Через всю ночь
Виктор КАВАРисунки А. Борисова
Через всю ночь
Рассказ
1.
Миколка сидел за столом и мучился над задачей. Такая хитрая попалась, будто пескари в их мелкой речке Бобрице. Когда-то, наверное, речка была широкой и полноводной, не случайно ее Бобрицей назвали, наверное, в ней бобры водились, а теперь, летом, курица ее вброд перейдет и хвоста не намочит. Путная рыба куда-то убежала, одни пескари водятся в песчаных вымоинах. Такие ловкие - кажется, уже накрыл пескаря кепкой в ямке, а засунешь руку под кепку - только воду схватишь... Взмокнешь, весь измучишься, пока хоть десяток наловишь на уху. Зато потом так приятно смотреть, как мать и брат Михайло уминают пахучую уху. А сам Миколка к рыбе равнодушен. И к мясу тоже. Ему лишь бы молоко было, груши, яблоки, ну, и конфеты, пряники... "И в кого ты удался?" - не перестает удивляться мать.
Сердито отложил ручку: надо думать о задаче, а его непонятно куда заносит. Правду говорит их учительница Екатерина Михайловна: "Если бы ты, Ревенко, был собраннее, не разбрасывал свои мысли, давно стал бы отличником". Впрочем, разве он их разбрасывает, они сами, только он сядет за стол учить уроки или за парту, мчатся во все стороны, будто всполошенные воробьи. Особенно когда такая крепкая, как кремешок, задача попадается или ведет урок биологии старенькая Степанида Никитовна. Она произнесет несколько фраз и дремлет. Степанида Никитовна давно должна была уйти на пенсию, но некем ее заменить - не хотят ехать молодые учителя в их глухое село.
Миколка через силу хотел повернуть голову к тетради, а голова сама крутнулась к окну, глаза живо глянули на уже буреющий краснотал, за которым беззвучно-лениво тела Бобрица. Может, побежать к ней, может, удастся поймать хотя бы несколько пескарей?
Приедет мать завтра в полдень от своей семтры Мокрины, усталая, проголодавшаяся - не близкий свет, добираться ей далеко, - а в хате ухой пахнет... Удивится и обрадуется - она очень любит рыбу, а в сельмаг упорно завозят только замороженный хек.
Миколка поднялся, припал горячим от размышлений над задачей лбом к прохладному стеклу. И его неудержимо повлекло во двор. Потому что там, как говорит мать, блаженствовал божий день.
Словно сама природа вынуждала Миколку нарушить данное себе слово: сделать на завтра все уроки. Особенно по алгебре... В голубом небе, разрисованном следами реактивных самолетов, теплым, золотистым мячом неторопливо катилось солнце. В его осенних мягких лучах нежились, впитывали в себя последнее тепло травы, игольчатая озимь, желтая сурепка, обрадовавшаяся опустевшему огороду и выскочившая шустро из земли...
Из-за краснотала донесся такой знакомый азартный гвалт, что Миколкино сердце громко екнуло - это мальчишки или пескарей ловили, или в футбол играли на берегу.
Вскочил Миколка, уже потянулся рукой за пиджачком и опомнился. Нельзя ему завтра идти в школу, не решив задачу. Неужели он не справится с этой хитрой задачей? Во что бы то ни стало надо "раскусить" ее, чтобы перекрыть полученную позавчера двойку хотя бы четверкой. Ведь завтра вечером они с матерью будуи писать письмо Михайлу за границу...
Сел за стол, устроился удобнее, взял шариковую ручку - ее подарил Михайло, когда уходил на воинскую службу. Обычная ручка, даже потертая немного, потому что брат носил ее везде с собой, даже на комбайн летом брал. У многих ребят лучше, новее. Недавно в сельмаг привезли такие хорошие ручки с надписью "Привет из Владивостока", все побежали их покупать - как же, вон аж откуда те ручки прибыли, а Миколка и с места не сдвинулся. Бережет он братову ручку, только стержни меняет. Потому что, когда возьмет ее, словно теплую руку брата пожмет.
А когда наконец задача решилась, Миколка подпрыгнул до потолка и запел свою любимую песню:
Главное, ребята, сердцем не стареть.
