продолжение



7

   Возникало только одно затруднение: где собираться? У Веньки нельзя было. Раньше отец сильно пил и пьяный кидался на мать и на Веньку, кричал так, что слышали все соседи: "Сотру в порошок!"  Маленький Венька ужасно трусил, что отец и вправду превратит их с матерью в порошок. А когда подрос, то жил в вечном страхе, что кто-нибудь из ребят увидит отца шатающимся и орущим. Мать же, как назло, настояла отдать Веньку в школу, где большое внимание уделяли французскому языку, чтоб "рос среди хороших, интеллигентных ребят" и не пристрастился к "дурным привычкам". У матери была своя программа воспитания. Сразу же, как только от цирроза печени отец умер, мать вышла замуж. За морского офицера, будто бы родственника какой-то приятельницы, которая позаботилась о ее судьбе. Офицер редко бывал дома, больше плавал на своем судне, а когда возвращался, то не привозил с собой свежего ветра путешествий и почти ничем не изменял размеренного хода  их скучной жизни. Разве только тем, что появилась у Веньки сестренка, глазастая и горластая.

   Сестренку Венька полюбил, хотя и прибавилось хлопот с ее появлением. Куда звать друзей, когда в доме грудной ребенок?!  Напрашиваться же к кому-то Веньке не хотелось. Он же для всех устраивает праздник. И он ломал себе голову, как быть, пока не вспомнил о Столбовых, о том, как они явились в школу всей семейкой.
   Не сумели вовремя прийти на родительское собрание, где всех ребят перед родителями отчитывали, и, убоявшись нового директора, Надежды Прохоровны, приползли на другой день. Венька упал прямо от потехи, когда мамочка Столбова, прихватив Надежду Прохоровну в коридоре, безо всякого стеснения, что их слушают Алешкины одноклассники и знакомые, стала объяснять, кто они есть:
   - Мы Столбовы, мы еще не успели вам представиться. Вы, конечно, видели фильмы моего мужа?..
   
  
Надежда Прохоровна загадочно улыбалась, и Венька подумал: "Небось никаких фильмов этого Столбова не видела, но ни за что не признается". Кивает головой и улыбается, а мать Алешкина все верещит и наступает на директрису, умора, да и только!
   - А я  - Пыжова! Пыжова! Надеюсь, вам мое имя знакомо? Я актриса, театра и кино...  Наш Алешенька...  Он переживает переходный возраст. Это пройдет, а так, поверьте, он очень способный мальчик...  Он имеет склонность стать режиссером, как папа...

   Венька знал уже, что Алеша с трудом переползает из класса в класс, и ему противно было слушать всю эту трепотню и видеть, как эта актриса, дурочка какая-то, унижается перед директрисой.
   "Такие родители, - мелькнула тогда догадка, - для своего раскормленного тюфячка в лерешку расшибутся". Теперь эта мысль вернулась и стала обрастать всякими существенными для данного момента подробностями. Нельзя ли у этих Столбовых собраться?

   Алешка постоянно увязывался за Венькой на стадион, не против был поорать в вагоне метро: "Динамо"?  Не-е-ет"  "Ливерпуль"?  Не-ет!  "Спартак"?  Да, да, да!  В Союзе нет еще пока команды лучше "Спартака"!  Как-то после одной из "фанских" встреч Венька напросился к Столбовым в гости, хотел своими глазами оценить великие возможности, которые мог подарить этот дом. И старался, обольщал маму-актрису.
   - О, этот ваш фильм "Оазис в пустыне"!  Это шедевр!  Какое воссоздание среды, человеческих характеров, взаимоотношений, атмосферы времени!

   Пыжова посмотрела на него с изумлением, а когда он принялся беззастенчиво восхвалять ее исполнение главной роли, то со слезами на глазах:
   - Ах, мальчик, как тонко ты чувствуешь искусство!
   - Вы были просто божественны! Вы превзошли себя!  Какая яркая напряженность! Какая трансформация характера от комического гротеска до высот трагедийного звучания! - Чудодей Венька немало потратил времени, чтобы заучить фразы из газеты, как стихи по школьной программе, и теперь уверенно заслуживал симпатии и доверие.
   - А в театре, в театре ты меня видел, дорогой мой? - переполнялась восторгом и благодарностью актиса.
   И юный обольститель, не задумываясь и не теряясь, сообщал, в какой "неописуемый экстаз" привел его спектакль, который он никогда не видел и о котором впервые услышал от самой Пыжовой в школьном коридоре.
   - Алешенька, я давно мечтала, сынок, о таком друге для тебя! - красивым грудным голосом пела мама-актриса. - Ах, Вениамин, Вениамин, я буду рада всегда видеть вас  в нашем доме...

