Я - инспектор манежа 4

Роберт Балановский

в содружестве с писателем Арк.Минчковским

Рисунки Ю.Шабанова

Повесть "Я - инспектор манежа"

(Главы из книги)

Младший в семье

Настал день, когда труппа Виноучи покидала Киев. Этот день должен был стать днем моего бегства из дома. Поезд, на котором мы уезжали, отправлялся в двенадцать часов дня. Утром я, для всех домашних будто бы по-обычному, пошел в школу. Но если бы кто-нибудь случайно заглянул в мой ранец, он с удивлением бы обнаружил вместо учебников белье и верхние рубашки, которые мне удалось незаметно для других засунуть туда с вечера.

Помню, я ушел, не оглядываясь и не задумываясь над тем, не стану ли еще жалеть о том, на что решился. Видимо, уж очень мне сделалось постыло в семье, если я покидал дом без чувства горечи. Но когда прогудел паровоз, качнулись и звякнули буферами вагоны и поезд тронулся, что-то сжалось внутри. Под перебранку колес я прильнул к стеклу и смотрел на удаляющийся Киев. Вот поплыла вдаль Владимирская горка с величественным памятником князю Владимиру. Поезд загромыхал по мосту. Зеркально синела река. Солнце играло зайчиками в стеклах пароходиков, что бороздили ее гладкие воды. Просторный Днепр исчез с моих глаз, но еще долго я видел утопавший в зелени садов высокий городской берег, золотые маковки церквей в сини неба и возвышавшуюся над всей округой знаменитую колокольню Киево-Печерской лавры. А потом и она растаяла в мареве знойного летнего дня.

Сложные чувства охватывали меня. Были тут и радость, что я вырвался из дома и, наконец, свободен, и страх перед тем неизвестным, что ждало впереди. Как сложится теперь моя жизнь? Суждено ли сбыться мечте, стать настоящим артистом, или мне, как многим бедолагам - труженикам профессии, которую я выбрал, придется разделить участь бедняков-циркачей?

Тяжелые мои мысли были прерваны старшим Виноучи.

- Юзеф, - позвал меня старый акробат. - Что там глядеть... Садись-ка сюда, нужно поговорить о деле... Вот тебя зовут Юзеф, и, конечно, это имя не хуже никакого другого. Есть даже такой святой, но, знаешь, для артиста нужно имя позвонче. Юзеф не годится. Давай-ка подумаем, как тебе называться на афише.

- Может быть, Альфредом, - неожиданно отозвалась отдыхавшая на верхней полке Амалия.

Виноучи поморщился.

- Альфред?.. Нет, не то.

- Жаном?.. - посоветовал Альберт.

Но и Жан был отвергнут.

Молчавший до сих пор Жорж предложил назвать меня Полем.

- Пусть он будет Эмилио или Луиджи, - подала голос старушка-итальянка, мать самого Виноучи. Бабушка Виноучи не бывала на репетициях. Сидя дома, она готовила на всю труппу и обстирывала семью.

- Мишелем...

- Андре...

- Оскаром...

- Августом! - слышалось в купе.

- Робертино!..

Виноучи поднял голову.

- Стоп! Финита!.. - сказал он. - Робертино?.. Роберт, это хорошо. Это звучит.

Все дружно согласились.

- А что скажет сам Юзеф?

Я пожал плечами. Мне в тот час было совершенно все равно, как меня назовут. Роберт так Роберт. Я не стал протестовать.

Так в купе почтового поезда Киев - Екатеринослав перестал существовать киевский реалист Юзеф, а на свет появился юный акробат Роберт - я получил новое имя, которое с тех пор ношу и по нынешний день.

Тогда, мальчишкой, я, конечно, не догадывался, зачем было Виноучи тут же, в вагоне, затевать разговор о моем новом имени, но позже, став взрослым, понял. Умный и чуткий, от природы наделенный педагогическим даром, старший Виноучи распознал мое сметенное состояние. Затеей с придумыванием имени он, во-первых, хотел меня отвлечь от тяжелых мыслей, а во-вторых, дал понять, что не стоит задумываться над прежней жизнью. Теперь я артист. К тому отныне и должны быть обращены все мои помыслы и стремления.

Ранним утром следующего дня мы прибыли в Екатеринослав. Ныне это Днепропетровск - крупнейший индустриальный центр, город науки и культуры, а в те времена - провинция, с шумным украинским базаром. Улицы были обсажены деревьями, белыми от осевшей пыли.

