Я - инспектор манежа 7

Роберт Балановский

в содружестве с писателем Арк.Минчковским

Рисунки Ю.Шабанова

Повесть "Я - инспектор манежа"

(Главы из книги)

ЧЕЛОВЕК БЕЗ НЕРВОВ

Наша "итальянская семья" колесила по городам России. Мы выступали в разных цирках. Встречались среди них и хорошие, с богатой обстановкой, а бывало и так, что цирк представлял собою круглый деревянный сарай. Здесь на представления ходил самый неимущий люд, соответственно и цены на билеты объявлялись копеечными. Отсюда и заработки. Словом, как повезет. И редко можно было заранее предвидеть, что ждет нас в том или ином месте. Возможно, процветающий антрепренер встретит нам по-хорошему - даст сносную квартиру и деньги будут достаточные, чтобы немного отложить на черный день. А бывало и так, что прогоревший организатор гастролей, не собрав и половины ожидаемой суммы, в один прекрасный день исчезал в неизвестном направлении, не заплатив ни рубля артистам и оставив их на произвол судьбы в чужом городе. Благо Россия необъятна - бежать есть куда, а прав у бывших циркачей не было почти никогда. Конечно, если случалось, - такого обманщика ловили, ему, как говорится, объясняли, кто он такой. В цирке выступали люди сильные и справедливые, но вот пойди сыщи... И отправлялись "любимцы публики" каждый куда ему вздумается. Надеялись, что в новом городе улыбнется счастье.

Скитались и мы.

Я уже понимал, что мало стать хорошим артистом, нужно еще сделаться хоть немного предпринимателем, обладать деловой жилкой. В тогдашнем цирке это считалось необходимым качеством. Ведь на каждом шагу тебя старались провести и заплатить поменьше. Чтобы подписать удачный ангажемент - договор на выступления - руководители трупп хитрили по-разному. На последние копейки подъезжали к цирку на хорошем извозчике, одалживали у друга богатый костюм-тройку, надевали на пальцы кольца, собрав их у всей семьи... Словом, делали все, чтобы показать перед хозяином, что ты не беден и, не договорившись с ним, немедленно уедешь в другой город, так как достаточно признан.

Так вот, старый Виноучи, будучи хорошим артистом и честным человеком, никакими этими свойствами не обладал. Наша труппа то вдруг получала хорошие условия, то попадала впросак и работала на свой страх и риск, не зная, что ее ждет завтра. Бывало и того хуже - мы вовсе лишались контракта и становились безработными.

Такие печальные дни у меня на всю жизнь связаны в памяти с макаронами. Это была еда, которой мы довольствовались, пока сидели без дела. В такие дни в семье Виноучи на чисто вымытый и выскобленный стол вываливалась из кастрюли гора только что сваренных длиннющих макарон. Никаких вилок и тарелок не было и в помине. Все засучивали рукава и приступали к еде. Орудовали мы пальцами, запрокидывая головы и отправляя в рот макаронину за макарониной.

В трудные для нас дни макароны шли на завтрак и на обед. На ужин снова макароны. Может быть, итальянцев удовлетворяла их любимая еда, но я в такие дни мечтал хоть о картошке с луком и маслом.

Белые макароны были сигналом нашего бедствия, и до сих пор, хотя я порой вовсе не против макарон, они напоминают мне об огорчительных часах в юности.

Бывали у труппы Виноучи и светлые времена.

Одним из таких периодов стало выступление в варшавском цирке.

Варшава - столица Польской республики, много выстрадавший героический город, теперь весь заново и по-современному отстроенный, восстановивший исторические кварталы, мало похож на прежний главный город царства Польского, как тогда называлась Польша. Если польский крестьянин и рабочий были беспредельно бедны, то в центре Варшавы бросались в глаза элегантные одежды женщин, приметная, немного показная галантность мужчин, красивые коляски и изысканная толпа в богатых кварталах. Маленький Париж, как гордо, без излишней скромности, именовали варшавяне свою небольшую столицу - вот Варшава, которую мне пришлось увидеть юношей.

Соответственно общему стилю жизни города был и его цирк. Он внешне тянулся к цирку европейскому. В программе почти невозможно было встретить русскую фамилию. Наряду с итальянцами и немцами из России на арене Варшавы выступали и подлинно иностранные артисты, прибывшие из-за рубежа.

Понятно, что выступления в Варшаве для нас были достижением.

Лично же для меня варшавские гастроли имели далеко идущие последствия, позже в корне изменившие всю мою артистическую судьбу.

Но не будем забегать вперед.

Каждый вечер наряду с нами на манеже польской столицы выступал датский артист Кнут Шерой. Исполнял он сложнейший эквилибристический номер баланса. Номер носил интригующее название: "Человек без нервов".

Обставлялся он так.

Арена изображала уголок шикарного ресторана. Несколько накрытых белоснежными скатертями столиков. Бутылки французского шампанского "Вдова Клико", замороженные в серебряных ведерках. Ресторан пуст. Вероятно, уже поздний час. Хозяйка, надеясь на то, что на огонек, возможно, еще кто-нибудь заглянет, скучая, перетирает и без того сверкающие бокалы.