Песню, что придумали, до конца допеть!
Собственно, это любимая песня его брата Михайлы, он ее очень хорошо пел, когда брал в руки гитару. Ну, а теперь, когда брат в армии, она стала Миколкиной, эта бодрая песня. Правда, не так красиво она получается, как у михайла, - и на гитаре он, Миколка, играть не умеет, да и гитару брат с собой забрал, - но когда Миколка поет ее при матери, то у нее глаза влажнеют...
Отложил ручку, вздохнул с облегчением. Теперь можно и на свежий воздух. Посмотрел на братову большую фотокарточку. Мысленно доложил: "Видишь, не такой уж у тебя плохой брат. Задачу решил, все уроки сделал, хотя и нелегко было..."
Миколке показалось, что брат чуть подмигнул ему.
Солнце быстро катилось к закату, спряталось за пирамидальный тополь на краю огорода, только тоненькие лучики просеивались сквозь листья. Миколка вскочил. Ведь еще и погулять надо, кур да уток покормить, загнать на насест. Ой, голова тыквенная, а про пескарей совсем забыл!
Толкнул дверь в сени и чуть не сбил с ног почтальоншу тетку Марию. Быстрй извинился, широко распахнул дверь - входите, мол, дорогою гостьей будете, как всегда говорит мать, когда к ним пожалует почтальон. И даже улыбнулся от души, радостно - это ведь не иначе письмо от Михайла!
Тетка Мария почему-то тихо поздоровалась, медленно вошла в хату, внимательно осмотрелась, будто впервые сюда попала, спросила напряженно:
- А где мать?
- К сестре своей поехала в Кобижчу, - торопливо ответил Миколка и припал глазами к почтовой сумке: быстрее же доставайте письмо!
А тетка Мария и не смотрит на сумку.
Миколка насторожился. Какая-то не такая сегодня тетка Мария. То, бывало, когда придет письмо от Михайла, от ворот кричит об этом, высоко подняв конверт над головой. Иногда она остается послушать, что пишет Михайло. Теперь же как-то несмело вошла в хату и к сумке не притрагивается...
Тревожно ёкнуло сердце. Неужели какая беда случилась? Но он прогнал прочь эту мысль, как чужую курицу из огорода.
- Тетка Мария, - рубанул напрямик, - не ходите вокруг да около, а говорите сразу, зачем пришли, потому что мне некогда - надо пескарей наловить матери на уху.
Тетка Мария быстро зыркнула на Миколку и отвела глаза. Через силу спросила:
- Так мать твоя завтра после обеда будет? Я, наверное, к тому времени и загляну...
Пока она это говорила, ее рука, видимо, по старой почтальонской привычке полезла в сумку и достала какую-то серую продолговатую бумажку. Миколка тут же определил - телеграмма. Прикипел к ней взглядом. Кому телеграмма? Им? Отец ни раз, с тех пор, как уехал на заработок на Тюменщину - очень захотелось приобрести "Жигуленка", - ни разу не прислал телеграммы. И Михайло только письма писал...
Миколка и сам не понял, как выхватил телеграмму, не успела тетка Мария и глазом моргнуть. Как-то сразу схватил взглядом строку: "Приезжайте Бородянск навестить вашего сына тчк госпиталь улица Ворошилова 6 тчк врач Соколов".
Тетка Мария качнулась вперед, чтоб забрать телеграмму, но тут же сообразила: поздно, мальчишка прочитал ее. Скорбно наклонила голову, снова села на лавку и страдающими глазами смотрела на побледневшего Миколку.
А в его голове закружила целая метелица жгучих мыслей.
"Почему Михайло здесь, в городе, а не на границе? Почему в госпитале?"
И внезапно будто молния сверкнула, даже глаза прищурил от ее режущего блеска.
"Это же он ранен... При задержании нарушителя..."
Тетка Мария привлекла Миколку к себе, обняла, погладила по разлохмаченному чубу, произнесла ласково:
- Да не переживай ты так. Может, заболел. Знает, что находится близко от нас, вот и хочет встретиться. Конечно же, очень соскучился по вас. Не переживай.
