с себя футболку, разорвал ее по шву, свернул несколько раз по длине. Получилась прочная повязка, которую наложили на грудь Вьета.
В это время из-за поворота улицы выкатил милицейский "джип" и остановился возле них. Рядом с водителем сидела обессиленная Лиен.
Сережа ехать с милиционерами не собирался, но его пригласили в машину.
Милиционеры привезли Вьета и Лиен, которой стало совсем плохо, в госпиталь, а потом подкинули до отеля Сережу.
Задержан ли Тиеп, Сережа не знал. Как не знал и того, что случилось с Вьетом. Скорее всего, преследуя хозяина, он столкнулся с ним в каком-нибудь темном закоулке, и тот пустил в ход нож... Неизвестно было, куда делся второй из гнавшихся за Тиепом милиционеров, в "джипе" его не оказалось. Может, он продолжал преследовать Тиепа? А может, и его постигла участь Вьета?
Утром Сережа и мать поехали в госпиталь. К Вьету их не пустили. Молодой хирург, щуря за очками в тяжелой оправе утомленные глаза, сказал, что операция была сложной, но прошла хорошо, и пациент будет жить. Беспокоить его сейчас, разумеется, нельзя...
Они пошли к Лиен.
Неужели еще две недели назад все это - Лиен, Вьет, Лап, Ли... - существовало где-то отдельно, никак не касаясь его?.. И он наперед знал, что уже не сможет быть таким, каким был раньше, ибо за время, проведенное в Хишимине, стал старше на целую жизнь. Жизнь, в которой есть и боль, и страдания. Но в которой очень и очень много дорогих ему людей.
Он не сказал Лиен о своем отъезде, но она догадалась сама.
- Я напишу тебе письмо, - пообещал Сережа.
В уголках крупных раскосых глазах Лиен дрожали слезы...
...Сережа не мог представить, что провожать его будет столько людей. Едва лишь он, мать и Вера Борисовна, нагруженные поклажей, клеткой с попугаями, появились возле лифта, как тут же, словно бы случайно, подошли Ван и Ли. Сережа впервые видел их вместе. Ван молча взял чемодан у матери, проворная Ли, что-то лопоча и нежно посматривая на Сережу, отобрала часть вещей у Лазаревой.
В вестибюле их поджидали Тыонг и знакомый Веры Борисовна - дипломат, обещавший отвезти Сережу в аэропорт на своей машине. Сегодня перед обедом этот веселый, прокаленный тропическим солнцем сибиряк отправлял попугаев на осмотр в ветлечебницу и получил разрешение на их вывоз из Вьетнама.
У входа в отель маячил Лап. "Он-то откуда взялся? Как узнал?" - удивился Сережа.
Погрузив вещи в багажник машины, стали прощаться. Тыонг поцеловала Сережу в лоб - для этого ей пришлось подняться на цыпочки. Незаметно подкравшийся Лап робко коснулся Сережиной руки и отскочил в сторону. Ван опустил голову в поклоне. Грустная Ли теребила пальцами пуговку на аозае.
Сережа обвел жадно запоминающими глазами отель, набережную, реку, вздохнул и полез в машину.
***
"...Конечная... поезд... не идет... освободить вагоны..." - глотая слова, объявили по радио.
Ощущая утреннюю, не разогнанную разминкой вялость в теле, Сережа закинул за плечо спортивную сумку с надписью "Адидас". Толпа пассажиров вынесла его на перрон, присыпанный легким снежком. Мороз был сильный, он сухо тянул кожу на лице, и Сережа поскорее нырнул в ближайший вход в метро, откуда уютно веяло теплым воздухом...
Перечитывая в электричке письмо Лиен, Сережа как бы вновь пережил и радость встречи, и грусть расставания с Хошимином.
Они переписывались весь год. Почти полгода Лиен провела в больнице, вышла оттуда только в середине лета, как раз в то время, когда вернулась из загранкомандировки Сережина мать.
Из писем Лиен и Веры Борисовна Сережа узнал, чем завершилась история с Тиепом. Его задержал тот, второй милиционер.
Вьет выздоровел быстро. Тыонг устроила его в детский дом, а Ту и Нгует взялись опекать новичка. И Сережа вдруг стал находить в письмах Лиен узкие листочки плотной желтоватой бумаги, на которых рукой Вьета неумело было выведено по-русски: "Москва", "Сережа", "Виет"...
По словам Лиен, Вьеи прижился в детском доме хорошо. Однажды его вызывали на встречу со следователем - тот расспрашивал про Тиепа. О содержании долгого их разговора Вьет умалчивал, как ни любопытствовали ребята. Уж они-то были наслышаны, что Вьеи помог задержать матерого преступника, и считали новичка героем.
Следователь приглашал к себе и Тыонг; она тоже признала в Тиепе человека, который когда-то привел в их двор "черные каски".