   Прибаукин улыбался и, хотя вполне добился успеха, все же не останавливался, ему понравилось завоевывать:
   - Ну, что я такое? Вот ваш Алешка...  Я дилетант, невежда, а он...  почти профессионал...  И какой умница! - Прибаукин понимал, что никакая мать, а эта тем более не устоит перед похвалами сыну. Трудно предположить, насколько затянулась бы эта беседа, если бы Алешка, такой добродушный, вдруг не взбесился.
   - Кончай травить! - заорал он неожиданно. - И ты, ты тоже мотай достигать высот трагедийного звучания!
   - Боже! - воздев руки к высокому лепному потолку, воскликнула Пыжова. - Когда же наконец канет в небытие этот подростковый возраст?!
   Вениамин задушил в себе улыбку и стал поспешно прощаться, церемонно раскланиваясь и вместе с собой оттирая к двери взбесившегося Алешку.

   Вскоре компания собралась у Столбовых. Венька приказал всем не возникать, то есть вести себя благовоспитанно. Это входило в его планы дальнейшего завоевывания. Смотрели фильмы, отснятые семейством Столбовых в поездках по стране и за рубежом. Слушали музыку, пользуясь отличной японской аппаратурой, танцевали.
 
   Венька поражал всех нехитрыми яствами. Строгал яблоки, парил их в эмалированной кастрюлечке, добавлял варенье, мороженое, которое заботливо прихватил по дороге, и получалось нечто воздушное, великолепное. Коктейли из фруктовой воды искрились в хрустальных бокалах и странно возбуждали, даже пьянили. Хотелось сидеть близко друг к другу, смотреть в глаза, шептаться, молчать, танцевать при свечах. Так Венька и задумывал, невидимыми, но вполне реальными нитями соединяя с в о и х.

   Для хозяина дома позвали на вечеринку Машу Кожаеву. Она Алешке нравилась, Венька и это успел заметить. Маша пришла с радостью, Венька знал, ей хотелось восстановить прежние дружеские отношения с Клубничкиной. Пока Маша Кожаева не уехала в Париж, они жили в одном дворе, ходили в один детский сад и в первых классах сидели за одной партой. Но теперь Дубинина не подпускала ее к Клубничкиной, словно Маша за эти годы превратилась в личную собственность Оленьки. Хитрый Венька все учитывал. Была и козырная карта в его игре. Венька надеялся, что Кожаева расскажет "умникам", как провела время с Прибаукиным и его друзьями. Этого больше всего хотелось Веньке, он знал, что делает.

8

   Вечер, которого так настойчиво добивались всем классом, теперь пугал Киссицкую, и она загодя готовилась к вечеру. Бабушка со стороны мамы подарила ей отличный костюм - фирма! Мама ради такого случая разрешила надеть свое ожерелье.
   Туфель не было, но бабушка со стороны папы по телефону приняла заказ, и туфли появились!
   Оля придирчиво осмотрела себя в зеркало. Волнистые светло-каштановые волосы, веселые карие глаза, чуть вздернутый носик...   Вполне приятное, живое лицо!  Пусть не такое красивое, как у Дубининой, но и не такое неподвижное. Но фигура, чего уж, у Дубининой была что надо. Правда, Дубиной ее никто класса с четвертого не называл, красота все же великая сила и по-своему защищает человека. А вот ей не мешало бы похудеть. Но как?  Голодать?  Бегать?  Заниматься физическим трудом?  Стоило, наверное, попробовать. Но к усилиям она не привыкла.
   Оля покрутилась еще возле зеркала и подобрала волосы кверху. Все должно быть иначе, чем у Дубининой, у которой волосы рассыпаются по плечам. Зато такой, как у нее, костюмчик Дубине и не снился!  И такого ожерелья у нее нет, и туфель. Пускай смотрит!

  
В школу Оля пошла пешком, вдоль бульваров, не спеша. Слушать дурацкую лекцию о правонарушениях среди подростков и молодежи, на которой настояла Виктория, Оля не собиралась. Пусть там все уляжется, образуется, и тогда войдет ОНА!
   Оля Киссицкая постоянно проигрывала оттого, что в центре любого события видела только себя. В зале было жарко, душно, и сразу же стало не по себе в плотно облегающем костюме.  Гремела музыка, разжигала ребят, и, подчиняясь власти ритма, она метались и буствовали, ничего и никого перед собою не различая. Появления Киссицкой никто не заметил.

   Оля поискала глазами   Игоря. Но увидела только Машу Клубничкину с Огневым. Маша сияла. В лругой раз Оля ни за что не удостоила бы Клубничкину вниманием, но теперь протиснулась к ней, спросила непринужденно:
   - Не знаешь, где Холодова?
   - Тебе лучше знать, - огрызнулась Маша, не прекращая танца. - Говорят, не хочет зря тратить времени. - И уже насмешливо добавила: - А твой голубок воркует вон там, в углу, возле Дубининой...
   Оля похолодела. Изо всех сил стараясь не выдать волнения, не доставить удовольствия Клубничкиной, она выдержала паузу и стала энергично выбираться из толпы.