А у самой слезы покатились по щекам.
У Миколки изо всех ее слов задержалось в памяти лишь одно - "очень". Он вздрогнул в теткиных руках. Это ведь брат очень сильно поранен, почему бы иначе он сам не написал, что в госпитале, письмо из Бородянска дольше двух дней не идет. А то - телеграмму, да еще и не он, а врач послал им...
А тетка между тем, утерев слезы, попробовала улыбнуться.
- Не дрожи, не мучь себя заранее. Ничего страшного не случилось. Давай-ка пойдем ко мне, переночуешь, поговорите с моим Васильком, посмотрите телевизор, а завтра с матерью поедете в город. Как раз в три часа дня чернобаевский автобус идет. Вот увидишь, ничего страшного не случилось...
Миколка вырвался из ее рук, хрипло произнес:
- Спасибо, тетка Мария, за приглашение и за телеграмму, но я дома останусь. Надо же курицу изловить, на завтра приготовить, чтоб было с чем к Михайлу ехать. Мать ведь только на порог станет, и снова нам выходить...
Тетка Мария пошла, тая вздохи да все оглядываясь на Миколку. А он на несколько минут окаменел посреди хаты. Казалось, кто-то внезапно положил ему на плечи тяжелый черный камень. Даже сердце защемило. Собрался с духом, повел плечами. Надо не переживать, а готовиться в далекую дорогу.
Какой бы гостинец брату повезти? Вот если бы ухи из пескарей... Но уже поздно их ловить. Пока разговаривал с теткой Марией, солнце скатилось к горизонту, теперь все пескари залезли в норы, дремлют. А если пирожки попробовать испечь? Михайло очень любит пирожки с маком. Не сумеет. Вон соседка тетка Мотря всю жизнь их печет, а все равно получаются они у нее большие, как тапочки, и не очень вкусные. Это мать как вытащит из печи жаровню - то пирожки такие маленькие, поджаристые, пахучие, что и глазами ел бы их... Но все равно надо сбегать к тетке Мотре и попросить напечь пирогов. Какие ни будут, но все-таки домашние.
Метнулся Миколка к двери, да и замер вдруг. "Разве врач давал бы телеграмму, если МИхайлу не было плохо? Опустил бы себе письмо в ящик, и конец. А ведь ему пришлось идти на почту. А почта, наверное, у них так же, как и у нас, не близко, в центре... Значит, тот врач хотел, чтоб мы немедленно приехали. А я точу лясы с теткой Марией, к тетке Мотре разогнался, о пирожках думаю"...
Ехать, немедленно ехать в город!
- "А на чем?" - словно шепнул кто-то над ухом. Действительно, на чем? Автобус давно ушел, наверное, уже в Бородянске. До железной дороги от них километров двадцать...
Не помнил, как оказался в сенях. В углу что-то блеснуло. И вмиг у Миколки прояснилось в голове. А на велосипеде? У него почти новый велосипед, только в прошлом году брат подарил, когда получил первую зарплату. Миколка его бережет, чистит, смазывает, и велосипед ездит у него как ни у кого из ребят, не дребезжит, не пищит, только урчит, когда очень разгонишь. Дорога до Бородянска не ахти какая далекая, всего-то тридцать пять километров и наверняка сухая, потому что дождей давно не было.
Во дворе внимательно осмотрел велосипед, подкачал шины, подкрутил на всякий случай гайки, положил в велоаптечку ключи, приладил насос. Вернулся в хату, надел кепку, теплый пиджачок - все-таки сентябрь, ночи холодные, а дорога не близкая.
Вывел велосипед за ворота. Уже стал на педаль да и опомнился. А куры, в а утки? Разбредутся по селу, не соберешь их потом. И, гляди, вышмыгнет лисица из камыша. не одной голову свернет. Кинулся к речке, забрал уток, потом заманил просом в птичник кур. Запер птичник, взялся за руль да опять не сдвинулся с места. Вот так ехать к брату, с пустыми руками? Вернулся в хату, взял свой портфель, вынул из него книжки, накидал яблок, груш, подумал, отрезал большой ломоть хлеба - мать печет такой мягкий да душистый. Ну, а если еще хороший кусок сала... Достал из бочонка сало. На минутку стал посреди хаты. Что еще любит Михайло? Ага, вишневое варенье. Взял было банку - и поставил на место. Нет, не довезет он ее целой, ведь портфель будет мотаться на руле, долго ли треснуть стеклу?..
