Крыша
Рисунки В. Дудкина
Марк Карпович
Крыша
Рассказ
Мы сидели на крыше нашего дома - большого старого пятиэтажного дома, расположенного в самом центре Москвы, недалеко от Политехнического музея. И, добавлю, от Ильинского сквера, где стоит памятник гренадерам, воевавшим с турками в прошлом веке. Да в конечном счете и от самого Кремля.
Это я все к тому, чтобы стало понятно, в каком незаурядном месте стоял наш дом. Мы, мальчишки, само собой, гордились подобным соседством и при случае не забывали о нем сказать. Но свои свободные часы по большей части проводили все же у себя во дворе. Покрытый выбитым асфальтом, зажатый со всех сторон громадами кирпичных корпусов, заваленный разбитыми бочками, ящиками, бутылями из продуктового магазина, занимавшего первый этаж, он тем не менее был нам чем-то мил. В нем мы умудрялись играть не только в "чижика", но и в лапту, и, уж конечно, в казаки-разбойники. Летними вечерами там озорно голосила гармошка, и ребята постарше самозабвенно топтались в старинном тупстепе, краковяке.
Но временами дворовые развлечения надоедали. Тогда нас тянуло поближе к небу - на крышу. Здесь был совсем другой мир - просторный, светлый, чистый, пахнущий свежестью высоты, ее ветрами, а главное, недоступный осуждающему взгляду взрослых.
Да, крыша была нашим мальчишеским царством, мы владели им безраздельно.
Мы понимали, конечно, что лазить по крышам опасно, родители внушали нам это без конца. Но ведь известно, как сладок запретный плод! И летом мальчишеские десанты то и дело высаживались наверху. Только безнадежные трусы, изнеженные маменькины сынки не отваживались на это. Разумеется, их дружно презирали.
Итак, в тот памятный день мы как раз забрались на крышу. Нас было трое: белобрысый, ужасающе тощий и потому неестественно длинный на вид семиклассник Вася Брыскин; крепкий, спортивного склада смугляк, его одногодок Саша Кириллов и я, обыкновенный московский подросток, о котором мне трудно сказать больше: для этого надо видеть себя со стороны. Но если кто из нас и заслуживал подробного описания, то это был, конечно, Саша Кириллов, Сашка-волейболист.
Дело даже не в том, что он считался лучшим спортсменом района, играл за детскую сборную команду Москвы. Самое главное, по крайней мере для меня, в нем было другое: Сашка никогда не расставался с пионерским галстуком. Нигде. Даже на спортивную площадку в соревнованиях самого высокого ранга выходил с галстуком на шее. Пламенные язычки кумача и сейчас полыхали на его белой рубашке.
Впрочем, что же тут удивительного? Ведь там, в знаменитой на всю столицу пионерской базе "КИМ", куда входила его школа, все они были такие, одержимые. Салют на улице друг другу отдавали. А как маршировали, как пели! Таких барабанщиков, фанфаристов, как у них, тоже, наверное, нигде не видывали. Словом, Кириллов был настоящим "кимовцем", и этим все сказано.
Поэтому, кстати, забираясь с ним вместе на крышу, нечего было и думать о том, чтобы там тайком покурить или перекинуться в карты. Такого Кириллов не терпел.
- Давайте просто немного позагораем. Ладно? - предложил он, по обыкновению слегка картавя. - Солнце-то нынче смотрите какое!
Солнце в самом деле грело подходяще. Мы уютно устроились возле слухового окна, скинули рубахи, засучили штанины - и загорали. пожалуй, впервые после долгой зимы. Лениво перебрасывались словами. Общая тема нашлась сразу: все мы, несмотря на каникулы, застряли в городе.
- Ты поедешь куда-нибудь? - спросил я Ваську Брыскина.
- Кажись, поеду, - ответил тот, не очень, впрочем, уверенно. - Тетка вот в деревню зовет. Там, знаешь, как хорошо? Караси в пруду - во какие!
Он развел руками - караси у него получились со щуку. Мы с Сашкой прыснули со смеху. Смущенно ухмыльнулся и сам Брыскин.
- Ну, это я маленько загнул... А ты сам-то куда? Небось, в пионерлагерь?
- В лагерь, - подтвердил я. - Во вторую смену.
- А я бы и в первую уже уехал, - вставил, вздыхая, Сашка. - Да нельзя.
- Почему?
- Тренировки. Через неделю с Харьковом играем. Потом с Ленинградом.
- Когда же отдыхать-то?
- Потом. Обещали даже в "Артек" отправить.
