продолжение



5

   Оля Киссицкая этой осенью  отправлялась учиться со смешанным чувством радости, беспокойства и ожидания.
   Лучшая ее подруга Ника Мухина ушла в школу с математическим уклоном. Боязно было оставаться без Ники, без ее твердого слова, ее поддержки, но зато теперь она сможет играть главную роль и ее мнение станет ориентиром для класса.

   Оля и Ника всегда были в центре внимания. Но прежде Ника, после Оля, а Оле все настойчивее хотелось главенствовать. И от того, что ее нетерпеливое желание расходилось с действительностью, она раздражалась, нервничала. Но досадовала не на себя, недолюбливала класс.
   Многие одноклассники не испытывали к ней симпатии. Пусть. Но без Ники никто больше не помешает ее отношениям с Игорем Пироговым, не скажет: "Твой пирожок ни с чем!", а Игорь все больше нравился ей.

   Чем хуже она Дубининой? Подумаешь, какая красавица, золотые волосы! Кроме тряпок, и говорить с ней не о чем. Счастье, что она Пирогова пошлыми вздохами не замечает. Такой, как Игорек, ей не по зубам. Присохла к своему дурачку - шутничку Сережке Судакову, нравилось, что он классом старше. Но теперь, когда Судакова не стало, не заинтересовалась бы она Пироговым!

   Оля понимала, что так думать скверно, совестно по отношению к трагически погибшему товарищу, да и к Дубининой, которая мается своим страшным несчастьем. Но злой бес, словно нарочно, вселялся в нее, когда на пути ее желаний возникали препятствия.

   Так случилось, что никогда не удавалось Оле увидеть себя прежде, чем взрослые сообщали ей, как она выглядит. Не успевала она оценивать свои поступки и слова раньше любящих ее старших, и постепенно свое отражение в восторженных глазах стала воспринимать за самое себя, а восторги на устах близких - за истинные свои заслуги. И всякий раз чувствовала себя ущемленной, когда обнаруживала несовпадения.

  
    Родители Оли поженились студентами, и с первых же шагов семейной жизни попали в полную зависимость от "стариков". А "старики" оказались несовместимыми: опыт жизни, взгляды, привычки, ценности - все не совпадало. С тех пор, как Оля помнила себя, ей всегда казалось, что мосток, объединяющий тот и другой берег, держится кое-как и вот-вот провалится.
   Оля научилась ловко передвигаться по ветхому мостику. Повзрослев, она сообразила, что разногласия между "стариками" куда более серьезные, чем простое выяснение отношений.

   Прислушиваясь к взрослым разговорам, Оля узнала, что мамин папа - ученый - обвиняет папиного и других, "таких, как он", во всех недостатках нашей теперешней жизни, которых подмечает немало. А папин отец, партийный работник, волнуясь, доказывает, и отстаивает, и наступает на маминого с претензиями к "хлипким" интеллигентам. И чаще всего они не могут понять друг друга, когда вспоминают трудные времена - коллективизацию, тридцатые годы или послевоенные - и говорят о культе личности и о "исторической неизбежности".

   - Вы хотели создать монолит, вы заботились о равных правах для всех в коллективе, - горячился дед-ученый, - честь вам и хвала. Но личность...  Вы забыли о личности. Вы ее уничтожали годами, десятилетиями.
   - Вы слепой человек, - возмущается дед - партийный работник, - разве когда-нибудь прежде были созданы такие условия для расцвета личности? Мы голодали, мы мерзли в голых степях, в тайге и болотах, возводя гиганты индустрии, дороги и электростанции. Разве мы не добились успеха? Разве не выстоял наш монолит в годы войны?  А о своих ошибках мы сказали честно и прямо...
   - Сказали?! - с досадой отвечает дед-ученый. - Но скольких мы недосчитались?!  Разве они помешали бы успеху? С ними мы двигались бы вперед куда быстрее и разумнее...  И войну выиграли бы скорее, с меньшими потерями...   Но войны не станем касаться. Это особое время: там ясно, где враг, где свой и против чего бороться, что защищать.