Идею взять шефство над детским домом, где воспитывались Ту, Нгуен, а теперь и Вьет (на очереди, писала Лиен, был Лап), в Сережиной школе приняли на "ура". Даже Женька Сурин, иронически относившийся к тем, кто "высовывается", "лезет в активисты", затеял персональную переписку с Нгуен: ему понравилось ее имя - Луна... Любитель пооригинальничать, он сфотографировался в футболке спартаковского клуба, со значком мастера спорта, позаимствованным у старшего брата, и послал снимок в Хошимин.
В своем последнем письме Лиен сообщила, что через месяц прилетит в Москву на операцию, потом, если все будет благополучно, поедет еще и в "Артек". Значит, они обязательно скоро увидятся.
А сейчас Сережу привело в Москву вот что.
Вчера он смотрел по телевизору программу "Время". После зарубежных новостей стали показывать американских туристов, недавно прилетевших в СССР. О' кей, говорили они, передавая микрофон из рук в руки, как индейцы трубку мира. Москва им нравится. И зима нравится. И советские люди тоже. Все хорошо, о' кей! ...Микрофон взял высокий седой американец. США и СССР, сказал он, должны договориться и жить в мире. Он знает, что такое война. Надо выбросить все ракетно-ядерное оружие на свалку. Надо торговать и ездить друг к другу в гости...
Сережа даже привстал от изумления: на экране был Человек с фотографии! Тот же узкий, скобкой, рот, тот же тонкий, прямой нос, тот же жесткий, правда, заметно поредевший и побелевший ежик волос... Да, у него должен быть небольшой, клинышком, шрам над бровью... Камера в это время уже показывала здание гостиницы...
Ошеломленный Сережа не слышал того, что говорила ему из соседней комнаты мать.
Может, он ошибся? Мало ли похожих людей! И потом турист так горячо рассуждал о мире... Но как тогда понимать фразу "Я знаю войну"? Какую войну? Во Вьтнаме? Хотя он мог побывать в любой "горячей точке" Африки, Латинской Америки, Ближнего Востока.
Жаль, не было под рукой фотографии, она осталась в отеле...
Ночью Сережа почти не спал. Постепенно у него созрело решение: ехать! Надо ехать в Мсокву, увидеть Человека с фотографии, спросить его... О чем? Этого Сережа еще не знал. Знал лишь, что не успокоится до тех пор, пока не выяснит все. Если же турист и летчик не имеют ничего между собой... Тогда останется пожалеть о потерянном дне и готовиться к неприятным объяснениям с матерью и классной руководительницей...
В гостинице ему сказали, что американские туристы, которых снимало телевидение, уехали на экскурсию, но скоро должны вернуться.
Это "скоро" длилось часа полтора. Сережа озяб и, чтобы согреться, быстрыми шажками ходил вдоль шеренги выстроившихся, как на параде, "Икарусов".
Когда из прибывшего автобуса, громко смеясь и перекликаясь, посыпали туристы, Сережа узнал некоторых - они вчера промелькнули на экране телевизора. Высокий седой американец придерживал за локоть женщину, едва достававшую ему до плеча и одетую в желтую куртку и клетчатые брюки. Сережа подошел к ним. Никакого клинышка над бровью у американца не было. Неужели все-таки ошибся?.. Нет, сходство слишком явное. Может, шрам со временем затянулся или, скорее, его поглотила вон та глубокая складка вдоль лба.
- Чего тебе, мальчик? - спросила по-русски женщина в клетчатых брюках.
- С наступающим Новым годом! - громко сказал Сережа.
Женщина, по-видимому, была переводчицей. Она перевела его слова спутнику, и тот заулыбался широко и радушно, показывая безупречно ровные, один к одному белые зубы.
- Скажите ему, пожалуйста, что я жил в Хошимине... то есть в Сайгоне, - запутался Сережа, - в отеле... в том самом, где когда-то жил он.
- Да-да, я там был, совершенно правильно, - заявил американец. - Я был в Сайгоне много раз и жил в разных отелях.
- Вы были во Вьетнаме на войне?
- К сожалению. - Американец широко развел руки, как бы подтверждая этим, что действительно очень сожалеет. - Но не я затеял войну. Ее задумали в Белом доме и Пентагоне.
- Вы тоже... участвовали в бомбардировках?
- Разговор у нас принимает серьезный оборот. Тогда не будем так, на ходу. Я предлагаю подняться ко мне.
Приведя гостей в номер, американец предложил Сереже познакомиться и назвался Джоном Смитом. О, у него распространенное имя, как Иван Иванов в России. И сына его зовут Джон. Ему семь лет, очень бойкий парень...
Горничная принесла кофе. Джон поинтересовался, каким образом Сережа узнал, что он был в Сайгоне.
- Я нашел в отеле фотографию, - сказал Сережа. - На ней был человек, похожий на вас.