- Не врут?
Кириллов пожал плечами.
- Кто его знает? Может, и не отправят.
Молодчина он! Другой бы на его месте непременно стал задаваться: нас, чемпионов, мол, не обойдут, а он принял сомнение как должное. Даже еще добавил:
- Боюсь, вообще я с этой сборной погорю. Отец и так ворчит.
- А ему-то чего?
- Как это "чего"? Осенью у меня переэкзаменовка. По алгебре.
- Выходит, доигрался? - Я даже свистнул от удивления.Вот уж не думал, что с ним может случиться такое.
- Да нет, я, конечно, сдам, - ответил Кириллов. - Если надо, просижу в Москве хоть все лето, и подготовлюсь. И до мяча даже не дотронусь. Честное пионерское!
В устах другого столь пылкая клятва здесь, на раскаленной крыше, где мы сидели почти нагишом, звучала бы смешно. Но Сашке можно было верить. И мы с Васькой не стали спорить.
- Сейчас бы, братцы, хорошо искупаться... - мечтательно протянул Брыскин. Крохотные капельки пота росой блестели на его веснушчатом лице. - В Филях бы побывать или в Нескучном саду... Может, махнем?
- Что ты? - возразил Сашка. - Вода еще холодная. Забыл: лето началось только...
- Ну и что же? В прошлом году мы с ребятами в Измайловском пруду даже в мае купались. Знаете, как здорово было? Помню еще...
Васька не договорил. Мы так и не узнали, что именно он еще помнил, потому что разом повернули головы вправо. Там гулко загремело железо. Кто-то, пока невидимый, быстро топал по противоположному скату крыши. Не успели мы вскарабкаться наверх, как на гребне крыши возник Колька Исаченков, по прозвищу Шанхай.
Да, тут уж ничего не скажешь: улица умела давать клички. Второго такого меднокожего, скуластого подростка с глазами-щелочками, с жесткими черными волосами было не сыскать во всей округе, по крайней мере в радиусе до Чистых прудов.
Несмотря на теплынь, Шанхай и сегодня не расстался с грязноватой фуражкой-капитанкой, надвинутой до бровей. Такие фуражки, с длинными и прямыми, как руль, лакированными козырьками, говорили тогда о многом. В них щеголяли самые отпетые парни, не слишком уважавшие общественный порядок. И те, кто подражал им.
Колька-Шанхай, понятно, не относился к нашей компании. Но он жил в том же доме, его право на эту крышу тоже было неоспоримо. Впрочем, он и на чужой держался бы как хозяин.
- Ну что, все пекетесь, черти ленивые? - спросил он с ухмылочкой, пружинящими шагами спустился к нам и лихо уселся на слуховое окно. - А я вот деньгу зашибаю... Трешку с утра уже начистил.
Шанхай небрежно тряхнул карманом засаленных брюк. Звякнули монеты.
- Слыхали? Мог бы и больше!
Он занимался запретным для нас ремеслом - чисткой ботинок на улице - и похвалялся перед нами своими доходами.
- Ты как сюда залез? - спросил Васька явно для того, чтобы сбить его с неприятной темы.
- Известно как: по пожарке. Что я, пижон - через чердак топать?
Опять нам в пику. Залезать на крышу дома по отвесной пожарной лестнице, прилепившейся к кирпичной стене, удовольствие, скажу вам, не из самых приятных. Я раза два лазил, знаю, что это такое.
Можно было. конечно, ответить Шанхаю , чтобы он особенно не важничал, что пожаркой нас вообще-то не удивишь и лезть по ней сейчас, когда все чердаки открыты. просто глупо... Можно было, но... мы не стали. Как-никак у нас с ним сложились несколько особые отношения. Мы, все трое, плохо ли, хорошо ли, но учились в школах. Шанхай же, в прошлом хронический второгодник, давно отбился от всякого учения. Считалось, правда, что он подрабатывает в какой-то сапожной мастерской. Но, судя по всему, он больше занимался другими делами. Той же чисткой ботинок, например. Понятно, на нас, школьных затворников, он, человек вольный, смотрел свысока и не упускал случая зло подковырнуть. Мы тоже его не больно жаловали, но держались осторожно, избегая прямых столкновений: как-никак за ним стояла темная сила уличных дружков, носивших такие же капитанки.
Посидев с нами минуту-другую, Шанхай не выдержал:
- Скукота тут. Только языками и чешете. Давай-ка лучше в картишки. Ну?
Он тут же вытащил из кармана замусоленную колоду карт.
