Ранний экспресс (стр. 6)
Рис. В. Дудкина
продолжение
Но на переменках-то повсюду роились ребятишки, их глаза были позорче Гулиных. И вот, когда кончились все занятия, кончились прогулка и ужин, когда группа мальчиков первого "Б" укладывалась после отбоя спать, то не успел погаснуть свет, как тот мальчик, у которого Пашка отвоевывал свою парту, вдруг сказал таким же, как в тот раз, хмурым басом:
- Калинушкин жил с нами в детском доме вместе! Калинушкин приехал с нами сюда в интернат вместе! Калинушкин всегда был с нами заодно! А теперь? А теперь Калинушкин откололся. Он не только помог Зубареву захватить парту, у него теперь на двоих с Зубаревым спрятан от нас за батарею секрет. ...Этот Зубарев - он такой! Он со всеми помалкивает, делает вид, что ему никто не нужен, а с Калинушкиным: ля-ля-ля, ле-ле-ле! Первосортные притворы оба! Звонка сейчас никакого не будет, учительница не войдет, теперь в самый раз в потемках да втихую их обоих отлупцевать.
Спальня напряженно замерла. Притихли на своих постелях и Пашка со Степой. Кровати их были рядом, голова к голове. Степа едва слышно прошелестел:
- Что делать, Зубарик? Ото всей кучи нам нипочем не отбиться, да и у нас, детдомовских, взаправду всегда все вместе... Теперь, получается, я откололся в самом деле.
Пашка, чувствуя безвыходность положения, шепнул:
- Что ж... Прикалывайся обратно.
Но тот хмурый мальчик быструю, тихую перемолвку все равно услышал.
- Обратно? Это мы еще поглядим.
Тогда Степа вскочил в постели, встал на подушку, чуть не закричал криком:
- Эх, вы! Эх, вы! Чуть что, так грозиться! Чуть что, так обижаться! Да если хотите знать, мы старались и для вас. Ведь цыпленочки-то выведутся: будут сразу всем нам - как привет из нашего детского дома, а Пашке - как привет из Кыжа. Растолкуй им, Пашка, про Кыж! Растолкуй и про алый экспресс, и про Русакова.
И Пашка сначала нехотя, не очень связно, а потом все складней да складней стал рассказывать.
И в глухой осенней ночи, в интернатской спальне через напряженный голосок Пашки Зубарева почти как наяву зашумели все слышнее кыжские утренние сосны, запел чиж Юлька, засвистели поезда, и все это еще заманчивей, еще ярче заслонил своей приветной улыбкой пока еще мальчикам неизвестный, но уже ясно, что очень замечательный человек, Русаков.
Тот сердитый мальчик, которого, кстати, и звали-то довольно тоже хмуровато - Федя Тучкин, - так вот этот Федя Тучкин даже не вытерпел, перебил Пашку, сказал сам:
- Да-а... Твой Русаков - человек отличный! Вот с таким-то человеком я уж дружил бы так дружил!
- А я и дружил! И дружить еще буду! - благодарно, задорней прежнего завелся Пашка.
Когда же он продекламировал песенку Русакова да рассказал про алый экспресс, то мальчикам в спальне всем до единого почудилось, что где-то за бледно-серыми ночными окнами интерната, за серыми и темными пространствами города им всем что-то очень приветное прокричал летящий впереди этого экспресса электровоз. Им каждому показалось, что это мчит Русаков в алом своем вагоне теперь не только к одному Пашке, а к каждому из них - возбужденных, бессонных и в общем-то еще очень и очень маленьких.
- Вот дела так дела! Вот это цыплята так цыплята! Ну и ну! - восторгнулся в полной, наконец, тиши Федя Тучкин. Он-то мигом понял всю связь одного с другим, он сказал Пашке со Степой:
- Как хотите, а принимайте с этой ночи в свой секрет и нас!
- Принимайте! - заволновались остальные мальчики. - Мы ваш секрет не выдадим!
6.
