Повесть

М. Демиденко
Рисунки В. Орлова

Застава

   Рядовой Саша вел газик мастерски. Я-то знаю, сам умею водить. Мотор работал, как часы. Вот опять я сказал то, что называется штампом. И почему они, штампы, сразу на ум приходят? В данном случае я нашел оправдание - после сытного обеда лень думать. Правда, сон скоро прошел, мы выехали на крутой берег. Внизу плескался залив. Дорога шла по самой кромке обрыва. Ветер налетал с залива, пахло морем и солнцем. Точно я не могу объяснить этот запах, он теплый, тревожный, и в то же время радостный. Захотелось не спать, а спеть что-нибудь. Я не выдержал и запел:
   - На границе тучи ходят хмуро...
   - Замолчи, - вдруг сказал Миша Ширма. - Надоел со своей песней.
   - Постой, - удивился я. - Ты же ее бубнил всю дорогу, а я молчал.
   - Тем более, - сказал Миша. - Нечего повторяться. Что-нибудь другое придумай.
   Пришлось молчать, но песню-то я про себя пел. Хорошая песня. И ни капельки она, оказывается, не надоела.
   Наш газик сделал крутой поворот, нырнул в низинку, потом с разбега влетел на горушку, и мы оказались на заставе. Пограничной. Самой настоящей.
   Стояли деревянные дома, за ними, на берегу, вышка, на вышке - часовой. Он нас давно заметил и сообщил дежурному офицеру.
   - Нам звонили, - сказал офицер. - Рады гостям. Идите сейчас мойте руки, вам обед оставили.
   - Мы сыты, - сказал Миша.
   - Так дело не пойдет, - сказал дежурный офицер. - Расход оставлен, стол накрыт, вы нашего повара смертельно обидите.
   - А что такое расход? - спросил я.
   - Это когда люди в наряде, а обед оставляют, греют, ждут, когда они с наряда вернутся. Прошу, прошу!
   Пришлось обедать второй раз. Потому что нельзя было смертельно обижать повара, он ведь тоже пограничник. Звали повара Паша Гусев. И что самое интересное, мы все съели, чем он нас угощал.

На НП

   Погранзастава - это маленькая крепость. Она так построена, чтоб все подступы к ней хорошо просматривались. Здесь люди живут как на передовой в период затишья. - поют соловьи, кто-то спит, кто-то пулемет чистит, но через минуту... Через минуту враг может пойти в атаку, и поэтому наблюдатели безотрывно следят за тем, что происходит вокруг.
   Мы были на берегу залива. Берег круто падал вниз, и там, внизу, тянулась узкая полоска песка. По этой полоске никто, кроме пограничников, не имел права ходить.
   Залив... Другого берега и не видно. Сейчас не война. Сейчас мирное время. Но пограничники живут на самом краю советской земли, и они в ответе за то, чтоб никто без приглашения не смог ступить на нашу землю.
   Мы стояли на наблюдательной вышке. Называлась она сокращенно НП. Нас туда пустили, потому что мы гости. У наблюдателя имелся мощный бинокль. Даже не бинокль, а специальное оптическое приспособление - посмотришь в него и каждую травинку увидишь рядом, каждую волну как бы насквозь просмотришь.
     Я увидел далеко в море что-то черное.
   - А, - сказал наблюдатель. Он даже в оптический прибор не посмотрел, ему достаточно было  взглянуть на шкалу с градусами. Шкала была ориентирована по сторонам света.
   - Семьдесят градусов... Бревно плывет. Кто-то упустил. Я его уже занес в журнал.
   Оказывается, даже бревно, если оно плывет в море, берется на заметку.
   - Что-нибудь было интересное? - спросил я.
   - На соседнем участке, - сказал пограничник, - в прошлом году рыбаков прибило. Не нашинских, не советских. После шторма. Заставу подняли в ружье. Рыбаки машут, ветер их несет на скалы... Спасли их. Но суденышко пришлось проверить, произвести осмотр. Действительно, управление у них отказало, ничего подозрительного не обнаружили. Тихая у нас застава.
   - Может быть, все-таки что-нибудь вспомните? - спросил я.
   Настроение у меня было ужасным - что я мог написать в газете, если ничего на заставе не произошло интересного за все лето?
   - Подождите, - вдруг сказал пограничник. Он прильнул к окулярам прибора. - Идет... Задержались на пятнадцать минут.
   Он взял телефонную трубку и позвонил куда-то.
   - Докладывает пост два, - сказал наблюдатель. - Появились, но с опозданием. Все в порядке.
   - Что в порядке? - спросил я.
   - На пирсе задержались.
   - Кто?
   - Да сейнер. За косой - рыбацкий колхоз.
   - И вы каждый выход в море контролируете?
   - Обязательно. У нас птица не пролетит, - сказал пограничник. - Все замечается.  Если вот чайки полетели с залива в бухточку - жди ветра сильного. На соседнем участке был случай... Мальчишки сели в лодку без спроса. А тут погода начала портиться. Тревога. Спасли мальчишек.
   - А... - сказал я грустно, - на соседнем участке шпиона, хоть самого захудаленького, не поймали? Очень он мне нужен.
   - Зачем он вам? - спросил строго пограничник.
   - Я бы написал... Книгу или сценарий для кино.
   - Не было, - ответил пограничник. - Не слышал. Может, где-нибудь и пытались перейти границу, а у нас тихо. На соседнем участке в прошлом году один преступник пытался уплыть. Он ограбил сберкассу, сторожа порезал и хотел удрать от суда.
   - Ну и как? - встрепенулись мы с Мишей. - Убежал? Была погоня? Расскажите...
   - Ничего не было, - сказал пограничник. - Его еще у железной дороги задержали. Только он спрыгнул на ходу с товарного поезда, а тут ему: "Руки вверх!" Он даже и опомниться не успел.
   - Да... - сказали мы с Мишей. - Интересно. Веселая жизнь на соседних участках.  А вот за что лично вас, если вы никого не ловили, наградили значком "Отличный пограничник"?
   - За службу, - ответил пограничник.
   - Как вас зовут? - робко спросили мы.
   - Фамилия Забиров. Я - сержант, - ответил он четко. - Служу второй год. После демобилизации хочу поступить в строительный институт. Девушка есть. Переписываемся. Родители живы. Переписываемся. Прошу спуститься вниз, потому что нужно колхозный сейнер проследить. Что-то они телепаются еле-еле.
   И мы с Мишей Ширмой осторожно спустились с вышки на землю.
   