   Оля всегда внимательно слушает взрослые разговоры, но не умеет определить для себя, кто из дедов прав? Выходит, в одно и то же отпущенное для жизни время ее "старики" жили по-разному. И теперь мамин "старик" почему-то попрекает папиного, будто именно он управлял событиями. А сам-то он где был? Почему не сопротивлялся, если ему так все не нравилось? И что значат эти слова, такие страшные своей непонятностью: "роковое время", "историческая неизбежность", "история не рассчитана на одну человеческую жизнь"?

   Когда Оля думает об этом, ей кажется, что в голове перемещаются и никак не встают на место тяжелые и острые камни, и голова начинает тяжелеть и кружиться. И хочется вышвырнуть непосильную ношу из головы и поскорее избавиться от всего тягостного и необъяснимого...
   Но в школе, в разговорах с одноклассниками она никогда не позволяет себе показать своей растерянности, никогда. Напротив, свысока дает она всем понять, что знает нечто такое из первоисточников, о чем все остальные не слышали. И, в зависимости от обстоятельств, призывает из памяти суждения то одного, то другого деда.

   Домашняя атмосфера вечного раздражения и недовольства всех всеми лишила Олю способности любить и уважать. По-настоящему преданно и безраздельно полюбила она только себя, единственную. Жадно надеясь на лидерство, Оля мучилась в догадках, отчего же ее победа, едва померещилась, ускользала от нее? Почему снова все не устраивается, как она задумала. И теперь вперед вырвалась Холодова? И даже эти, Клубничкина с Дубининой, значат для ребят больше, чем она?!

   Человек совсем не глупый, Оля путалась в простом, житейском, не догадываясь, что секрет всего, что с ней происходит, в ней самой. Терзаясь и ревнуя, все чаще в мыслях натыкалась она на новенького Прибаукина. Ей казалось, что именно с появлением этого "преподобного Вениамина" начались для нее все сложности. И она все больше настраивала себя  против него.

6

   Поначалу и всем остальным в классе Вениамин Прибаукин не приглянулся. Определили: "темный парень". Умные книжки его не интересуют, в искусстве не сечет, на французском, как только рот откроет, все покатываются со смеху.  Говорить с ним о высших материях, а в классе поговорить любили, было бы просто смешно.
   Но среди них, привыкших, что никому ни до кого нет дела, Венька казался добродушным и непривычно компанейским.

   Веньке ничего не стоило сесть рядом с девчонкой и, обняв на глазах у всех, шептать ей на ухо что-то таинственное. Поначалу девчонки смотрели на него с недоверием, некоторые, как Киссицкая, презрительно, но Прибаукина это не смущало. Он невозмутимо и щедро разбрасывал комплименты, которые самыми неведомыми путями попадали все же на благодатную почву и давали недурные всходы. И даже Холодова удостоила Вениамина рассеянной улыбки, когда он, вроде бы ни к кому, кроме нее, не обращаясь, громко сказал: "Ну, дева, ты у нас просто Сократ!"

   Прозвища, не обидные, но очень точно бьющие в цель, с легкой руки балагура Веньки стали плодиться одно за другим, как грибы после теплого осеннего дождя. Он придумал называть классную, Ольгу Яковлевну, Аленкой, Олю Дубинину Олеськой, Олю Холодову Сократом, а Олю Киссицкую не Кисей, как ее именовали прежде, а Цицей в честь древнеримского философа Цицерона. Хитрый Венька чувствовал враждебность Киссицкой, но и ее он старался смягчить, расположить к себе, угадывая, что ей, этакой философствующей гусыне, приятно получить имя философа и, не дай бог, ни в чем не отстать от Холодовой.