Но в любом интернате, в любой школе у ребятишек, почти как в армии у солдат, имеется свой безо всяких проводов и приборов телеграф. К началу нового дня, еще спозаранку, про Пашкин и Степин секрет знали в первом "Б" и все девочки.
И, конечно же, во избежание слез, шума тоже были приняты в секретное общество.
Только девочки не захотели, чтобы цыплят выпарилась лишь одна-единственная пара. Девочки сказали:
- Лучше, если пушистики будут у всех!
А когда сказали, то, не задумываясь ни о каких последствиях, тоже зашныряли на кухню.
И вот что они там тете Поле говорили, как ее улещали - это секрет новый. Это секрет девочек. Но не успел прозвенеть на занятия первый утренний звонок, а в обеих детских спальнях уже грелись не за одной, а за каждой батареей, в каждой там теплой хоронушке гладенькие, бело-розовые, с яркими штемпелями на боках яички.
Вот только с уроков секретчики, строго предупрежденные Пашкой и Степкой, теперь не отпрашивались.
Каждый секретчик проверку своего тайничка оттягивал до перемены. Оттягивал терпеливо. Ну, а терпение это было такое, что на все прочее не оставалось уже сил.
И опять Гуля недоумевала:
- Что за чудо? Кого нынче не спрошу - все, как один, отвечали невпопад. Все будто меня даже и не слышат... Что произошло?
И одна девочка, которая, должно быть, любила Гулю крепче всех, заерзала. Сразу видно: решила подняться, решила кое-что Гуле объяснить. Возможно, чистую правду.
Тогда Пашка, сам для себя внезапно, вскочил первым:
- Если что и произошло, то, наверное, погода! Моя бабушка в Кыжу всегда говорит: "Голова тяжелая, никакое дело не спорится - опять эта разнесчастная погода..." Вот и у нас за окнами дождь!
Выступление Пашки изумило Гулю еще сильней. Только она теперь не насторожилась, а сказала:
- Дождь дождем, но вот день сегодня все равно поразительный. Молчит весь класс, зато начал вдруг говорить - да еще как! - Паша Зубарев. Молодец, Паша! Беседуй с нами почаще.
И тут Пашка сам, не плоше той девочки, едва не выпалил, что он и так давно со всеми беседует, что прошедшей ночью только то и делал, что беседовал-разговаривал с целой мальчишечьей компанией.
Но в этот момент ударил звонок с урока, и с той, наружной стороны, классную дверь открыла заведующая Косова.
Косова дверь отворила, на пороге встала; весь класс, грохнув крышками парт, вскочил на ноги.
- Спокойно, спокойно... - сказала Косова, повернулась в сторону Гули. - Прошу вас, Галина Борисовна, организованно, строем провести всех в комнату девочек.
Лицо Косовой было такое решительное, что Гуля, то есть Галина Борисовна, тут же и выстроила ребятишек парами. И они единым строем прошествовали через коридор, через толпу других, тоже удивленных ребят, в спальню девочек.
Первышата шли, загодя чувствуя неладное.
А когда увидели возле своих кроватей и молоденькую, всегда шуструю уборщицу Тасю, когда увидели там еще и повариху тетю Полю, то поняли - секретному сообществу пришел конец.
Тася лукаво постреливала глазами то на ребятишек, то на тетю Полю, то на отопительные батареи. Тетя Поля, грузная, круглолицая, до того растерянная, что крахмальный колпак ее съехал на ухо, нелепо перекладывала из руки в руку пустое кухонное сито.
Косова неспешным взором оглядела присутствующих, убедилась, что те, кому тут быть полагается, все на месте. Кивнула Тасе:
- Приступайте!
Тася живо запустила руку за ближайшую батарею, вынула беленькое яичко и, положив его тете Поле в сито, хихикнула:
- Ра-аз...
Потом последовало: "Два-а... Три... Четыре...", и так до той поры, пока не обошли все хоронушки в спальне девочек.
Затем Косова подала команду проследовать все тем же строем в спальню мальчиков, и там повторилось то же самое.