В ресторан входит молодой человек во фраке, черной накидке, цилиндре и с тросточкой. Он немного навеселе и в преотличном настроении. Сбрасывает накидку, снимает цилиндр и отдает встречающей его хозяйке ресторана.

После нескольких элегантных жестов и улыбок молодой человек устанавливает свой стул задними ножками на горлышки двух бутылок, стоящих на столе, и усаживается на этот стул в весьма непринужденной позе. Потом каким-то образом скидывает со стола вторую бутылку и остается сидеть на стуле, опирающемся на горлышко "Вдовы Клико" всего одной ножкой. Зрелище, конечно, необычное и эффектное. Но это лишь начало номера. Главное - впереди.

На самый обыкновенный стол на четырех ногах эквилибрист ставит по углам четыре бутылки, а на них укладывает второй стол, перевернутый ножками вверх. Третий стол ставится ногами на ножки второго. Шерой влезает на крышку этого шаткого сооружения и просит ошеломленную хозяйку подать ему наверх еще один стол, который укладывает столешницей вниз. За четвертым столом следует пятый, снова соединенный с нижним лишь ножками. На крышке пятого стола происходит самое поразительное.

Хозяйка кидает ему туда один за другим два стула. Шерой ставит их сверху, но только таким образом, что они в наклоне один к другому, опираются каждый лишь двумя боковыми ножками. Затем на сиденье наклоненных стульев кладется палка, с которой молодой человек пришел в ресторан, также любезно поданная хозяйкой. На укрепленную на стульях тросточку человек в безукоризненном фраке ставит еще один стул, причем двумя задними ножками. Другие две повисают в воздухе. И вот на этом чудом сохраняющем равновесие, находящемся на седьмом "этаже" стуле усаживается сам артист, положив ногу на ногу и сохраняя тот же невозмутимый вид, который отличал его в самом начале номера. В зале становится совсем тихо. Публика не решается даже аплодировать, чтобы волной воздуха не сбить артиста. Потом Шерой постепенно скидывает вниз все три стула и, оставшись наверху, получает туда еще один, шестой стол, у которого "обламывается" ножка. Эквилибрист будто несколько растерян, не знает, что ему делать с калекой о трех ногах, но потом все-таки решает, что их достаточно. На установленный на трех ногах стол городится еще пирамида из трех стульев. Но артисту и того мало. Он требует снизу еще один стул, и, поставив его двумя задними ножками на сиденье верхнего, третьего стула, усаживается на него, скрестив руки в позе победителя.

Самым же потрясающим являлся финал номера.

На трех уложенных друг на друга столах ставился затем еще четвертый стол, а не его верхнее ребро устанавливался стул в том же, как и другие раньше, наклонном положении. Шерой снова садился на него и вдруг, как бы нарушив баланс и слишком откинувшись назад, начинал падать вместе со стулом.

Зал цепенел от страха.

Но артист, ловко приземлившись, был уже внизу и, откинув стул и улыбаясь, раскланивался перед неистовствующей от восторга публикой.

На меня номер со столами произвел неизгладимое впечатление. Я старался не пропустить ни одного выступления, ни одной репетиции Кнута Шероя. Я уже забыл о желании сделаться прыгуном, как Камбаров. Нет. Баланс - вот, конечно, мое призвание. Недаром же я так легко еще в Киеве взбирался на деревья и делал где попало стойки.

Повторить номер Шероя, добиться таких же чудес эквилибристики - с этой охватившей меня страстью я теперь засыпал и просыпался, не зная, что мне делать и с чего начать. Я никому не открывал того, о чем неотступно думал, а желание стать замечательным эквилибристом охватывало меня все больше и больше.

Нужно еще вам сказать, что к тому времени я вдруг начал расти.

Я стал вытягиваться и превращаться из мальчика в юношу. Мои длинные волосы вундеркинда сделались уже неуместными, и Виноучи согласился переменить мне прическу на более короткую, однако все же сохраняя итальянский стиль.

Я понимал, что с "юным Робертом" скоро будет покончено, а становиться рядовым акробатом отчего-то не очень тянуло, хотя я о том и молчал. В мечтах я был дерзок. Хотел непременно сделать свой собственный номер - такой, как у Шероя.

В конце концов я не выдержал и открыл свои тайные мечты Жоржу. Потому что он, так же, как и я, хоть и выступал под фамилией Виноучи, но не был на самом деле членом этой семьи.

Жорж выслушал мою взволнованную и довольно бессвязную речь и неожиданно для меня сказал, вздохнув:

- Ну что же, почему бы тебе не попробовать? У вас в России говорят - не боги горшки обжигают.

А я-то думал, он меня поднимет на смех. Нет. Жорж еще добавил:

- Если хочешь - буду помогать.

Хотел ли я, что за вопрос?!

Сейчас же, немедленно. И я приступил к репетициям, о которых знал только он.

дальше

___________________