   Прибаукин точно чувствовал людей. Правдоискательницу Машу Клубничкину умиротворял, называя Малинкой. Игоря Пирогова, почитаемого в классе больше остальных мальчишек, возвеличивал князем Игорем или просто Князем, и Пирогову это льстило. В предшествующие годы он был всего-навсего Пирогом или Пирожком.

   Не наградив Прибаукина иными дарованиями, природа полной мерой воздала ему  в умении покорять и привлекать к себе, и Венька ловко пользовался этим даром.
   Сразу сообразив, что тягаться интеллектом с Игорем Прибаукиным или с его ближайшим другом Славиком Кустовым, да и с девчонками, такими, как Сократ и Цицерон, он не сможет, Прибаукин безмятежно заявил:
   -  Дружбаны, скучно вы тут живете! Занудь! Песок из вас еще не сыплется? Жить надо современно!
   - Современно, это как? - ехидно кольнула Холодова. - Пить, курить и орать: "В Союзе нет еще пока..."?

   Прибаукин не опешил, не отступил, как нередко случалось это с другими в разговорах с их классным Сократом, сказал простодушно:
   - Ну, детка, ты меня удивляешь! Вроде ты и Сократ, а в банановых рощах путаешься! Современные девочки, детка, вместе с аттестатом зрелости волокут предкам тяжелый животик. Ты как насчет этого?

   С Холодовой так развязно никто никогда не общался, и все замерли, не понимая, что последует за этим. Холодова будто потерялась, но если и так, то всего на мгновение, а в следующее прищурила холодноватые, острые глаза и бросила язвительно, как только она умела:
   - Ну, Веник, - она тоже не промахивалась с прозвищами, - с тобой все ясно. Ты работаешь в облегченном весе. - И сразу ушла с выражением победоносной иронии на невозмутимом лице.
   Больше Прибаукин никогда к ней не цеплялся, и она его не трогала, сохраняли устраивавший обоих нейтралитет.

   Прибаукин не был похож ни на кого из всех, кто учился в их классе. Он казался другим и всякий раз неожиданным.
   Огромные часы, почти компас, надетые поверх рукава Венькиного школьного пиджака, сразу обратили на себя внимание. Даже те, у кого были свои, невольно обращались к Вениамину: "Сколько времени?" Он с невозмутимым видом отвечал:
   - Десять копеек.
   - Такие шутки? - взбесился Пирогов, первым попавшийся на удочку.
   - Хочешь знать, сколько времени, гони десять копеек.
   - Ты что, озверел? Такого я еще не слышал.
   - Ну вот, детка, теперь услышал. В жизни, детка, за все надо платить. И скажи мне спасибо за науку.
   - Ну и скотина же вы, месье, - разозлился Пирогов.
   - Не шурши! - прикрикнул на него Вениамин. - Для вас же стараюсь, понимать надо.  Соберутся монеты, пойдем в кафешку. У вас тут шикарный гриль-бар рядом. Побалдеем?!
   А потом, как-то само собою, Венькина затея превратилась в занятную игру:
   - Веник, который час? Давай лапу, хватай свои десять! Как поживает твой бармен?..    

   Когда Валерик Попов, комсорг класса, спросил у Вениамина, не собирается ли он вступить в комсомол, Венька изобразил такое искреннее изумление, будто интересовались, не полетит ли он в космос.
   - Я? - переспросил он. - Ну что ты, детка, зачем мне это? В институт поступать мне ни к чему, карьера меня не колышет, а в работяги меня и так допустят. Пахать и вкалывать у станка кто-то должен. Это буду делать я. Приумножать силу и могущество нашей великой страны. Смекнул, Попик? - И он снисходительно улыбнулся Попову, а заодно и Пирогову с Кустовым.