Пока собирался, солнце уже наклонилось к зубчатому горизонту, багряно разлилось по небосклону.
2.
Когда Миколка выбрался за село, сумерки уже затягивали хаты влажной пеленой, чернили верхушки деревьев.
На минутку остановился под старинной дуплистой вербой с обожженной сердцевиной, которая скрипела даже в безветрие, будто жаловалась на свою горькую судьбу, оглянулся. И таким уютным, родным показалось ему село! Сонно молчали коровы, гремели ведра у колодца, тепло-призывно светились окна. А впереди, до самого горизонта, вилась большая дорога, по сторонам ее раскинулась бескрайняя степь, кое-где заштрихованная кустарником. Тишина вокруг, в ушах звенит.
Миколка зябко поежился. Он знал, что дальше будет - не раз ездил с матерью в город.
Однажды автобус остановился у степной балки - что-то в моторе испортилось, шофер долго, чертыхаясь, копался в нем. Автобус стоял на узеньком переезде через балку. Хотя был белый день, но и при свете балка казалась хмурой, таинственной. Миколка глянул вниз - где-то далеко на дне что-то ворчало, кусты слегка покачивались, хотя ничего и никого не было видно... Поспешно отступил - кто знает, что там, в балке, водится...
Но, отбросив эти воспоминания, Миколка направил свой велосипед в немую степь. Долго мчался - аж шины гудели, как у мотоцикла, пока вконец не запыхался. А когда запыхался, то сбавил ход, оглянулся. Село, будто большой корабль в океане, отплывало в темень.
Дорога пошла под гору, не надо крутить педали, велосипед сам мчится вниз. По бокам дороги кукуруза. Вроде и ветра нет, а кукуруза неумолкаемо, сухо шелестит желтыми стеблями, будто в ней кто-то бежит быстро и неутомимо, ждет момента, чтоб неожиданно накинуться на одинокого беззащитного путешественника... Пришлось еще и педалями прискорить велосипед...
"Вот бесхозяйственники! - вдруг рассердился Миколка. - Вишь, початки с горем пополам собрали, даже нас, школьников, просили помочь, а стебли бросили на произвол судьбы, пусть гниют под дождем и снегом!"
Пока Миколка ругал нерасторопных хозяев, поле кукурузы кончилось. И велосипед привез Миколку в село. Маленькое, хат, наверное, как определил он на глаз, пятьдесят. И Миколка повинно подумал: "Напал на сельчан по глупости, а ведь вон их как мало, разве могут они управиться со всеми полями... Да и молодых не удержишь здесь за полы. У нас в селе и клуб, и оркестр, а все равно бегут в город..."
Село небольшое, но собак полно. Целой сворой увязались за велосипедом. Одна так обнаглела, что схватила за штанину. Пришлось остановиться, пошвырять в собак комьями земли. Немного отстали, однако сопровождали до самой последней хаты. Уже его и темень поглотила, а собаки все слаженно брехали. Только и работы, что полаять на проезжих. Дармоеды!
До балки еще было далековато, но у Миколки уже начал закрадываться в грудь неприятный холодок. Ноги было взялись слабее крутить педали, но Миколка мысленно так прикрикнул на них, что они вмиг взбодрились.
Ближе и ближе балка. Хмурая, затаенная, неприветливая. От нее навстречу позднему велосипедисту выбежали косматые кусты, корявые деревья.
А вон-вон... Будто из-под земли появился слева от дороги высокий дядько - когда он успел выскочить из кустов? Стоит крепко - две толстые ноги. на большой лохматой голове соломенная шляпа, правая рука, как семафор на железной дороге, отведена в сторону: мол, стой, мальчишка! Миколкины ноги сами нажали на тормоз, он аж пронзительно скрипнул. Миколка поспешно направил велосипед под куст, укололся, машинально отметил - боярышник. Положил велосипед на землю, сам сел рядом, долго не мог отдышаться. Едва заставил себя выглянуть. Тешил себя маленькой надеждой: может, тот дядько не заметил его и пошел себе прочь?