   Приблизившись к ребятам, которые топтались возле Дубининой, бросила небрежно: "Привет!", улыбнулась стоявшему тут же Анатолию Алексеевичу и сделала вид, что слушает диск-жокея, время от времени прерывающего музыку кратким рассказом об ансамблях и исполнителях. Когда он замолчал и снова хлынула музыка, Киссицкая, встав так, чтобы всем было хорошо ее видно, сказала:
   - Не очень-то интересно, не знаете, кто это?
   - Какой-то сотрудник из института наших шефов, - отозвался Попов. - А что? Мне нравится...
   - Ну, лучше, чем ничего... - оценила Киссицкая с добродушием человека, привыкшего чувствовать превосходство. - Но музыка же не возникает сама по себе. Панк-музыка! А кто такие "панки"?

   - А кто такие "панки"? - передразнил Киссицкую подоспевший Прибаукин, волоча за собой Юстину. Оба они разрумянились, разомлели от бурных танцев, и счастье наполняло их лица.
   - "Панки", - покровительственно пояснила Киссицкая, - на Западе выступают против общества. Они и в музыке объявляют свою самостоятельность, независимость от остальных. До них выступали "хиппи" - протестовали против городской культуры, звали в поля. А еще раньше были "сердитые люди", которые бунтовали против своих высокопоставленных родителей...
   - Да ты что? - нарочито удивляясь, уставился на Киссицкую Прибаукин. - Какая ты, Цица, у-у-умная! Просто жуть! Даже мурашки щекочут! - И другим тоном, резко и с раздражением: - Пошла бы ты...  потряслась. Или никто не клеит?..
 
   Оля вспыхнула, но улыбнулась снисходительно:
   - Балда ты, Веник!
   - Я-то балда, - согласился Веник, - но вот Князь... - Он сделал перед Пироговым реверанс, согнувшись и помахивая у ног воображаемой шляпой. Все заулыбались, а Игорь, услышав, что обращаются к нему, встрепенулся...  Но тут Дубинина внезапно произнесла:
   - Расстегнулось, - и едва повела рукой в сторону Киссицкой.
   - Что расстегнулось? - растерялась Оля.
   - Пуговка расстегнулась, - невозмутимо пояснила Дубинина. - На костюмчике. Говорят, ты сало любишь?..
   - Ха-ха-ха! - загрохотал Прибаукин, заражая всех своим смехом. - Один ноль в пользу Олеськи.

   Оля почувствовала, что она повергнута. Ей бы повернуться и уйти, но не хватило духу оставить Игоря возле Дубининой. Она презрительно ухмыльнулась и ответила только Прибаукину:
   - Ноль - это ты, Веник. - И не взглянув на остальных, обратилась к Пирогову: - Игорь, можно тебя на минутку?..
   Пирогов нехотя оторвался от стены, которую, казалось, продавливал спиною и, жестом объяснив присутствующим необходимость отлучиться, последовал за Киссицкой.
   - Тебя устраивает общество этих куриных мозгов? - Оля наступала и нервничала, стремясь подальше увести Пирогова.
   - Ну, почему куриных? - будто удивился Пирогов. - Там наши друзья, Славик, Попик и даже Анатолий Алексеевич...
   - И Прибаукин, - отрезала Киссицкая, - с его пошлыми шуточками. Ты же сам говорил, что он человек не нашего круга.
   - Но здесь же общий круг, - отбивался Игорь, - мы же на танцах, а не в салоне.
   - Вот именно, - не очень последовательно настаивала на своем Киссицкая. - Я не захотела ответить э т о й,  унизиться. А красотка явилась на танцы?!  Уже не скорбит о Судакове?
   - Она не хотела идти, - вступился, может, излишне горячо Игорь. -  И не танцует. Ее Анатолий Алексеевич вытащил, потому что ей худо. Жизнь же не может остановиться. Зачем ты так зло?

   Киссицкая почувствовала, что наворачиваются слезы.
   - А она? Она не злая? При чем тут сало?..  Чехов говорил, что воспитание в том, чтобы не заметить. Но тут о воспитании не может быть и речи...
   - Сало, наверное, ни при чем, - устало и уже с раздражением  отозвался Пирогов. - Но и Чехов тоже ни при чем. Нельзя же повсюду вести умные разговоры.
   - Ты хочешь сказать... - начала было Оля, но слезы мешали ей. - Если б я могла предположить...  Я думала...  я так хотела потанцевать.
   - В таком настроении, - жестко заключил Игорь, - я не способен танцевать...  Извини...
   Киссицкая резко повернулась и заторопилась к выходу. У двери она все-таки обернулась и скорее почувствовала, чем увидела, что Игорь возвращается на прежнее место, возле Дубининой. Она выбежала на улицу и, плача, понеслась бульварами домой.



продолжение следует   





 

%