В мягком с деревянным ободом, сите росла на руках тети Поли ослепительно чистая горка яичек, а сама тетя Поля смотрела на горку все растеряннее, а девочки и мальчики, в том числе Пашка со Степой, опускали головы все ниже.
Только Гуля ничегошеньки тут не поняла:
- К чему здесь яички? Ну, к чему?
Когда же число забатарейных трофеев полностью сошлось с числом учеников первого "Б" класса, Косова тоже взяла слово:
- Вот и я хочу спросить: "К чему?" Но сначала спрошу нашу уважаемую тетю Полю: как вышло, что продукты, да еще и в неподготовленном виде, перекочевали из кухни в детские спальни? Кто их выдал?
- Так я сама! - попробовала развести руками, но чуть не обронила тяжелое сито, тетя Поля. - Как же не выдать? Как малышам отказать? Им все равно - полагается! А те вот девочки... - тетя Поля по-над полным ситом, по-над занятыми руками повела в сторону девочек круглым подбородком: - А те вот девочки, а может, и не те - их вон сколь по столовой-то вьется! - мне заявили: "Сегодня в первом "Б" классе День сырого яйца!" Ну, а если мне сказали: "День!", то я подумала: "Это кем-то назначено!" А если назначено, значит, выдала...
Тетя Поля прямо сказала и самим девочкам:
- Неужто вы вот так хотели кулинарному делу научиться? Неужто задумали яички испечь? Да на батареях не испечешь! Только испортишь... Эх вы, кухарки!
И тогда девочки совсем потупились; они заунывно, на разные голоса давай признаваться:
- Мы не за этим... Мы думали, выпарятся живые цыпленочки.
- Кто-о? - опешила Косова. - Кто выпарится? Зачем?
А все утро сегодня удивлявшаяся Гуля вдруг перестала удивляться. Она тоненько прыснула, покачнулась и, держась за спинку Пашкиной кровати, зашлась таким неуемным смехом, что еще бы немного, то и, возможно, упала бы с ног.
Тетя Поля тоже колыхнулась весело. Уборщица Тася рассыпалась мелким хохотком, будто горохом. Но и все же первой опять пришла в себя Гуля. Она прямо на глазах Косовой кинулась обнимать совсем уже теперь зареванных девочек, прихватила в объятия и мальчиков, даже Пашку:
- Эх вы, глупые! Эх вы, недотепушки! Цыплятошники-заговорщики!
Но Косова опомнилась тоже, сразу поставила все на свои места.
Тете Поле с Тасей было велено:
- Возвращайтесь к своей повседневной работе!
Гуле было сказано:
- Ваш подопечный класс пошел на организованный обман. А вы как реагируете? Вы реагируете не-пе-да-го-гич-но! Впрочем, такой разговор обязан быть продолженным не здесь. Пройдемте, Галина Борисовна, в мой кабинет.
И, не сомневаясь, что Гуля пойдет, двинулась первой.
Косова пошла уверенным своим шагом. Она одним лишь твердым видом своим заставляла мальчиков и девочек расступаться, освобождать ей путь. Ну, а там, в конце этого точно нацеленного пути, в строгом кабинете, как представилось Пашке, ждало Гулю что-то плохое.
И вот как бы Пашка ни побаивался теперь Косовой, в нем неведомо в который уж раз сработала, как пружина, память о Кыже. И Пашка - сам крохотный, взъерошенный, весь сжатый в один тугой ком - выпрыгнул из строя ребятишек на освобожденную для Косовой дорогу. Вслед за Пашкой, готовясь шагнуть вперед, шевельнулся Федя Тучкин, Шевельнулся Степа Калинушкин.
- В чем дело? - тормознула Косова.
Тормознула, замерла, и все вдруг замерли, да в эту самую минуту щироко раскрытая дверь спальни раскрылась еще шире, и прямо с порога раздался совсем новый, совсем никогда еще не звучавший здесь, в интернате, голос:
- Дело в том, что пашка Зубарев - неплохой друг! Он сам хороший друг, и рядом с ним, как я вижу, одни лишь добрые друзья!
Ист. журнал "Пионер"
1980-е
____________________________
____________________________