Дядько неподвижно стоял на месте, разве что голова в шляпе как будто бы чуть качалась, но так же властно торчала его рука... Что за ерунда? Неужели можно так долго держать руку на весу?
Миколка гнал от себя навязчивую мысль, даже лоб потер крепко двумя пальцами, однако все равно вертелась в его голове. А что, если это настоящий бандит? Умышленно замер, чтобы я подумал - куст обыкновенный. Но только я подъеду, - скрутит меня и... Что будет дальше, Миколка боялся представить. "Что же делать? Что же делать?"
А что, если неслышно подкрасться к тому дядьку с тыла, посмотреть на него вблизи? Когда была у них "Зарница", сумел же он так тихо подползти к Тане Ковтун, которая охраняла "объект", что та даже ухом не повела, и когда он выкрикнул: "Руки вверх!" - заверещала так, будто ее резали тупым ножом.
Зашарил вокруг себя руками, ища какую-нибудь палку, но только тонкие веточки попадались. Пришлось снять насос с велосипеда, он тяжелый, если что, можно и стукнуть...
Ужом пополз от куста к кусту, осторожно убирая с пути хрусткие веточки, камешки больно впивались в тело. Но Миколкины глаза неотрывно следили за неподвижным человеком в шляпе.
И когда до него оставалось шагов пять, Миколка вскочил на ноги, вздохнул с облегчением. Чудак он заморский, трусишка, как и Таня. У дороги - теперь это было хорошо видно - стояла сосна с лбрезанной верхушкой. Кто-то, наверное, на Новый год втихую срубил верхушку, а проезжающие мимо машины ободрали дерево, что так неосмотрительно приблизилось к дороге, вот Миколке и померещился дядько в шляпе с поднятой рукой. А вторая нога - это деревце, что тянулось вверх, рядом с сосновым стволом.
Веселый, бодрый, даже братову и свою песню хотелось запеть, Миколка вскочил в седло и погнал велосипед дальше. Включил ногой динамку, и яркий сноп света вырвался из фары, дорога стала видна, как на ладони. Кого ему бояться? Это ночь выдумывет всякие страхи, стоит спокойно присмотреться к ним. и все исчезнет...
Сперва Миколка не поверил собственным глазам, даже, отпустив руль, протер их обеими руками. Прямо на переезде через балку сидел... самый настоящий волк. Откуда он мог взяться? Давно их уже вывели, даже в газете писали, что надо их теперь специально разводить, чтоб уменьшить численность зайцев... Неужели этого и вправду специально развели? Так у них же гонять некого - зайцы тоже исчезли.
Сбавив ход велосипеда, поднял выше фару - может, и в этот раз мерещиться? Волк тоже поднял голову, и его глаза вспыхнули зловеще-красно. Торчком поднялись острые уши, зашевелился хвост... Нет, это уже не выдумки, это что ни на есть самый настоящий волк. Миколка притормозил, фара уже едва светила. Может, волк все-таки испугается и скроется в зарослях балки? Ведь на него надвигается пусть не машина, но все же транспорт...
Однако волка будто приклеили к земле.
Миколка остановился. Снял насос, помахал им угрожающе. С запоздалым сожалением подумал: почему не взял с собой нож? У меня дома есть такой, как сабля, им мать капусту рубит. Привязал бы к багажнику, тогда бы ему никакой волчище не был бы страшен...
Было темно, как в погребе, однако силуэт волка четко выделялся на фоне песчано-белой дороги. Он и не собирался удирать в балку.
Вот теперь Миколке стало по-настоящему страшно. Это ведь не шутка - прямо перед ним сидел на сужении дороги здоровенный волчище, рядом - таинственная глухая балка, где, может, сидят еще несколько таких здоровых, они только и ждут его сигнала, чтобы прийти на помощь. Если было бы просторнее, то можно бы попробовать объехать волка стороной. Выломал бы в лесу палку, как-нибудь отбился.