- Кто первый со мной? В очко!
- Отстань, - сказал Васька Брызгин. - Ты же знаешь: мы в очко не играем.
- У нас и денег нет, - добавил я для пущей убедительности.
Но Шанхая уже трудно было остановить.
- Наплевать. Могу и в долг, раз вы такие нищие. Пятак ставлю для почину, начинай! Вот хоть ты...
Он совал карту Сашке Кириллову. Тот отстранился:
- Тебе же русским языком говорят: не надо.
- Чего-о-о? - Шанхай вскипел. - Не надо! Ишь, какой чистенький выискался. Тебе что, может, вот это мешает?
Рукой, заляпанной сапожной ваксой, он грубо ухватился за красный галстук.
Тут надо кое-что объяснить. Если у меня и Васьки были сложные отношения с Шанхаем, то Кириллову приходилось еще труднее. Его пионерская стойкость особенно раздражала Шанхая. Он всегда видел в ней вызов, пусть и молчаливый. Похоже, у него на Сашку давно чесались кулаки. Но и тот был не из робкого десятка: первым драться не полезет, а сдачи даст непременно.
- Убери ручищи! - картавя больше обычного, потребовал Сашка и сам стал красным, как кумач.
Но Шанхай не торопился. Тогда Кириллов резко шлепнул его по руке.
- А, ты вон как? - Шанхай вроде как бы даже удивился. - Ну, я те счас врежу!
- Бросьте, ребята! - Васька Брыскин вклинился между ними. - Перестаньте!
Шанхай все-таки успел нанести удар. Его кулак, хоть и вскользь, чиркнул о Сашкину скулу.
Наклонив голову, Кириллов ринулся на обидчика. Но Васька, наш добрый, миролюбивый Васька, этот белобрысый дворовый дон-кихот, и тут попытался его удержать, ухватил за локоть.
- Да не мешайся ты! - зло крикнул ему Кириллов и оттолкнул в сторону.
То ли толчок был сильный, то ли Брыскин вообще плоховато держался на ногах, только произошло нечто ужасное. Он упал и, переворачиваясь словно бревно, стремительно покатился к краю крыши.
Единый вопль вырвался из наших глоток. Васька погибал на наших глазах. Еще мгновение - и он рухнет туда, вниз, в страшную глубину каменного колодца.
Признаюсь, я малодушно зажмурился. А когда открыл глаза, увидел чудо. Чудом были Васькины пальцы, все же как-то уцепившиеся за низенький железный бортик, тянувшийся вдоль крыши, по самому краю. Сверху мы не видели даже его затылка. Только кисти рук и пальцы, которые могли разжаться через мгновение.
Я видел, как смертельно побелело только что пылавшее лицо Сашки. Как еще больше сузились азиатские глаза Шанхая. У меня самого перехватило дыхание.
Первым опомнился Кириллов. Скатившись к бортику, он попытался протянуть повисшему руку. При этом он страшно рисковал: сорваться ничего не стоило. Но Васька никак не реагировал - должно быть, ошалел от страха или просто ничего не слышал. До нас доносились лишь его невнятные всхлипы.
Едва ли беднягу видели и с земли. Люди обычно не ходят, задрав голову к небу. К тому же Васька висел над той стеной дома, которая выходила во двор, в этот час, как всегда, пустынный. Кричи не кричи - все напрасно.
Надо было как-то помочь Кириллову в его попытках. Я двинулся вниз, но он остановил меня:
- Назад! К трубе!
Он кричал так властно, словно уже придумал какой-то спасительный план. Невольно я подчинился.
Небольшая кирпичная труба торчала где-то на середине крутого ската крыши. От него до края оставалось шагов пять, не больше.
- Садись верхом с той стороны, да быстрее! - продолжал распоряжаться Сашка. - И лапы, лапы вперед!
- Зачем?
- Будешь держать Шанхая за ноги. Что есть мочи. Понял?
Кажется, я что-то начинал соображать. Значит, так: я ухвачу ступни Шанхая, тот, следовательно, вытянется ниже, в свою очередь возьмется за ноги Сашки, а тот...
- Ваську ты, что ли, потянешь? - спросил я.
Кириллов не ответил. Не до того ему было. Он смотрел на Шанхая: как тот себя поведет? От этого зависело многое, быть может, все.
Секунду Шанхай колебался. Он не привык, чтобы им командовали. Неужели откажется помочь?
- Колька, - просительно сказал я, впервые называя его настоящим именем.