Вышли мы с вокзала на сутолочную площадь. Поторговавшись, Виноучи нанял извозчика. В пароконную коляску усадил свою старушку-мать. Сложил кое-какие пожитки и сел сам. Все остальные, в том числе и я, пошли пешком следом за подводой. Мы несли в руках и на плечах узлы и баулы, не поместившиеся в коляску.

Мы прошагали за извозчиком по улицам окраины и, миновав центр, достигли ворот городского сада, где находилось варьете, в котором труппе Виноучи предстояло выступать. Варьете - это театр легкой разнообразной программы. Но в России варьете ничем не отличалось от кафе-шантана, то есть эстрады перед столиками, за которыми пьют и закусывают, в то время как на эстраде идет концерт - преимущественно цирковые и танцевальные номера. Понятно, что выступления перед публикой, занятой едой и выпивкой, радости доставить не могут.

Хозяева варьете мало заботились об артистах. Их интересовало, как побольше продать вина и закусок. Но хорошие номера все же привлекали посетителей, и потому приглашали имевших успех артистов. Артисты, смирив гордость, шли выступать на ресторанную сцену, потому что там чуть больше платили и программа составлялась на долгий срок, что позволяло прожить некоторое время, не заботясь о куске хлеба. Это был тяжелый труд.

Тут же в доме, в глубине сада, нам предоставили помещение для жилья. Всего одну комнату на всех. Требовать большего было напрасным делом, и мы устроились, что называется, "в тесноте, да не в обиде".

Уже на следующий день труппа Виноучи стала выступать на эстраде. Выступления проходили хорошо, и хозяин, по-видимому, оставался довольным, хотя не показывал вида.

Когда я покидал Киев, я надеялся, что сразу же начну работать вместе со своими старшими товарищами. Ноя ошибался. Виноучи вовсе не спешил выпускать меня на эстраду.

Пока что мое участие в труппе мало походило на жизнь артиста.

День для меня начинался в шесть утра. Все еще спали, а я, в порядке легкой разминки, должен был навести лоск и глянец на шесть пар ботинок. Потом бежал на базар за свежими овощами и всем, что мне велят купить. Возвращался и помогал готовить завтрак. Старушка Виноучи поручала мне не очень-то приятную работу - то чистить картошку, то молоть мясо, то резать лук или мыть овощи. Затем были репетиции.Долгие и изнурительные. Репетиции теперь в большинстве посвящались мне. Упорно и настойчиво мне прививали технику исполнения трюков. Виноучи упрямо добивался, чтобы прыжки и "приход", то есть стойку с хода на плечи или руки партнера, я делал легко, словно играя. Такая легкость в цирке дается колоссальным трудом, и понятно, что у меня не все и не сразу выходило. Хотя Виноучи был хорошим человеком и старался меня не обижать, дело не обходилось без укоренившихся в цирке подзатыльников. Вероятно, считалось - иначе и не научишь. Я терпел подзатыльники, старался их не замечать. Мне так хотелось поскорее стать настоящим акробатом, что я был готов сносить все.

Лишь кончались репетиции, мне снова надлежало браться за обувь. Теперь уже за белые туфли, в которых выступали участники труппы. Я ее мазал специальным составом, который варил сам Виноучи. Потом я опять помогал старухе. Мыл посуду, подметал и убирал комнату. Еще чистил костюмы. Бегал в город за мелкими покупками. Затем торчал за кулисами. Помогал одеваться мужчинам. Выполнял любое поручение сестер. Словом, за день я до того изматывался, что, свалившись на постель, мгновенно засыпал непробудным сном.

Позже я опять задумывался: не была ли и тут, в моей беспрерывной занятости, хитрость старого Виноучи? Ведь при таких обстоятельствах у меня не находилось времени скучать по Киеву и своему дому.

Между прочим, в Киеве я всегда ходил аккуратно подстриженным. Посещать раз в месяц парикмахерскую вошло в привычку, а тут вдруг мне запретили стричься и сказали, что я должен отрастить длинные волосы. Я недоумевал - зачем? Но Виноучи коротко отрезал: "Так надо", - и объяснять не стал.

Хотя я уже сделался похожим на стриженного "под горшок" мужичка, в варьете в городском саду в Екатеринославе так и не выступил.

12.00

Кони "отработали" свое. Взяв под уздцы, конюхи повели их в стойла. Сейчас униформисты разровняют взрыхленные копытами опилки. Манеж будет предоставлен для репетиций номеров, которые сегодня в последний раз в этой программе увидят ленинградские зрители. И хотя это завершающий день выступления, все равно, чтобы оно прошло, как всегда, гладко, необходимо прорепетировать.