- Не помню. - Джон хмурился, при этом резко обозначились подковой лежащие возле его рта складки. - Но вполне может быть, что фотография моя... Почти всю войну я был в транспортной авиации. - Джон выделил интонацией слово "транспортной". - Последний год перед победой Вьетконга [буквально "вьетнамский коммунист", так американские и сайгонские марионетки называли патриотов] находился в плену...
...Самолет подбили ракетой, и они выбросились с парашютами. Опускаясь на джунгли, Джон думал о том, что их наверняка уже поджидают партизаны.
Так оно и было. Не успел он отцепить запутавшийся в густой растительности парашют, как его окружили вьетнамцы, разоружили и повели в глубь джунглей... Их, американцев, пугали жестокостью противника, и Джон был удивлен, что его не пытают, не морят голодом... Он о многом передумал в тот год...
Когда Джон умолк, Сережа стал рассказывать о Тыонг, Лине, о Лиен и ее болезни... Джон закурил, у него дрожали рукм...
Конечно, это была несправедливая война, согласился он. Американцы принесли Вьетнаму немало горя. Им нечего было делать там. Ему понятна и собственная вина, и вина его страны.
Еще Джон говорил о том, что люди должны уметь прощать. Если они будут помнить зло и отвечать на него новым злом, из этого ничего хорошего не получится. Теперь, когда война давно закончилась, надо не поддаваться чувству мести, забыть обиды, надо думать о том, как научиться понимать друг друга...
Сережа не сомневался в искренности Джона Смита, но согласен был с ним не во всем. Разве можно забыть такое? Ведь во Вьетнаме до сих пор дети рождаются калеками, потому что их родители были отравлены "эйджент ориндж".
- У вас, русских, очень долгая память на войну, - заметил Джон, отхлебнув кофе.
- Нас научили помнить о ней, - вдруг тихо, но твердо сказала переводчица. - Урок стоил нам двадцати миллионов жизней и разрушенной страны.
- Но ведь мы были союзниками!
- Вы воевали далеко от своего дома. А это разные вещи. И Вьетнам был далеко. И Корея... Может, потому ваша память о войне короче нашей?
- Да, - Джон опустил глаза, - наверное, так... Поверьте, оно болит. - Он приложил руку к сердцу. - Иначе... зачем я здесь?..
Джон поднялся с кресла, в задумчивости прошелся по номеру, постоял у окна, глядя на зимнюю Москву.
- Я считаю, - сказал он, обращаясь к Сереже, - вы, дети, будете лучше понимать друг друга, чем мы. И главное, не повторите наших ошибок... Ты веришь в это?
Сережа подумал немного и кивнул: да, он верит...
***
В электричке на обратном пути ему приснился сон.
...Вокруг были зеленые горы. Между ними, блестя на солнце, как река, скользила дорога, и, как река, она впадала в море, смутно синевшее на горизонте. Сережа и Лиен шли по этой дороге, взявшись за руки.
- Эй, вы! - внезапно раздалось сзади. Их догонял белоголовый мальчик лет семи. - Возьмите меня с собой, - потребовал он. - Я Маленький Джон. А Большой Джон остался там, потому что уже старый. - Он показал в сторону перевала, который недавно перешли Сережа и Лиен.
- Тебе нельзя с нами, - строго сказал Сережа. - Не зря же тебя зовут Маленький. Нам далеко, ты устанешь.
- Плохо же вы меня знаете, ребята. Я куда хочешь дойду!
- Если устанет, мы поможем ему, пусть идет, - сказала Лиен.
- Ладно, пусть, - согласился Сережа...
Рисунки А. Мелик-Саркисяна
- Ленсо! Ленсо! - восторженно подхватила ватага и закружилась перед Сережей пестрой каруселью. Ему что-то кричали, его ощупывали, словно хотели убедиться. что он живой, настоящий, как и они. Он стоял точно связанный, испытывая страх не столько за себя, сколько за Лиен, чье острое вздрагивающее плечо прижалось к его руке, и еще - за Вьета, утиравшего кровь с разбитых губ.
Угомонил мальчишек резкий, гортанный крик Лая. Он обвел свою ватагу властным взглядом вожака и опять повернулся к Сереже. В его узких, будто припухших после сна глазах светило откровенное любопытство... Нет, этого смельчака ленсо они не тронут, он действительно молодец. И девчонка молодец, не струсила. А с Вьетом, так надувшим их с велосипедом, уже посчитались. Лай приятельски подмигнул Сереже и пошел прочь, беспечно насвистывая. Ватага послушно потянулась за ним. Некоторые из мальчишек постукивали палками по пустотелым обрезкам бамбука, издавая звонкий жестяной звук.
Лиен подняла с земли сумку и начала складывать в нее растоптанные очки. Вьет остановил девочку: кому нужны смятые оправы, разбитые стекла?.. Лап - добрая душа - сунул ему пакетик леденцов.