- Да ладно тебе! - отмахнулся он и, не прибавив больше ни слова, вмиг сам растянулся на крыше, головой вниз, ногами ко мне. Сашка тем же манером плюхнулся ниже его, на самом краю крыши.
- Взяли!
Этот Сашкин выкрик - его боевой приказ - поставил все на место. Замысел Кириллова стал отчетливо ясен.
Живая цепочка мальчишеских тел растянулась по скату крыши. Верхним звеном ее, накинутым на трубу, оказался я, самый младший из всей троицы. Поэтому-то, думаю, мне и отводилось это место: опасности тут было меньше всего. Средним оказался гибкий, мускулистый Шанхай. Ну и замыкал цепочку Сашка Кириллов. Ничего не скажешь: он сам взял на себя труднейшее и рискованнейшее дело. Ведь ему надо было так далеко выдвинуться на край крыши, чтобы захватить руки Васьки выше запястий и попытаться вытащить его наверх.
Выдержим ли мы, не разомкнутся ли наши ладони в самый решающий миг?
Такого напряжения всех сил я не знал еще никогда. Упираясь грудью в трубу, обхватив ее ногами, я испытывал такое чувство, словно мне расплющили тело, ощущал плечами остроту кирпичных граней и, наверно, кричал бы от боли в другой момент. Но сейчас боль ничего не значила в сравнении с тем, что зависело от наших усилий.
Склонив голову, одним глазом я видел из-за трубы, что происходит там, впереди.
После нескольких безуспешных попыток Кириллов все же изловчился и ухватил Ваську за обе руки.
- Тянем! - донеслось оттуда. - Помалу.
Не знаю, что это давало практически, но только я так тянул к трубе раскоряченные ноги Шанхая, что, казалось, у меня лопнут глаза и сломаются позвонки. Шанхай, надо думать, старался не меньше. И конечно, труднее всего было Кириллову. Мы-то, верхние, в сущности, лишь страховали его действия. Тянул же Брыскина прежде всего он.
Дело шло туго.
Васькино лицо, запрокинутое назад, мертвенно-бледное, с беззвучно раскрытым ртом, на мгновение чуть показалось из-под карниза и снова скрылось под ним. Так повторялось несколько раз.
Но вот то ли он нащупал ногами какую-то случайную опору, то ли наконец сказались наши старания, только голова его поднялась выше, показались плечи, и Брыскин медленно перевалился через край, в нашу сторону. Еще секунда - и он уже лежал на крыше всем животом, лежал обессилевший, почти помертвевший от страха, но главное - живой.
Живой! Да, теперь мы знали, что Васька спасен. Все-таки Сашка последним усилием оттянул его подальше от края. Мы с Шанхаем одним духом слетели к нему, наклонились над спасенным:
- Ну как ты? Ничего?
- Ни-че-го, - ответил он, почему-то по слогам, должно быть, от волнения. - Це-лый.
Он сел. В его лице не было ни кровинки. Зато веснушки проступали ярче обычного.
Нет, Васька не благодарил нас. Может, потрясенный случившимся, еще не понимал, что обязан нам жизнью. А может, просто этого и не требовал наш тогдашний мальчишеский кодекс чести, где доброе дело расценивалось, как нечто вполне обыкновенное, само собой разумеющееся - не более того.
Так или иначе, мы не услышали от него никаких одобрительных слов. Да и к чему они нам были, такие слова? С нас было довольно одного сознания того, что мы выручили товарища из беды, спасли человека. И мы тоже не говорили сейчас об этом, не поздравляли друг друга, скупые на проявление подобных чувств. Зато внутри у нас все пело.
Я говорю "у нас", причисляя сюда и Шанхая, который тоже поддался общему настроению. Он медленно подошел к Кириллову и грубовато, но вполне дружески ткнул его кулаком в плечо:
- А ты, брат, силен. Молоток!
И грозный Шанхай снова, но уже совсем по-другому, чем прежде, дотронулся до красного галстука Сашки. На этот раз осторожно, даже, пожалуй, почтительно.
И тут же, не сговариваясь, мы, все четверо, взбежали на самый гребень крыши, а потом, обнявшись за плечи, твердо пошли по всему дому.
Рыжее июньское солнце стояло над нами. Топот ног по железному настилу вызывал грохотание, похожее на раскаты грома. И этот гром, рокочущий над крышами лежащей внизу Москвы, казался нам самой сладкой музыкой на земле - музыкой нашей победы.
________________
| Скачать рассказ бесплатно в электронной версии в формате EXE (одностраничная), EXE с эффектом перелистывания страниц |