Кстати, вчера одна из лошадей разбила "ворота" - открывающуюся часть барьера. Такие ворота имеются с двух сторон: против главного прохода и прохода за форганг. Первые затворены почти всегда. Вторые униформисты закрывают во время конных номеров. Вчера лошадь неудачно и не вовремя перепрыгнула через барьер и выломала доску. С утра я вызвал плотника. Нужно проверить, все ли исправлено.

Кажется, все в порядке. Смотрю на часы - двенадцать. Я уже опаздываю. Ждут Никулин и Шуйдин. Обещал посмотреть, что они там приготовили. Манеж занят. Клоуны репетируют в фойе. Спешу к ним на второй этаж. Тут светло и просторно.

Сценка оказывается очень потешной. Я становлюсь ее первым зрителем, да и кроме того участником, так как по ходу дела должен подать артистам две-три реплики. Я искренне смеюсь. Да и как не смеяться, "пройдохе" Мише опять удается провести простодушного Юрика: попав в глупое положение, он со стыдом убегает с глаз еще не существующего зрителя.

Если бы вы пришли на эту репетицию, вряд ли бы в серьезном человеке в очках узнали знакомого "Мишу"; что касается Никулина, сейчас он одет в обычный костюм, но никто бы не усомнился, что перед ним тот самый нескладный Юрик. Ведь Никулин работает на манеже почти без грима и лицо его знакомо миллионам кинозрителей.

Никулин и Шуйдин сегодня вечером, после выступления, покидают Ленинград. Но на прощание они хотят сыграть, "попробовать" новую сценку. Сценка всего-то занимает минут пять, а готовили ее клоуны несколько месяцев. Такие сценки, по-старинному цирковому - антрэ (выход), а по-нынешнему реприза, то есть повторное выступление в программе, даются с большим трудом. Удачная реприза порой, беспрерывно совершенствуясь, служит им долгие годы.

Понятно, что Никулин и Шуйдин волнуются перед своей маленькой премьерой. Хочу успокоить их.

А за мной уже приходят снизу. Приехали артисты Арнаутовы, целая семья. В цирке это не редкость. Как правило, большой номер исполняется семьей. Часто в нем участвуют три поколения. Дети потомственных цирковых артистов начинают выступать с раннего школьного возраста. Дедовские навыки постепенно переходят к внуку. Есть цирковые имена, которые не сходят с афиш более полувека. Вот почему и ныне в программах встречаются итальянские и другие иностранные фамилии. Внуки, правнуки былых знаменитостей - нынешние русские молодые люди унаследовали эти звучные имена дедов и прадедов. Но, пожалуй, фамилия - единственное, что роднит этих сегодняшних советских артистов с их предшественниками, - так далеко ушел современный цирк от прошлого.

Арнаутовы только что с дороги, их прежде всего нужно определить на квартиру.

У нас есть своя цирковая гостиница. Трех- пятиминутная прогулка по улице - и артист уже за кулисами цирка.

Вы даже не можете себе представить, как это важно для прибывающих на гастроли артистов. Ведь они проводят в цирке не часы, а весь день с утра до вечера. Временами репетируют и ночью.

Известно ли вам, как редко цирковой артист бывает дома, как говорится - на постоянном месте прописки?

Теперь у каждой цирковой семьи есть свой родной дом. Кто постоянно живет в Киеве, кто в Москве, кто в Баку или Ереване. Вот, например, прилетит Борис Петрович Вяткин и поедет с аэродрома домой - представляю, как он соскучился по Ленинграду! Выступать три-четыре месяца в родном городе... Редко так повезет и известному коверному. Случается, он за два года побывает здесь не больше месяца. Закончит выступление в Алма-Ате, оттуда перебирается в Свердловск. Затем долгие гастроли в Москве, а тут срочная поездка за границу, и не в одну страну, а в несколько подряд, и отнимает она не меньше четверти года.

Ленинградский цирк едва ли не первая арена страны. Попасть на манеж цирка на Фонтанке - для молодого артиста немалая удача, а для известного - признание его немеркнущего мастерства. Как много цирковых групп совершенствовало свои номера под куполом Ленинградского цирка, доводя к концу гастролей работу до блеска. Не напрасно же среди цирковых артистов считается - если "прошел"в Ленинграде - тебе не страшно ничто.