   Попова, отличника и тихоню, самого примерного в классе ученика, Попиком никто не называл. Он был просто Валериком. Ну, в последнее время к нему вообще редко обращались. Выбрали комсоргом за прилежание, ну и вкалывай, и помалкивай! Тут же все вдруг будто заново взглянули на Попова и увидели, что он и вправду похож на попика, такой голубоглазый, чистенький, смиренный.

   Почувствовав всеобщее напряженное внимание, Валерик глотнул и болезненно улыбнулся, а Пирогов с Кустовым многозначительно переглянулись. Они поняли, что прежнее равновесие в классе нарушается, и их лидерство может пошатнуться. Не сговариваясь, они отошли в сторону, а след за ними и Киссицкая. И уже в кругу близких ребят Пирогов, картинно покашляв в кулак, уронил фразу, которая не должна была оставаться тайной для Прибаукина:
   - Господа, этот человек не нашего круга.

   Все услышали, и Венька услышал. Но не подал виду. Обнял Дубинину и потянул за собой. Это и было его ответным ударом. Все в классе знали, а Прибаукин сразу разобрался, что Пирогов давно и безнадежно влюблен в Олеську. Притворяется, что его девчонка Киссицкая, пользуется, что она от него без памяти, но кого-кого, а Веньку Прибаукина не проведешь.
   Венька, как самая чувствительная мембрана, способен улавливать настроение окружающих людей. И он давно сообразил, что "фанская" трепотня в этом классе не проходит. Захватывать передовые позиции тут придется иными путями. И он искал единственно возможный для себя путь.

   Он нисколько не сомневался, что красив и строен и девчонкам нравится. Его манера сидеть развалившись, далеко протягивая длинные, сильные ноги, неторопливо подниматься и передвигаться лениво привлекала внимание. И шептание на ухо всякой чепухи явно производило впечатление. Тут Прибаукин не имел соперников и всегда оставался в простодушном недоумении: отчего это многие его одноклассники теряются рядом с девчонками? Ему смущение было неведомо. И он все настойчивее утверждался в мысли преуспеть на дамском фланге уже развернувшегося сражения за лидерство с Пироговым, Кустовым и другими "умниками".

   Он знал, что в таком непростом деле без своей команды, без "своих", которые за тобой и в огонь, и в воду, не обойтись. И действовал не спеша, приглядываясь к людям, трезво оценивая все хитросплетения в их отношениях.
   Дубинина и Клубничкина, без всякого сомнения, свои. Олеську он знал и раньше, видел как-то с Судаковым в одной "фанской" компании и запомнил. Ее нельзя было не заметить и не запомнить, шикарная девчонка! Только она и теперь, после гибели Сережки, остается все же его девчонкой, а он не хотел выглядеть свиньей.

   В выборе девчонки для себя он остановился на Юстине Тесли. Все Оли да Маши - жертвы моды, а она Юстина. Можно Ю, в этом что-то есть. И молчаливая, застенчивая, спокойная, для всех желанная. Ее и Сократ с Цицероном в свою компанию принимают, и Олеська с Малинкой не против нее, а она держится все же отдельно от всех, сама по себе. За внешней кротостью и даже покорностью Венька, знаток человеческих душ, почувствовал душевную силу и обаяние. Симпатичная и вниманием поклонников не избалована. Тем лучше, она станет его открытием! В том, что Юстина не отвергнет его притязаний, Венька не сомневался. Она прямо трепетала, когда он подсаживался к ней или во всеуслышание заявлял: "Эта Ю для моего Я!"

   Попик смотрит на него во все глаза, рот забывает закрыть, улыбается ему, все улыбается и улыбается, будто на всякий случай. Позвать - побежит, пожалуй. Если не за ним, так за Клубничкиной. Малинка ему, бедненькому святоше, ой как нравится, но он ее боится, он и себя, наверное, боится, мамин мальчик. Еще один любимый сынок к нему липнет, Алешка Столбов. Этого "умники-господа" почему-то не жалуют. Вот и компания, и о'кей.



продолжение следует



 

%