Сережа достал из кармана заранее приготовленный ножик с перламутровой ручкой, на которой выцарапал по-вьетнамски, правда, без положенных фонетических знаков над гласными "Вьетнам - Советский Союз". Обрадованный Вьет снял свою кепку с длинным козырьком и надел на голову Сереже.
- Вьетнам - ленсо! - весело произнес он.
От Вьета узнали, что произошло с велосипедом Лиен. Укравшие "Дананг" ребята из компании Лая пригнали его к Тиепу, хозяину Вьета. Хозяином Тиеп считался потому, что держал при себе группу мальчишек, сбывавших его товар. Выручка, конечно, шла ему, а ребятам перепадала лишь мелочь - на еду. Бывало, кто-то из них пытался утаить часть выручки. Тиеп обычно узнавал об этом - среди его помощников были осведомители - и жестоко наказывал провинившихся. Бил он так, что на теле не оставалось следов. Впрочем, кто посмел бы жаловаться на него - мальчишки были уверены: хозяин разыщет их всюду и сведет счеты... По всем признакам у Тиепа были свои хозяева, люди из какого-то особого мира, тайно, но упорно сопротивляющегося новой жизни...
Пока между Тиепом и Лаем шла торговля, Вьет, знавший, кому принадлежит велосипед, потихоньку сел на него и укатил. Поехать прямо к Лиен он боялся: мать у нее "большой начальник", возьмет еще и заявит в милицию. А вот на ленсо Сережу, друга Лиен, положиться можно, решил Вьет.
Назад пути ему отныне нет.
- Пойдем, - сказала Лиен, потянув Вьета за руку. - Моя мать поможет устроить тебя в детский дом.
***
Лиен подала на стол в кухне рис с традиционной вьетнамской приправой - рыбным соусом. Вьет и Лап пользовались палочками, Сереже была предложена вилка.
Лап набросился на рис с такой жадностью, точно неделю ничего не ел и хотел насытиться на неделю вперед. При этом он умудрялся тараторить без умолку. Как понял Сережа, Лап жил вдвоем с больной матерью. Она варила леденцы, а он продавал их. От леденцов, ясно, какой доход, , так что Лапу и его матери приходилось нелегко...
Потом пили ароматный цветочный чай с хрустящими рисовыми коржами м слушали рассказы Вьета. Об отце он не знал ничего, мать помнил смутно: она была прачкой и умерла еще до освобождения Юга страны. Вьета приютила двоюродная сестра матери Тю, у которой было много собственных детей. Ее муж, молчаливый человек, работал слесарем в автомастерской. Он не любил приемыша, хотя терпеливо сносил его присутствие. Сама Тю вечно была озабочена тем, как прокормить свою ораву, обитавшую в полуподвальной, сырой каморке: приторговывала пирожками, лекарственными травами...
Попав к Тиепу, Вьет редко навещал семью Тю, только лишь когда у него заводилось немного денег: он покупал на них сладости и относил братьям и сестрам. Работа у хозяина поначалу казалась ему интересной, романтичной. Он даже мечтал разбогатеть, чтобы однажды приехать к Тю на собственном мотоцикле, в модной одежде и с кучей дорогих подарков. С утра до ночи носился он по городу, продавал сигареты "Лакки страйк", "Салем", "Руби" [марки американских сигарет], солнцезащитные очки из Гонконга. Ни у кого не было сомнения, что поступали они в страну контрабандным путем. Но все это были заботы самого хозяина, ведь товар добывал он.
Довольно скоро Вьет понял, что у Тиепа не разбогатеешь. Да и жизнь менялась вокруг. Главное место в ней стали занимать не те, кто имел мошну потолще, - напротив, они притихли, затаились, жирно есть и сладко пить предпочитали теперь не напоказ, как раньше, а прячась подальше от посторонних глаз. Настоящими хозяевами в городе становились другие: герои войны, рабочие кооперативов, парни и девчата со значками, на которых изображена рука, крепко сжимающая алый флаг, - комсомольцы, ребята с красными галстуками - пионеры.
И Вьет все чаще ловил себя на том, что завидует им, хочет быть такими, как они. Не будь этой заветной мечты, разве отважился бы он похитить велосипед прямо из-под носа Тиепа? А тут решил: или сейчас, или никогда!
Да, назад пути ему действительно не было.
А вперед? В светлую жизнь, о которой теперь столько говорят?
Лиен позвонила матери на работу и рассказала ей о Вьете. Тыонг всерьез заинтересовалась его судьбой, просила, чтобы он зашел к ним вечером. А перед этим она решила потолковать с руководством детского дома: пусть там найдет место для Вьета.
...Лап побежал по своим делам, Вьет и Лиен отправились провожать Сережу.
- Где же ты будешь ночевать сегодня? - спросила Лиен у Вьета.