Наши разговоры

   Сели мы с Мишей на крутой бережок, спустили ноги с кручи. Рядом лейтенант Геннадий Михайлович стоит. Слушает, что мы между собой говорим. А разговоры наши были невеселые.



   - Был я на строительстве электростанции, - вспомнил с чувством Миша. - Сколько сюжетов отснял. Самосвалы в ряд. Главного инженера на объекте. Кадры получились! Видел?
   - Видел, - отвечаю. - А я делал передачу по радио, записывал на магнитофон звуки леса. Зима, а мне про весну нужно писать. Старший лесник часа два свистел на все птичьи голоса. Великий мастер! Природу чувствовал, как мать ребенка чувствует. Талант у человека. Этой фонограммой радио года три пользовалось. Бесценная вещь! Такие трели высвистывал... Ему бы артистом быть.
   - А у меня был случай... - это опять Миша вспомнил.
   - Был да сплыл, - сказал я. - Чего же здесь ничего не фотографируешь?
   - Не знаю, что снимать, - говорит печально Миша. - Сюжетов нет.
   - Вышку можно сфотографировать, - вдруг говорит лейтенант. - Море можно... Чайка на волне. Чем не снимок?
   - А может, просто ты фотографировать разучился? - говорю я Мише, как бы не слыша слов лейтенанта.
   - Я разучился? - возмутился Миша. - Я разучился?.. Да если хочешь знать, если бы фотокорреспондентам давали звания, я бы сейчас был не меньше полковника. Я семнадцать лет держу в руках фотоаппарат. У меня такое впечатление, что я родился с ним.
   - Подумаешь, фотографировать! - говорю я. - Щелкай и щелкай.
   - Товарищ Железкин, - обиделся Миша, - вам-то стыдно быть малограмотным: фотография - искусство! Я из твоего лица бог знает что могу сделать.
   - Ты говори, говори, а рукам волю не давай, - отвечаю.
   - Железкин, - продолжает Миша. - Вы меня удивляете все больше и больше. Используя освещение, подсветку, поворот головы, наконец, точку, с которой снимают... Вот смотрите... Стоит лейтенант. Если его фотографировать снизу, как мы сидим, лицо у него на фотографии будет неправильной формы. Скулы тяжелые, а ноздри...
   - Вы меня так, пожалуйста, не фотографируйте, - сказал Геннадий Михайлович.
   - А тени на лице! - продолжал Миша. - А сюжетные снимки! Это тебе посложнее, чем кино.
   - Да, - сказал я задумчиво, - ты прав! Товарищ лейтенант, - тут уж я обратился к Геннадию Михайловичу. - Видите, как сложна и самоотверженна работа фотокорреспондента. Чего-нибудь придется все-таки придумать. Помогите! Иначе действительно он ничего не сфотографирует.
   - Да я бы рад, - отвечает лейтенант, - но без начальника заставы ничего решить нельзя. Я ведь тоже здесь гость. Вернется начальник заставы...
   - А куда он уехал?
   - На объекты, - отвечает лейтенант. - Но он скоро вернется. Ему уже сообщили. Он вот-вот здесь будет.  