"А если вернуться? - скакнула в голове мысль. Вернуться в то село, где полно собак, дождаться там утра, а уж засветло снова двинуться в путь. Если ночью кто-нибудь проедет на машине, то можно и за ним увязаться".
Появилась эта утешительная мысль да и погасла, как велосипедная фара. Ну да, волк догонит его в два скачка. Как-то тетки Марии муж, дядько Дмитро, рассказывал: "Встретился мне однажды волк в степи. После войны это было, в пятьдесят третьем, тогда той нечисти много развелось, шастали по степям и балкам, как бандиты. Хорошо, что я не побежал - ноги отнялись, совсем не свои стали, будто протезы... Он зябко передернул плечами, наверное, ему и до сих пор жутко было вспоминать ту ночь. - Стою столбом, гляжу на волка, а его глаза светятся, на меня уставился. И воет так, что меня по коже мороз продирает, будто с меня кожу сняли, однако не трогается с места... Вот так и смотрели друг на друга, пока не послышался скрип подводы - тогда уже начало небо светлеть, - и волк побежал в заросли".
Миколка оглянулся - может, и сейчас будет кто-нибудь ехать? Это после войны, рассказывают, да в книжках об этом написано - и у Бориса Комара, и у Виктора Близнеца, - машин было совсем мало, даже лошадей всего несколько на колхоз, а, видишь, выручил все-таки возница дядька Дмитра... Неужели сейчас, когда полнехонько машин, мотоциклов, никто не двинется в путь среди ночи? Однако дорога лежала в тишине. Ниоткуда не доносилось ни единого звука, только громко сопел волчище. Лишь звезды, густо высыпавшие на осенее холодеющее небо, сочувственно смотрели на Миколку, будто бы даже снизились, чтоб быть ближе к нему. Но чем они могли помочь?
И тогда Миколка сел на дорогу и горько заплакал. Как плакал вместе с матерью, когда уехал в армию Михайло. Было это вечером, они вернулись автобусом из района, где расстались с Михайлом, вошли в хату... И она показалась им совсем пустой: Михайло в армии, отец где-то в Сибири... Сели на лавку, помолчали немного, подержали, сколько могли, слезы, а потом разом и расплакались...
Миколка всхлипывал, слезы капали на дорогу, а сквозь них прорывались слова:
- Ка-ак т-тебе н-не стыдно? Я к б-брату еду, он, н-наверное, р-ранен очень, он п-пограничник, ждет м-меня... А ты р-расселся на дороге, з-зубы на меня точишь...
Волк, видимо, удивился и плачу, и особенно Миколкиным острым словам, потому что склонил голову набок, завилял хвостом. И внезапно - оглушительно:
- Гав! Гав! Гав!
Да это же пес, только здоровенный!
- Ах. ты, поросенок немытый! - укоризненно произнес Миколка. - Как меня напугал!.. Чего тебя вынесло среди ночи на дорогу? Или из дома выгнали за какую шкоду? Так ты и рассердился, давай на других зло срывать?
Пес повинно гнул голову, хлопал хвотсом. Неужели понял Миколкины слова? А что, как-то брат писал, что его овчарка, когда он загрипповал, села возле него, и слезы у нее на глазах... И этот пес, верно, не глупый, не такой, как те пустобрехи из маленького села.
Миколка поднял переднее колесо велосипеда, крутнул его. Джикнула динамика, засияла фара. И в ее лучах Миколка увидел, что пес, хотя и большой, но худой, чахлый. И не зловеще, а скорее умоляюще смотрели его глаза. Наверное, выгнали его хозяева. Или бросили, когда переезжали на новое место. Вот бессердечные!
Миколка вынул из портфеля хлеб, отломил кусоу, подал псу. Тот сорвался с месте. Хотя и голодный, но осторожно взял хлеб из Миколкиной руки, чтоб не зацепить ее острыми зубами, и мигом проглотил. Через минутку еще один кусок исчез в пасти.
- Все, хватит! - строго сказал Миколка. - Мне же и брату надо довести немного.
Сел на велосипед и двинулся вперед. Пес побежал следом.
Только когда миновали балку, густые заросли по сторонам дороги и в лицо дохнуло вольной степью, пес уменьшил бег, сел на задние лапы и громко, дружелюбно залаял.