- Только не у Тю, - ответил он. - Хозяин первым делом наведается туда.
- Тогда приходи к нам.
- Нет, - решительно отказался Вьет.
Свой разговор с ним, Лиен переводила Сереже.
- Слушай, у нас в номере запросто встанет раскладушка! - воскликнул он. - А хочешь, будем спать на балконе?
- Нет, опять отказался Вьет. - Мне не привыкать.
Они шли по набережной. Было уже темно. Ночь здесь наступала внезапно. Где-то вверху шумели кроны деревьев - это прорывался со стороны моря муссонный ветер ном. Берег реки Сайгон был усеян листвой с деревьев фыонг. В мае их пурпурные цветы ученики принесут в школы - по случаю окончания учебного года.
Пахло гнилой водой. Иссиня-черная, в дробящихся дорожках электрического света, река напоминала кипящий вар. Несмотря на то, что погода портилась, на набережной было много народа. Недалеко от сухогруза расположились торговцы - оттуда доносились аппетитные ароматы.
Сережа первым увидел Тиепа: он стоял в десятке метров от них за куртинкой подстриженного кустарника. Скосив глаза на Вьета, Сережа невольно сбавил шаг. Продавец очков тоже заметил опасность, напрягся, готовый в любую секунду исчезнуть с набережной.
- Это Тиеп, - шепнул Сережа Лиен.
Так они и стояли некоторое время, разглядывая друг друга, - Тиеп и ребята.
Тиеп докурил сигарету, щелчком отбросил ее в реку. Затем он пальцем поманил Вьета к себе и тот, словно под гипнозом, сделал несколько шагов навстречу хозяину.
- Не ходи! - остановил его Сережа. - Не бойся, мы же с тобой. Видишь, вон милиционеры. - Он кивнул в сторону одной из лавок: там сидели двое парней в форме и с автоматами.
Тиеп еще раз - нетерпеливо, властнее - поманил Вьета. Вьет отрицательно покачал головой и остался на месте.
- Я знаю этого человека, - вдруг с придыханием заговорила Лиен. - Это он, я хорошо помню... Он, он выследил папу и привел "черные каски". Мама сказала: смотри и запомни! И я запомнила.
Находясь в сильном возбуждении, она не замечала, что говорит все громче и громче, переходя с русского на вьетнамский и обратно, показывает на Тиепа рукой и тем самым привлекает внимание прогуливающихся рядом людей. Заподозривший неладное Тиеп насторожился, потом повернулся и словно растворился в толпе на набережной.
- Ты не ошиблась? - спросил Сережа у Лиен.
- Нет, нет, нет! - отрывисто выкрикнула девочка; в ее глазах остро поблескивали слезы. - Я помню... Он надел парик, но я его узнала...
Вьет жестами объяснил спутникам, что они должны идти к милиционерам, а сам устремился за хозяином.
Милиционеры сразу поняли, чего от них хотят. Это были молодые, но, похоже, опытные и решительные люди. Обменявшись короткими фразами, они закинули за плечи автоматы и побежали туда, куда указала им Лиен.
Сережа бросился было за милиционерами, однако, спохватившись, вернулся к Лиен, дрожавшей в нервном ознобе. Не сговариваясь, они побежали вместе, только теперь Сережа вынужден был умерить шаг, чтобы девочка поспевала за ним.
Они пересекли площадь с массивным черным памятником и попали на тесную безлюдную улочку. Погоня захватила Сережу, он даже сердился на Лиен за то, что она не поспевает за ним. Без нее он не отстал бы от милиционеров, а может, догнал бы и Вьета... Эх, знать бы, где Вьет! Ведь Тиеп может пойти на все...
Лиен остановилась и произнесла, шумно дыша, - каждое слово стоило ей усилий:
- Иди... Вьет... спасти...
- А ты? Как же ты? - воскликнул он.
- Иди... Там... Вьет...
Сережа долго путался в каких-то двориках, закоулках, наполненных душной, липкой тьмой, натыкался на тупики и вдруг снова попал на знакомую улочку, но увидел там не Лиен, а одного из милиционеров. Он нес безжизненно обмякшее тело, на плече у милиционера вместе с автоматом висела хорошо знакомая Сереже белая сумка Вьет...
***
В иллюминаторе косо плыл край словно поднявшейся на дыбы земли. Исчезло здание аэровокзала, где остались мать и Вера Борисовна, - Сережа не сомневался, что они еще там и следят за полетом "ИЛа"... До ширины ленточки сузилась река, на берегу которой знакомый отель с внутренним двором-колодцем, с уютным номером на четвертом этаже. Затем город резко ушел в сторону, самолет окутали облака.