Начальник заставы

   И действительно, вскоре въезжает на горушку газик, а из него выпрыгивает энергичный капитан. С пистолетом на боку. С планшеткой. А навстречу офицер выскакивает, честь отдает и рапортует:
   - Товарищ капитан, за время вашего отсутствия никаких происшествий не случилось.
   - Как не случилось? - спрашивает капитан и кивает в нашу сторону.
   - Виноват, - говорит дежурный офицер. - Прибыло два корреспондента.
   - Двое посторонних, - говорит капитан и направляется к нам.
   Переглянулись мы с Мишей...
   - Здравствуйте! - говорит капитан. - Очень рад. Прошу, пойдемте пообедаем.
   - Ни за что, - отвечает Миша.
   - Мы сюда не обедать приехали, - объясняю я, - мы можем и без обеда. У нас работа...
   - Ладно, ладно, - говорит капитан. - Зато я не ел с самого утра. Идемте, чайку попьете, за столом - самое лучшее место беседовать.
   Идем к столовой, я лейтенанта Геннадия Михайловича подталкиваю: мол, скажите за нас слово. Уж больно строгий начальник заставы. Нас ведь понять нужно - мы не для себя стараемся, а для газеты, для читательских масс.
    Сели за стол. Нам с Мишей чаю налили. Капитан обедает. Мы чаи гоняем. И преданно смотрим на капитана. Я под столом ногой толкаю лейтенанта, - что ж молчишь? - тот в ответ моргает, мол, имей выдержку, помню, знаю, будет сделано. Своего рода беспроволочный телеграф.
   - Знаю я вашу работу, - говорит капитан. - Когда какое-нибудь необыкновенное происшествие, вы тут как тут. Легко писать о необыкновенном: как ни напишешь, все будет хорошо. А вот попробуйте написать о повседневном, вроде бы и неприметном. Например, работает плотник... Топором каждый день тешет бревна, строит избы, колодцы. Написать о его работе надо так, чтобы дух захватило, чтоб красоту его души показать.
   - Спасибо вам! - вдруг говорит Миша Ширма. - Спасибо, что напомнили. Не все золото, что блестит. И как это я забыл!
   - А ведь правильно говорит капитан. - поддакиваю я. - Пишут про невероятные вещи, а вот про какого-нибудь скромного работника прилавка... Сидит человек в ларьке, здоровый парень, кровь с молоком, газированной водой торгует, а про него никто почему-то не хочет написать.
   Капитан есть перестал, отложил ложку, внимательно посмотрел на меня и спросил:
   - Шутите?
   - Что вы! - начал я клясться. - Я вообще шуток не понимаю. Нет от рождения чувства юмора.
   - Ну и орлы! - засмеялся капитан. - Ладно, сдаюсь. Видно, вас голыми руками не возьмешь.
   - И не нужно нас брать, - говорим мы, - тем более голыми руками.
   - Что ж придумать? - говорит начальник заставы. - Честное слово, рады мы, что вы приехали, но сейчас у нас жаркое время. Осень приближается. Осенью будет демобилизация. Придет молодняк, "старички" по домам разъедутся. А работы...
   - Может, про бдительность что-нибудь расскажете? - говорю я и достаю блокнот.
   - Бдительность, - говорит капитан, - это когда не подозревают всех из-за одного, а когда одному не дают спрятаться среди всех.
   - Хорошо сказано, но слишком коротко, - говорю я.
   - Не умею рассусоливать, - отвечает капитан.
   - Может, учебную тревогу сыграем? - вдруг подает голос Геннадий Михайлович. Вспомнил все-таки про нас, выручил.
   - Пожалуй, - сказал капитан. - Завтра. Только молчок.
   - Ух! - вздохнули мы с Мишей. - Спасибо! Мы даже об этом мечтать не могли. Увидим, пусть в учебном плане, настоящее преследование.
   - Ну, а сегодня, - говорит капитан, - поговорите с народом. Народ у нас грамотный, интересуется литературой, искусством. В общем, сегодня сами увидите, какие ребята на заставе.