И Миколка понял - это пес провожал его, оберегал в хмурой, загадочной балке. Крикнул на прощание:
- Ты подожди меня здесь. Может, я заберу тебя к нам домой! Правда, у нас нечего и некого охранять, ну, просто будешь жить у нас...
Ноги крутят и крутят педали, а степь все стелется и стелется под колеса, будто ей конца-края нет. Спина начала деревенеть, седло стало жестче, педали, казалось, потяжелели... Глаза слипаются, словно на веки повесили маленькие гири. И когда повитые сонным туманом глаза заметили сбоку от дороги скирду свежей, невыветренной соломы, руки крутнули руль влево, и велосипед запрыгал по стерне.
- Я немножко, я совсем немножко подремлю, - говорил сам себе Миколка, умащиваясь на мягкой соломе. - Сила моя кончается...
И словно провалился куда-то...
Проснулся Миколка от того, что больно стало глазам. Враз распахнул их. И сперва ничего не мог понять - где он? Скирда, степь с низкой желтой стерней, из-за четкого, словно в кино, горизонта, медленно поднимается красное солнце. Подхватился. Вот так задремал немного!.. Послюнил пальцы, протер глаза - умылся. И скорее на велосипед. Даванул на педали так, что цепь зарычала, как злая собака.
Нежно, лпскающе светило солнце, золотилась стерня от горизонта до горизонта, призывно зеленело впереди село, распушив над трубами синие султаны дыма...
И Миколке плеснула в грудь чистая радостная волна - как же хорошо жить на свете! Кажется, сама собой запелась песня:
Главное, ребята, сердцем не стареть!
Приятно подумалось: ему далеко еще до старости...
3.
В город он приехал ранним утром, еще только выходили из депо первые автобусы, зевая даерьми на остановках, да торопились машины с хлебом и молоком к магазинам. В безоблачном небе летали вперемежку голуби и чайки. А там дальше, в конце длинной улицы, густо засинело море, на нем стояли белые теплоходы.
Госпиталь Миколка искал долго, даже понервничал немного. Нет, люди, у которых он спрашивал, не заносились, не отмахивались. Они морщили лбы и разводили руками. Миколка удивился: как в своем городе не знать всего? Его разбуди среди ночи, спроси, где больница, и он с закрытыми глазами проводит. Да что больница - покажет гнезда всех аистов!
Наконец встретился майор. Хотя он очень спешил, однако, узнав, в чем дело, сразу остановился, начал, размахивая рукой, быстро объяснять. А когда увидел, что Миколка ничего не может взять в толк, глянул на часы, громко вздохнул и почти бегом повел Миколку к госпиталю. И Миколке с велосипедом пришлось бежать. Наверное, они были чудной парой, потому что прохожие, оглядываясь, улыбались.
Неподалеку от входа в госпиталь стоял врач в халате и нервно курил папиросу. Миколка облизал вмиг пересохшие губы, спросил хрипло:
- Не знаете ли вы, где тут лежит мой брат Михайло, пограничник?
Врач ничуть не удивился такому вопросу. Подал жесткую ладонь, которая пахла остро и не очень приятно.
- Хорошо, что ты приехал. Я - Соколов. А ты Миколка, не так ли? Пойдем.
- Ему... очень плохо?.. - спросил Миколка, едва выталкивая изо рта какие-то шершавые слова, когда с врачом торопливо шел по коридору.
Врач быстро взглянул на Миколку, подумал минутку. И сказал:
- Надеюсь, что кризис миновал. А после операции было очень плохо. Все бредил, мать, тебя звал. Вот я и послал телеграмму.
Уже когда остановились у высоких белых дверей палаты, Миколка дернул врача за рукав.
- Дяденька Соколов, это Михайла на границе? Нарушители ранили? Его, наверное, об этом спрашивать нельзя? Пока что...
Соколов с улыбкой взглянул на него, теплой рукой разлохматил ему чуб.
- Молодец, смекалистый ты. Тоже хочешь быть пограничником?
- А кем же еще? - повел плечами Миколка.