Позавчера, в тот вечер, когда он, Вьет и Лиен преследовали Тиепа, Сережа заявился в отель без футболки, грязный и не шутку перепугал мать. Едва дослушав его рассказ, она, бледная, растерянная, побежала в номер к Вере Борисовне и вернулась назад уже с готовым решением: Сережа немедленно поедет домой. Они даже успели заказать по телефону билет на самолет.
И как мать не понимала, что он не может, не имеет права уезжать сейчас: Лиен в больнице, Вьет тоже... Он даже не знает, в каком они состоянии.
Они поссорились. Мать расплакалась, упрекая его в бессердечии и грубости. Сережа упрямо повторял: нет, уезжать сейчас нельзя...
Мать вновь убежала к Вере Борисовне.
Лазарева пришла одна и сказала подчеркнуто твердым голосом:
- Билет заказан, твой отъезд отложить невозможно.
- Нет, я должен!
- Я понимаю тебя. И считаю, что по-своему ты прав... До отлета есть время. Съездишь навестить Лиен и того мальчика. А потом я буду писать тебе о них. Идет?.. Да, звонила в госпиталь. Мальчика прооперировали... Состояние удовлетворительное. А теперь расскажи, что произошло.
Что произошло?..
...Рубаха Вьета была залита кровью В крови были и руки милиционера... Милиционер бережно положил Вьета на мостовую, подсунув ему под голову сумку. Сережа стянул с себя футболку, разорвал ее по шву, свернул несколько раз по длине. Получилась прочная повязка, которую наложили на грудь Вьета.
В это время из-за поворота улицы выкатил милицейский "джип" и остановился возле них. Рядом с водителем сидела обессиленная Лиен.
Сережа ехать с милиционерами не собирался, но его пригласили в машину.
Милиционеры привезли Вьета и Лиен, которой стало совсем плохо, в госпиталь, а потом подкинули до отеля Сережу.
Задержан ли Тиеп, Сережа не знал. Как не знал и того, что случилось с Вьетом. Скорее всего, преследуя хозяина, он столкнулся с ним в каком-нибудь темном закоулке, и тот пустил в ход нож... Неизвестно было, куда делся второй из гнавшихся за Тиепом милиционеров, в "джипе" его не оказалось. Может, он продолжал преследовать Тиепа? А может, и его постигла участь Вьета?
Утром Сережа и мать поехали в госпиталь. К Вьету их не пустили. Молодой хирург, щуря за очками в тяжелой оправе утомленные глаза, сказал, что операция была сложной, но прошла хорошо, и пациент будет жить. Беспокоить его сейчас, разумеется, нельзя...
Они пошли к Лиен.
Неужели еще две недели назад все это - Лиен, Вьет, Лап, Ли... - существовало где-то отдельно, никак не касаясь его?.. И он наперед знал, что уже не сможет быть таким, каким был раньше, ибо за время, проведенное в Хишимине, стал старше на целую жизнь. Жизнь, в которой есть и боль, и страдания. Но в которой очень и очень много дорогих ему людей.
Он не сказал Лиен о своем отъезде, но она догадалась сама.
- Я напишу тебе письмо, - пообещал Сережа.
В уголках крупных раскосых глазах Лиен дрожали слезы...
...Сережа не мог представить, что провожать его будет столько людей. Едва лишь он, мать и Вера Борисовна, нагруженные поклажей, клеткой с попугаями, появились возле лифта, как тут же, словно бы случайно, подошли Ван и Ли. Сережа впервые видел их вместе. Ван молча взял чемодан у матери, проворная Ли, что-то лопоча и нежно посматривая на Сережу, отобрала часть вещей у Лазаревой.
В вестибюле их поджидали Тыонг и знакомый Веры Борисовна - дипломат, обещавший отвезти Сережу в аэропорт на своей машине. Сегодня перед обедом этот веселый, прокаленный тропическим солнцем сибиряк отправлял попугаев на осмотр в ветлечебницу и получил разрешение на их вывоз из Вьетнама.
У входа в отель маячил Лап. "Он-то откуда взялся? Как узнал?" - удивился Сережа.
Погрузив вещи в багажник машины, стали прощаться. Тыонг поцеловала Сережу в лоб - для этого ей пришлось подняться на цыпочки. Незаметно подкравшийся Лап робко коснулся Сережиной руки и отскочил в сторону. Ван опустил голову в поклоне. Грустная Ли теребила пальцами пуговку на аозае.
Сережа обвел жадно запоминающими глазами отель, набережную, реку, вздохнул и полез в машину.
***
"...Конечная... поезд... не идет... освободить вагоны..." - глотая слова, объявили по радио.
Ощущая утреннюю, не разогнанную разминкой вялость в теле, Сережа закинул за плечо спортивную сумку с надписью "Адидас". Толпа пассажиров вынесла его на перрон, присыпанный легким снежком. Мороз был сильный, он сухо тянул кожу на лице, и Сережа поскорее нырнул в ближайший вход в метро, откуда уютно веяло теплым воздухом...
Перечитывая в электричке письмо Лиен, Сережа как бы вновь пережил и радость встречи, и грусть расставания с Хошимином.
Они переписывались весь год. Почти полгода Лиен провела в больнице, вышла оттуда только в середине лета, как раз в то время, когда вернулась из загранкомандировки Сережина мать.
Из писем Лиен и Веры Борисовна Сережа узнал, чем завершилась история с Тиепом. Его задержал тот, второй милиционер.
Вьет выздоровел быстро. Тыонг устроила его в детский дом, а Ту и Нгует взялись опекать новичка. И Сережа вдруг стал находить в письмах Лиен узкие листочки плотной желтоватой бумаги, на которых рукой Вьета неумело было выведено по-русски: "Москва", "Сережа", "Виет"...
По словам Лиен, Вьеи прижился в детском доме хорошо. Однажды его вызывали на встречу со следователем - тот расспрашивал про Тиепа. О содержании долгого их разговора Вьет умалчивал, как ни любопытствовали ребята. Уж они-то были наслышаны, что Вьеи помог задержать матерого преступника, и считали новичка героем.
Следователь приглашал к себе и Тыонг; она тоже признала в Тиепе человека, который когда-то привел в их двор "черные каски".
Идею взять шефство над детским домом, где воспитывались Ту, Нгуен, а теперь и Вьет (на очереди, писала Лиен, был Лап), в Сережиной школе приняли на "ура". Даже Женька Сурин, иронически относившийся к тем, кто "высовывается", "лезет в активисты", затеял персональную переписку с Нгуен: ему понравилось ее имя - Луна... Любитель пооригинальничать, он сфотографировался в футболке спартаковского клуба, со значком мастера спорта, позаимствованным у старшего брата, и послал снимок в Хошимин.
В своем последнем письме Лиен сообщила, что через месяц прилетит в Москву на операцию, потом, если все будет благополучно, поедет еще и в "Артек". Значит, они обязательно скоро увидятся.
А сейчас Сережу привело в Москву вот что.
Вчера он смотрел по телевизору программу "Время". После зарубежных новостей стали показывать американских туристов, недавно прилетевших в СССР. О' кей, говорили они, передавая микрофон из рук в руки, как индейцы трубку мира. Москва им нравится. И зима нравится. И советские люди тоже. Все хорошо, о' кей! ...Микрофон взял высокий седой американец. США и СССР, сказал он, должны договориться и жить в мире. Он знает, что такое война. Надо выбросить все ракетно-ядерное оружие на свалку. Надо торговать и ездить друг к другу в гости...
Сережа даже привстал от изумления: на экране был Человек с фотографии! Тот же узкий, скобкой, рот, тот же тонкий, прямой нос, тот же жесткий, правда, заметно поредевший и побелевший ежик волос... Да, у него должен быть небольшой, клинышком, шрам над бровью... Камера в это время уже показывала здание гостиницы...
Ошеломленный Сережа не слышал того, что говорила ему из соседней комнаты мать.
Может, он ошибся? Мало ли похожих людей! И потом турист так горячо рассуждал о мире... Но как тогда понимать фразу "Я знаю войну"? Какую войну? Во Вьтнаме? Хотя он мог побывать в любой "горячей точке" Африки, Латинской Америки, Ближнего Востока.
Жаль, не было под рукой фотографии, она осталась в отеле...
Ночью Сережа почти не спал. Постепенно у него созрело решение: ехать! Надо ехать в Мсокву, увидеть Человека с фотографии, спросить его... О чем? Этого Сережа еще не знал. Знал лишь, что не успокоится до тех пор, пока не выяснит все. Если же турист и летчик не имеют ничего между собой... Тогда останется пожалеть о потерянном дне и готовиться к неприятным объяснениям с матерью и классной руководительницей...
В гостинице ему сказали, что американские туристы, которых снимало телевидение, уехали на экскурсию, но скоро должны вернуться.
Это "скоро" длилось часа полтора. Сережа озяб и, чтобы согреться, быстрыми шажками ходил вдоль шеренги выстроившихся, как на параде, "Икарусов".
Когда из прибывшего автобуса, громко смеясь и перекликаясь, посыпали туристы, Сережа узнал некоторых - они вчера промелькнули на экране телевизора. Высокий седой американец придерживал за локоть женщину, едва достававшую ему до плеча и одетую в желтую куртку и клетчатые брюки. Сережа подошел к ним. Никакого клинышка над бровью у американца не было. Неужели все-таки ошибся?.. Нет, сходство слишком явное. Может, шрам со временем затянулся или, скорее, его поглотила вон та глубокая складка вдоль лба.
- Чего тебе, мальчик? - спросила по-русски женщина в клетчатых брюках.
- С наступающим Новым годом! - громко сказал Сережа.
Женщина, по-видимому, была переводчицей. Она перевела его слова спутнику, и тот заулыбался широко и радушно, показывая безупречно ровные, один к одному белые зубы.
- Скажите ему, пожалуйста, что я жил в Хошимине... то есть в Сайгоне, - запутался Сережа, - в отеле... в том самом, где когда-то жил он.
- Да-да, я там был, совершенно правильно, - заявил американец. - Я был в Сайгоне много раз и жил в разных отелях.
- Вы были во Вьетнаме на войне?
- К сожалению. - Американец широко развел руки, как бы подтверждая этим, что действительно очень сожалеет. - Но не я затеял войну. Ее задумали в Белом доме и Пентагоне.
- Вы тоже... участвовали в бомбардировках?
- Разговор у нас принимает серьезный оборот. Тогда не будем так, на ходу. Я предлагаю подняться ко мне.
Приведя гостей в номер, американец предложил Сереже познакомиться и назвался Джоном Смитом. О, у него распространенное имя, как Иван Иванов в России. И сына его зовут Джон. Ему семь лет, очень бойкий парень...
Горничная принесла кофе. Джон поинтересовался, каким образом Сережа узнал, что он был в Сайгоне.
- Я нашел в отеле фотографию, - сказал Сережа. - На ней был человек, похожий на вас.
- Не помню. - Джон хмурился, при этом резко обозначились подковой лежащие возле его рта складки. - Но вполне может быть, что фотография моя... Почти всю войну я был в транспортной авиации. - Джон выделил интонацией слово "транспортной". - Последний год перед победой Вьетконга [буквально "вьетнамский коммунист", так американские и сайгонские марионетки называли патриотов] находился в плену...
...Самолет подбили ракетой, и они выбросились с парашютами. Опускаясь на джунгли, Джон думал о том, что их наверняка уже поджидают партизаны.
Так оно и было. Не успел он отцепить запутавшийся в густой растительности парашют, как его окружили вьетнамцы, разоружили и повели в глубь джунглей... Их, американцев, пугали жестокостью противника, и Джон был удивлен, что его не пытают, не морят голодом... Он о многом передумал в тот год...
Когда Джон умолк, Сережа стал рассказывать о Тыонг, Лине, о Лиен и ее болезни... Джон закурил, у него дрожали рукм...
Конечно, это была несправедливая война, согласился он. Американцы принесли Вьетнаму немало горя. Им нечего было делать там. Ему понятна и собственная вина, и вина его страны.
Еще Джон говорил о том, что люди должны уметь прощать. Если они будут помнить зло и отвечать на него новым злом, из этого ничего хорошего не получится. Теперь, когда война давно закончилась, надо не поддаваться чувству мести, забыть обиды, надо думать о том, как научиться понимать друг друга...
Сережа не сомневался в искренности Джона Смита, но согласен был с ним не во всем. Разве можно забыть такое? Ведь во Вьетнаме до сих пор дети рождаются калеками, потому что их родители были отравлены "эйджент ориндж".
- У вас, русских, очень долгая память на войну, - заметил Джон, отхлебнув кофе.
- Нас научили помнить о ней, - вдруг тихо, но твердо сказала переводчица. - Урок стоил нам двадцати миллионов жизней и разрушенной страны.
- Но ведь мы были союзниками!
- Вы воевали далеко от своего дома. А это разные вещи. И Вьетнам был далеко. И Корея... Может, потому ваша память о войне короче нашей?
- Да, - Джон опустил глаза, - наверное, так... Поверьте, оно болит. - Он приложил руку к сердцу. - Иначе... зачем я здесь?..
Джон поднялся с кресла, в задумчивости прошелся по номеру, постоял у окна, глядя на зимнюю Москву.
- Я считаю, - сказал он, обращаясь к Сереже, - вы, дети, будете лучше понимать друг друга, чем мы. И главное, не повторите наших ошибок... Ты веришь в это?
Сережа подумал немного и кивнул: да, он верит...
***
В электричке на обратном пути ему приснился сон.
...Вокруг были зеленые горы. Между ними, блестя на солнце, как река, скользила дорога, и, как река, она впадала в море, смутно синевшее на горизонте. Сережа и Лиен шли по этой дороге, взявшись за руки.
- Эй, вы! - внезапно раздалось сзади. Их догонял белоголовый мальчик лет семи. - Возьмите меня с собой, - потребовал он. - Я Маленький Джон. А Большой Джон остался там, потому что уже старый. - Он показал в сторону перевала, который недавно перешли Сережа и Лиен.
- Тебе нельзя с нами, - строго сказал Сережа. - Не зря же тебя зовут Маленький. Нам далеко, ты устанешь.
- Плохо же вы меня знаете, ребята. Я куда хочешь дойду!
- Если устанет, мы поможем ему, пусть идет, - сказала Лиен.
- Ладно, пусть, - согласился Сережа...
Конец
_______________________________________