Сообщаю Арнаутовым, в каких комнатах они будут жить, и звоню в гостиницу, чтобы их приняли. Тут же подписываю и вручаю заранее заготовленную бумажку - направление в школу младшим членам семьи. Завтра же они должны будут пойти туда. Наша школа поблизости, на площади Искусств. С дирекцией есть строгая договоренность, отказа в приеме не предвидится. Но и мы выполняем свои обязательства перед школой. Если до нас дойдут сведения о плохой успеваемости юного артиста или его недостойном поведении в школе, директор цирка может отстранить такого от выступления, хотя в подобном случае и пострадал бы номер.

Забрав нужные документы, семья Арнаутовых удаляется в гостиницу. Кое-кто тут еще восседает на руках, не помышляя пока о славе и успехе.

Вам, наверное, становится понятным, почему так привычна в цирке артистическая семья. Трудно себе представить молодых супругов, расставшихся друг с другом на несколько месяцев, или родителей, которым, может быть, год не удастся повидать своего ребенка. Ведь даже полярники, китобои или геологи, удаляющиеся от семьи на долгое время, затем возвращаются домой на долгий срок. Передвижение же циркового артиста по разным городам беспрерывно и продолжается до тех пор, пока он не оставляет манежа. Даже уйдя на пенсию, старый артист цирка не может без него жить и не чуждается никакой простой работы, лишь бы по-прежнему дышать тем самым цирковым запахом, о котором я говорил раньше. У нас, например, в цирке на Фонтанке старшими униформистами, берейторами, конюхами, смотрителями работают участники бывших громких цирковых фамилий.

У моих Виноучи не было домашнего очага. Не было и родного города. Их дом был там, где приходилось в это время работать. А сколько Виноучи, Ринальдо, Польди и прочих колесило по дорогам старой России, они снимали на время тесные дешевые каморки или попросту спали под брезентовым шатром шапито, в соседстве с цирковыми лошадьми.

Как-то мне сегодня не удается посидеть на своем излюбленном месте в пятом ряду слева от прохода, посмотреть, как идут репетиции. Все же, проводив Арнаутовых, иду в зал. Манежем сейчас завладел Николай Ольховиков, который поражает всех блистательным мастерством жонгляжа на лошади. На манеже организатор нового большого, а вернее, воссоздатель старого знаменитого номера, хотя это тот же самый Николай Ольховиков.

Сейчас все объясню.

Долго на советской арене существовал замечательный номер - целое короткое представление - Океанос. Занят в нем был большой коллектив - ансамбль акробатов с подкидными досками. Работали на манеже одновременно на трех-четырех досках. Возраст артистов был самый разнообразный - от легоньких мальчиков и девочек, которые в стремительном сальто-мортале подлетали на три-четыре человеческих роста, до солиднейшего дяди, что уносил на себе пирамиду - весь коллектив. Этим богатырем, на вид тучным толстяком, был Леонид Сергеевич Ольховиков, или сам Океанос, а в группе одним из юных прыгунов был его сын - Коля. Номер Океанос пользовался неизменным и шумным успехом. Весело становилось в цирке, когда манежем овладевала вся эта ватага смелых и ловких. Люди летали, как мячики, для того чтобы лишь коснуться доски и снова полететь вверх. Замечательный руководитель группы Ольховиков-старший все время совершенствовал номер, вводя в него новые и новые трюки. Но всему есть свой срок. Особенно короток он в цирке для юного артиста. Выросли молодые акробаты. Многие из них создали свои разнообразные номера. Некоторые достигли известности. Особенно же преуспел Николай Ольховиков, создавший оригинальный номер жонглера на лошади. Иностранная печать называла выступления Николая Ольховикова чудом. А прекрасный номер Океанос остался лишь в воспоминаниях тех, кто его видел.

Теперь Николай Леонидович Ольховиков задался целью воссоздать вновь группу Океанос.

Вот он стоит чуть в стороне у барьера, приземистый, чуть седоватый, мало похожий сейчас на артиста, который вечером с легкостью будет прыгать на круп несущейся вскачь лошади и жонглировать в темноте горящими факелами.

Новый коллективный номер Океанос будет выпущен Ленинградским цирком.

А пока идут ежедневные репетиции.

Окончились уроки в школе на площади Искусств, и на манеже собрались участники группы. На кресле первого ряда я вижу чей-то набитый учебниками портфель. Там же наскоро брошенное мальчишеское пальто. Ребята в легких тренировочных костюмах - кто в каком, а некоторые и попросту в трусиках и майках. На ногах тапки, словом, будто идет урок физкультуры. Надо быть немалым специалистом, чтобы в этих бесконечно и многократно повторяемых прыжках увидеть легкость и блеск будущего номера.

дальше

__________________________