Опять двадцать пять

   Вышли мы говорить с народом, а говорить-то и не с кем. Не видно народу. На наблюдательной вышке часовой. При въезде на заставу еще один часовой. С ним особенно не поразговариваешь. Где народ? Скоро два часа дня, а на заставе пусто, точно все куда-то попрятались.  Может, нас стесняются?  А может, с нами им просто и разговаривать не о чем?
   Слышим, за столовой стук. Мы туда. А это повар, Паша гусев, дрова колет.
   - Здравствуй, Паша, - говорим мы, точно не виделись суток трое. - Ужин готовишь?
   - Нет, - обед подогреваю.
   - Опять! - вскрикнул Миша.
   - Постой, - говорю. - У вас что? Все двадцать четыре часа обед продолжается? Да такого и в ресторанах нет. И в столовых тоже нет. Даже в кафе ужины бывают. Какой-то сплошной обед!
   - Удивляться нечего, - спокойно отвечает Паша. - У нас обед тогда, когда имеется возможность. Ребята утром с обхода пришли, патрулировали берег, позавтракали и спать. Они же всю ночь вдоль моря ходили. Продрогли, промерзли. Другие - днем ушли на границу, те уже отобедали. А моя служба - всех накормить.
   - Так, так, - говорю я. - Теперь кой-чего понимаю. Если правильно понял, то народ сейчас спит?
   - Отдыхает, - поправляет Павел.
   - До двух часов?
   - Приблизительно.
   - Ух! - говорю. - Я-то подумал, что на заставе вообще никого нет.
   - У ребят подъем, - поясняет паша, - вон выходят. Будет утренняя физзарядка.
   И точно! Конечно, утренней ее назвать трудно, потому что к вечеру повернуло, но тем не менее пограничники выстроились в ряд, по пояс голые, и давай руками туда-сюда мотать, как и положено во время утренней гимнастики.

Следы

   Застава ожила к четырем часам, и еще как! Все были заняты. Никто не болтался туда-сюда без цели, не загорал, как на пляже. Загорать-то загорали, но при деле.
   Двое в трусах и в сапогах копали яму. Тела коричневые. Спины лоснятся. Весело и дружно оба работали лопатами.
   Потом я увидел, как отделение под командой старшины изучало на учебных стендах следы диких животных. Я не мог не остановиться.
   Старшина был строг и снисходителен. Он указывал на два совершенно одинаковых следа и требовал отличить, какой настоящий, какой ненастоящий.
   - Простите, - не выдержал я. - Если вы говорите, что это два следа, то как может быть, чтобы один был ненастоящий, а другой - настоящий?
   - Очень просто, - сказал старшина. - Сержант Забиров, объясните корреспонденту.
   Гляжу - старый знакомый, наблюдатель с вышки. Оказывается. он еще и следопыт.
   - Понимаете, - говорит сержант Забиров. - Один след настоящего кабана, второй оставили нарушители.
   - Кабаны нарушители? - спрашиваю.
   - Нет, люди, - поясняет Забиров. - К ногам привязывают такие маленькие ходульки, на них и переходят контрольную полосу.
   - А это что такое? - спрашиваю, а сам строчу в записную книжку вопросы и ответы и прочие примечания.
   - Контрольная полоса... - отвечает Забиров. - Объясню своими словами.
   - Чужими не надо, - говорю я.
   - Значит... Вдоль границы тянется широкая полоса разрыхленной земли. Она такой ширины, что ее перепрыгнуть невозможно. Для чего полоса? Кто с нашей стороны или с чужой пойдет - след оставит. Ты смотришь: кто прошел? Зверь или человек? Старшина и требует определить, какой след настоящий, какой оставил нарушитель.
   - Так это, - говорю, - проще простого.
   - Определите, - предлагает старшина.
   Я смотрю. Внимательно смотрю.
   - Вот, - говорю. И тыкаю пальцем. - Это след нарушителя.
   Слышу - смеются. Дружно. Чего смеются? Я же не анекдот рассказывал.

- 1 - 2 - 3 -



 

___________________________