- Там, - сказал Соколов, - я это точно знаю. Но при каких обстоятельствах - мне неизвестно. Только и слышал, как говорил начальник заставы, который его привез, что твой брат - герой, совершил подвиг, его к награде представили.
Шагнув в палату, Миколка как-то сразу увидел Михайлу, хотя тот лежал в углу возле окна, с забинтованной головой. Вернее, увидел Михайловы глаза. Они засияли такой радостью, таким теплом, что Миколка опрометью кинулся к брату, обнял его, поцеловал в незабинтованную щеку. Как только удалось ему сдержать слезы, что двумя ручьями подкатили к глазам?.. Чтоб не дать им воли, быстро заговорил:
- Здоров, Михайло? Как ты? Чего вылеживаешься, когда на дворе такая теплынь? Вон наших кур не загонишь на насест...
Слова срывались с языка совсем не те, которые он приготовил в долгой дороге, а случайные, которые мать говорила ему, когда Миколка прихварывал. А он же хотел сказать брату, что тот - герой, что все очень переживают за него, желают ему быстрого выздоровления...
Растерянно кинул взгляд на врача: что я болтаю? А врач подмигивает: мол, правильно говоришь. Глянь-ка на брата...
Миколка снова повернулся к Михайле. А у того увлажнились глаза, взялись поволокой.
- Тебе все приветы передают. Я гостинец привез, - принялся развязывать узел дрожащими руками Миколка. - Правда, хлеб не весь довез, голодный пес попался, так я кинул ему немного, а яблоки, груши, сало целы. Вот попробуй, какое все вкусное...
И запнулся - рот Михайла был перебинтован, только белая щель виднелась.
Но вот эта щель немного раздвинулась, и оттуда послышалось с выхрипами:
- А... мать... Где мать?
- Она поехала к тетке в Кобижчу - проведать больную. Обещала вернуться сегодня после обеда.
- И ты... сам? - тревога мелькнула в глазах брата.
Миколке так хотелось признаться, что он на велосипеде приехал, что страхов натерпелся, но ведь брату нельзя переживать ничуть. Быстро взглянул на врача, который видел, как он вел велосипед, тот понял его, подмигнул. И Миколка, не глядя в Михайловы глаза, сказал:
- Да... в колхозе, когда услышали о телеграмме, тут же машину дали... И матери дадут...
- Спохватился:
- Ой, дяденька Соколов, который час?
- Десять.
- Михайло, - нежно-умоляюще посмотрел на брата, - ты извини, мне надо возвращаться. Представляешь: приезжает мать, а меня нет дома, а соседи скажут про телеграмму... Ты же знаешь нашу мать...
Из Михайлова глаза выкатилась-таки слеза.
- Знаю... Поезжай, братишка. И возвращайтесь вдвоем... скорее... Спасибо... что ты у меня такой...
И хотя врач кричал с крыльца, чтоб подождал, скоро их машина подъедет, на ней он доберется быстрее, Миколка махнул рукой, ловко вскочил на велосипед. Когда еще приедет та машина, а он быстро назад домчит. Увидел же брата живого. Тот вылечится и обязательно снова будет пограничником.
Пес сидел на том же самом месте, где его оставил Миколка. Уж не ждал ли он вот так ночь и полдня?
- Здоров! - крикнул ему Миколка, как старому товарищу. - А брат жив, только ранен очень. Но Соколов знаешь, какой врач! Во!
Пес, будто понял его радость, подпрыгнул, залаял, еще и вывалился в пыли.
- ну, что, пойдешь со мной?.. Киваешь - согласен? Тогда айда. Дорога у нас далекая, уж дома наедимся от пуза.
И только теперь почувствовал, как голоден. Глянул на собаку.
- Выдержишь, а? Надо выдержать. Может, я тебя пограничной овчаркой сделаю? - Прищурился. - А что - ты здоровый, ловкий, умный. Я откормлю тебя запросто.
Он что есть силы нажимал на педали, солнце нежно грело ему затылок. А Миколке казалось, что это до него дотрагиваются пальцы брата, ласкают и подталкивают: поезжай быстрее, знаешь, как я по матери соскучился...
Конец
в форматах PDF и ЕХЕ:
